Козий Бог

***

Лето едва дышало на излёте, последние тёплые вечера, последний стрёкот стрекоз, ястреб парил в вышине, и слезами падали первые листья.

Недели две они втроём, он, Маша и Овод, колесили по округе. Искали. След, который вывел бы их к Козьему Богу. Паша не хотел использовать Машу как приманку. Уж лучше самому выследить! Часто останавливались. Овод старательно нюхал шарф Анфисы Василеновой, но ничего не находил. А сегодня утром пёс жалобно заскулил и попытался спрятаться за сиденьями, но, его упирающегося всеми четырьмя лапами, Паша всё-таки вытащил из машины, и старому псу пришлось спуститься по откосу через высокую пожухлую траву и показать Паше зацепившийся за ветку вязаный шарф. Едва Паша потерял бдительность, как пёс вырвал поводок из рук и с тихим скулежом побежал прятаться в машину. Паша ничего пугающего не чувствовал, но у собак нюх острее, чем у людей.

Сорвал шарфик, обломав случайно ветку, и тотчас же повеяло холодом, порыв ветра чуть не сбил с ног. Над головой раздался крик, ястреб полетел в сторону зарождающегося заката.

Шарф Паша узнал: любимый шарф Анфисы, из тёплой махровой шерсти с героями мультфильма про ёжика и медвежонка. Он-то и был на ней в тот день, когда она исчезла. В глазах защипало. Паша вспомнил, как Анфиса впервые, в середине мая, пришла в этом шарфу. Паша смеялся не только тому, что в такую тёплую погоду кто-то несуразно носит зимний шарф, но и тому, что взрослый человек смотрит мультфильмы. Анфиса раскраснелась от волнения: "А что плохого в мультфильмах? В них нет жестокости". Паша тогда только недовольно хмыкнул, а после подсунул Анфисе кучу сверхурочной бумажной работы. Сам Паша не помнил, когда смотрел по телевизору что-нибудь доброе и светлое. После лет девяти, Паша смотрел только криминальные сериалы и фильмы, повзрослев - новости, сводки, в Интернете видео про работу полицейских, поступив на службу в столице - видел разорванные пулями лица; уехав в глушь - пьяные драки в местном клубе, споры из-за земельных участков, несколько аварий и время от времени убийства. Паша помнил, что когда-то смотрел этот мультик, про ёжика и медвежонка, но это было в другой жизни, когда он собирал на лугу васильки для маленькой девочки, когда бежал впереди бабушки, чтобы занять очередь за молоком, когда в бега жуков и играл вместе с...

Найдя шарф, Паша побродил по опушке, а затем увидел, как мимо проехала машина и свернула.

"Наверное, там деревня".

Поехал следом.

Маша сидела в машине тихо и, казалось, не дышала. Глаза чуть прикрыты, на ресницах серый пух пыли. В тот день, когда Паша сбежал из участка и нашёл Машу, он ещё надеялся, что через час, через день, даже через неделю Маша очнётся.

Но лучше Маше так и не становилось. Козья метка на плече налилась кровью, побагровела. Паша понял: это послание. Козий Бог вернулся и мстит тем, кто посмел убежать от него. Козий Бог играл.

В ту ночь, когда они были вместе, Маша рассказывала, что Козий Бог боится только Хозяина Леса, а лесной владыка приходит лишь на зов того человека, которого выбрал своим проводником. Но этот человек уехал. Некому теперь призвать Хозяина Леса.

– Хотя бы переночуем, - сказал Паша. В кармане лежала записка от Григория Арамисовича, адрес безопасного домика, но Паша не доверял татуировщику. А теперь вдруг понял, что они свернули в ту самую деревню.

Пёс тявкнул. Машина подскочила на кочке, Маша чуть повалилась набок.

Дачный посёлок был надвое разделён мощёной дорогой. Слева, ближе к пруду с песчаным берегом тянулись добротные каменные особнячки, хозяева которых и проложили дорогу. Дальше начиналась обычная грунтовка, которая к опушке леса зарастала высокой травой, огромными лопухами и ярко-малиновыми колючками репейника. У опушки с комарами соседствовали дачники победнее. А если от опушки идти не по грунтовке к мощеной дороге и богатым домам, а свернуть вправо и пробраться через сухой, безъягодный малинник, то выйдешь на пустырь, где колышутся на ветру старые срубы. Тут поёт изумрудная крапива, готовая ужалить первого смельчака, пёстрый колорадский жук ползёт по картофельному кусту, который растёт сам по себе из картофелины, кем-то оброненной или забытой.

