Козий Бог

Провёл ладонью по колючему стволу облепихи. Шипы окровавились, и кровь сразу же впиталась в кору. Поднёс ладонь к лицу и прижался губами к ранкам. Кровь была сладкая.

В лесу шептало. На секунду показалось, мелькнула тень, но на секунду. Может, то просто деревья на ветру колыхались.

В новый дом Паша вернулся ближе к рассвету, перешагнул через Овода, растянувшегося у порога, прошёл мимо печи, на которой навострил уши рыжий кот, в спальню. Половица скрипнула.

Маша неподвижно спала. Лежала с закрытыми глазами, вытянув руки вдоль тела, обе ладони повёрнуты к телу. Было странно на неё смотреть, перед глазами всё ещё стоял облик Анны Безликовой, вечно серьёзной, вечно бессердечной. Паше казалось, он когда-то любил Безликову, любил и прощал все скандалы, всегда принимал обратно как радостная собачонка, потому что Аня всегда к нему возвращалась, Аня, Анечка, что же ты себя не уберегла?

"Что же я тебя не уберёг?"

Паше когда-то казалось, что и Аня его любила. Но она не любила. Она - безликая, женщина без сердца. У неё была какая-то своя тайная история, которая загнала её в эту глушь. Но никого, кроме себя, она не любила.

"Я был ей просто выгоден. А с этой что мне делать?" - взгляд на Машу. Неживая, почти мёртвая, кукла с ватными ручками и ножками. В темноте тускло поблёскивали глаза. Медленно поднималась и опускалась грудь - дыхание называется.

"Этой я тоже нужен. Когда всё закончится, она уйдёт или останется? Уйдёт или останется?"

Наклонился к ней. Не шелохнулась. Только дышит и смотрит пустотой в пустоту.

Стараясь ничем не скрипнуть, лёг рядом, и тяжело, протяжно вздохнул.

"Ничего, рогатый, с тобой я справлюсь. Больше ты никого никогда не заберёшь".

Паша улыбнулся. Козьего Бога можно не искать, сам найдёт. Козий Бог не забывает тех, кого отметил клеймом.

У Паши тоже была такая отметина. На плече. Нащупал то место, где горела. И та, точно угадав его мысли, укусила, обожгла.

"Сам найдёшь, а я буду готов. Посмотрим, кто кого".

Паша чуть вздремнул, но через несколько часов встал. Маша с открытыми глазами лежала и смотрела в потолок, руки так же вытянуты по швам, левая ладонь повёрнута к телу, правая вывернута наружу.

Паша приготовил ружье, сложил в рюкзак еду и питье. За пояс сунул пистолет и охотничий нож.

– Овод, пошли!

Овчарка с тихим тявканьем засеменила за хозяином.

Паша чуть помедлил, но решил проехать на автомобиле. Остановился на опушке, где с разбитой асфальтированной дорогой пересекалось новое полотно шоссе.

На лугу ветер ласково дул, шевеля тёмно-фиолетовые метёлки. Кузнечики стрекотали в такт ему. Из малинника им отвечала цикада длинной звонкой трелью. Было жарко, и в окрестных деревнях все спрятались в избах. Рабочие, которые разрывали песчаный карьер, бросили грузовики и укрылись под навесом магазина с выцветшей надписью "Квас".

Паша побрёл к магазину, надвинув кепку пониже на лицо, выпил квасу. Ждал.

Григорий Арамисович говорил ловить Козьего Бога на живца. Вот Паша и ловил. Ждал, когда тот придёт за Машей.

А сколько ждать? Наверное, до вечера. Днём он вряд ли появится.

Паша маялся.

Рабочие уже закончили перекур и вернулись к рытью карьера.

Вечерело. Холодало.

"Маша, Маша", - стучало в голове, пока Паша мчался домой. И чем ближе, тем сильнее становилась тревога. Паша почувствовал, как болит отметина на плече, кусает холодом. Уже близко. Бросил машину, не доехав до изгороди, и побежал через высокую траву. Так быстрее.

Темноту в комнате разбавлял только разливающийся через окно кисло-лимонный свет луны. Паша отчетливо разглядел два силуэта. Неподвижная кукла Маша и склонившаяся над нею рогатая тень.

Паша уже взводил курок. "Попался, тварь". Скрипнула половица. Косматый обернулся. И исчез. Только за окном мелькнул его силуэт.

Чертыхнувшись, Паша бросился за ним. Косматая тень мелькала впереди. Только бы не потерять.

"Ранить в облике мифа нельзя", - помнил Паша, и не тратил время на выстрелы. Только бы тень из виду не потерять.

Вечерний лес был густ и тёмен. И точно нарочно ветви, под которыми мчался Козий Бог, наклонялись ниже и сцеплялись между собою, чтобы не пропустить Пашу. И холодок пощипывал лицо и пальцы, хотя Паша и бежал изо всех сил. Бесшумно ломались сухие веточки.

Выскочил неожиданно из лесу, споткнулся, упал, проехался по сырой земле, поднял взгляд. Нет уже никого. Слева щёлкнуло. Паша вскинул ружьё.

– Спокойно. Это я. Григорий.

Татуировщик зажёг фонарик.

– Видели, куда Козий ушёл?

– Здесь он. Я чую его, - отозвался Григорий Арамисович.

Вставая, Паша заметил металлический блеск в траве.

– Ну-ка, посвети вот сюда.

И поднял из клевера брелок-медвежонка на кольце, что блеснуло от жёлтого света фонарика. Этого медвежонка Василенова нацепила на ключи от служебной машины. Той самой машины, вместе с которой она пропала в тот жаркий день.

Григорий Арамисович посветил кругом. Фонарик был слабый, и свет его рассеивался. Но он выхватил из темноты сарай и загон, в котором, прислонившись друг к другу, спали козы и бурёнки. Корова устало приоткрыла глаз и зажмурилась. Паша ринулся к сараю: на двери висел тяжёлый замок. Вдоль стены тянулась поленница с дровами, прикрытая брезентом, и у пня для колки дров лежал топор. Паша схватил его и с одного удара сбил замок.

– Свети сюда!

В сарае стояла заваленная сеном машина. Через окно Паша заглянул в салон и признал свой старый служебный автомобиль.

– Василенова была здесь!

Они вышли на улицу. Григорий Арамисович в последний раз посветил и выключил фонарь. И Паша узнал место. Обычно он смотрел на него с той стороны шоссе, и видел дом, загон для живности и амбар, закрывавший сарайчик с автомобилем. Из конуры трусливо выглянул пёс и, тихо проскулив, спрятался обратно.

Дом и хозяйство Олега Борисовича.

– Мы вернулись в зверосовхоз, - пробубнил Паша.
– Неужели это кто-то из наших?

– Вероятно.

Торопливо Паша взбежал по крыльцу. Хотел постучать, но остановился. Толкнул не запертую дверь.

Козы в загоне поднялись, кричали блеющими бесовскими голосами. И от их блеяния стало не по себе.

– Вон он!
– крикнул Григорий Арамисович.

Паша опрометью выбежал из дому, спрыгнул с крыльца.

Косматая рогатая тень мелькнула у сломанного трактора. Сверкнули жёлтые глазища, янтарные угли. Паша и татуировщик бросились за ним, но тень мелькнула и исчезла. Только всхлипы ломающихся веток её выдавали да тягучая тропинка холодного воздуха.

– Туда!
– скомандовал Григорий Арамисович. Бесновато блеснули глаза. Охотник, выслеживающий нечисть.