Паша затормозил у поваленного плетня, на столбики которого были насажены уже тронутые плесенью пластиковые бутылки. Видимо, на дне что-то осталось и оттого выросла плесень.

Впереди из осоки топорщились сухие чёрные яблони и груши, косился домик с острой крышей и ржавым металлическим коньком. Ставни небрежно лежали у крыльца, стёкла черны как туман.

В траве зашуршало, вынырнул рыжий кот, опрометью бросился к опушке, взобрался на пень и пристально стал вглядываться в Пашу. Следил кот только за Пашей, старый Овод его не беспокоил. Пёс лениво посмотрел на огненного стража, зевнул и побрёл знакомиться с новым местом.

Паша помог Маше выбраться из машины и повёл к дому. Он буквально тащил её на себе, ногами Маша едва перебирала, но больше волочила по земле. Пока дошли до крыльца, Паша весь взмок и тяжело дышал.

В доме пахло сыростью, ползали муравьи, серебрилась паутина с лениво повисшим на ниточке пауком. Где-то за облупившейся печью прошуршала мышь. С печной стены посыпалась кирпичная крошка. В большой комнате стены почернели от пожара.

– Ничего, - сказал Паша.
– Всё поправим.

Маша молча вышла из дому и села на трухлявый пень, должный заменять лавочку. Паша нахмурился. Иногда в Маше что-то просыпалось, и она ходила, брала предметы, иногда открывала рот, словно что-то хотела сказать, но по-рыбьи молчала. А иногда она безвольно лежала на постели или - в кресле.

Овод обнюхал Машу и лёг рядом в ногах. Рыжий кот всё ещё следил, только теперь перебрался ближе и примостился на плетне, отчего тот ещё больше пригнулся к земле.

Весь день Паша наводил порядок в доме. Подмёл пол, нашёл на заднем дворе старый колодец, на дне которого тухла вода, и худое ведро, отыскал другое ведро в углу террасы, заменил, набрал воды, ужаснулся вони, но всё-таки вымыл пол, поймал всех пауков и вынес их к старому навесу во дворе, под которым будут храниться дрова. Повесить надо ведьмовские мешочки для защиты - но это завтра, нужно прежде травы нарвать.

Паша помнил, что когда-то жил на даче с бабушкой и дедушкой. Помнил, как дедушка раз в неделю ходил в лес и целый день таскал оттуда сухие деревья, складывал их на участке у сарая, а на следующий день колол дрова. Паша всегда зачарованно смотрел, как взмывает в воздух блестящий топор и как опускается, как с лёгким треском надвое раскалывается полено. Паша помнил, как носил бабушке маленькое - большое ребёнку тяжело - ведро с водой, та макала в него тряпку и, стоя на коленях, протирала пол. "Можно я тебе помогу?" - спрашивал мальчик. Но бабушка лишь качала головой: "Это ничего, это я сама. Хочешь - лучше ягодки пособирай". Ещё Паша помнил, что на подоконнике в большой комнате хранились спичечные коробки с блестящими жуками...

Взрослый Паша тряхнул головой, отгоняя неправильные воспоминания. Не было никаких коробочек с жуками. И в этом новом доме тоже не будет.

Паша посмотрел на руки: тряслись. Вдох, выдох, вдох, выдох. Подхватил ведро и вышел на улицу вылить. Выплеснул, обернулся. Маша сидела на пне, подставив закатному солнцу лицо, глаза прикрыла, рот приоткрыла, и по подбородку её полз блестящий жук.

"А ведь раньше боялась, и жуков, и пиявок, и визжала как чумачечная, когда мы...".

– Чёртовы воспоминания, не хочу ничего помнить, - пробурчал Паша.

Вечером уложил Машу спать в пропахшую клопами постель, укрыл старым верблюжьим одеялом, которое нашёл в коробке на шкафу, скрипнул пару раз половицей - "надо починить".

Вышел прогуляться.

Хорошее место, глухое. Здесь их не найдут. Можно перевести дыхание.

Похолодало. Лес тихо шумел на ветру, трава шептала песню. И было так свежо, так прохладно. Паша остановился и сделал глубокий вход. И ему показалось, что он обновляется, что что-то в нём невозвратное происходит. Хотелось остаться здесь навсегда, на ветру у леса, и дышать, дышать умиротворением, пока хватит сил.