Красивые лица

В итоге, как мне показалось, мы дошли до чердака.

Он остановился у двери с кодовым замком.

– Набери: три, четыре, восемь, пять.

Я не стала спрашивать, почему он сам не может набрать, а просто сделала.

Дверь легко поддалась. И мы очутились в комнате, куда свет проникал извне сквозь щели в потолке. Вероятно, над нами было еще пространство и сама крыша.

Вся комната плотно заставлена стеллажами от пола до потолка. Две-три люминесцентные лампы давали прохладно-синее освещение.

Много пыли, паутин. В одной оказался сухой паук. К сожалению, он расположился на уровне моих глаз.

Пока я осматривалась, Меланхолик прошел к одному из шкафов и попросил подойти.

– Видишь этот альбом? – он указал на очень толстую книгу с потрепанными краями страниц.
– Здесь детальные чертежи ловушек. Возьми этот сверток, разверни на столе.

Я сделала как он просил. Обе наши головы склонились над большой схемой, ничего лично мне не дающей. Два или три ватмана склеены воедино. Карандашные линии, штрихи, волны… Черт ногу сломит, как говорится.

Черчение в школе я прогуливала. Теперь понимаю, что зря.

– Видишь? Всего три выхода: крыша, балкон на втором этаже и лаз в подвале – подземелье. С крыши спуститься проблематично. После побега Умняши, Красавчика и Крутой вдоль стены, - он указал рукой в даль помещения, - вон там сразу за окном, пропустили ток. Под балконом кустарники были, но месяц назад их оградили кованной оградой. Прыгать – опасно. Остается – подземелье. Основной ход они забетонировали, но есть лазейка в другой части…

– Откуда ты все это знаешь?

– Потом вопросы. У нас мало времени.

Снизу послышались крики. Мы одновременно обернулись к двери.

– Бери схемы и бежим.

Но ор нарастал, будто звук делали громче. Ощутим был топот этажом ниже (оказалось, так вниз спешил Медведь). Меланхолик кинулся к выходу и я следом. Забыв о чертежах.

Я вспомнила о них, будучи в коридоре, но дверь уже наглухо захлопнулась. Меланхолика не было видно. И я не помнила код.

– А, черт с ним, - плюнула я и побежала вниз.

«Барби, 20»:

– Никто здесь не воспринимает меня всерьез. А я, да, именно я! Я точно их всех победю… Или побежду? Или побежу? А...! Заберу главный приз! Да. Потому, что я – умничка и солнышко.

«Весельчак, 24»:

– Не пойму, чего она дуется второй день? Какая-та вонючая вода с «ароматом лета». И кто дает такие названия сокам? Вы видели, что там у нее в холодильнике стоит? Сто пудов, у девчонки свой продуктовый магазин. Уж не для нас, холопов.

«Сахарок, 22»:

– Меня волнуют задержки в жеребьевке. Сегодня третий день. Все кажутся такими спокойными. Не считая Барби. Она ходит и дуется на Весельчака. Пытается всех разговорить на этой почве. Выясняет, кто что о нем думает. А сама только и ждет, когда же ее начнут хвалить.

«Ботаник, 22»:

– Меня напрягают эти задержки в жеребьевке. Все ходят и молятся, лишь бы не они. Конкурсы Перчинки и Бицепса показали, что нужно быть готовым к любым неожиданностям. Мне интересно, по какому принципу происходит жеребьевка? Это не может быть хаотично. Я думаю, это происходит по принципу «мальчик-девочка» или «девочка-мальчик». Так что. Да. Я думаю, следующей будет – Рок-звезда. Она крутая. Как Перчинка. Только круче. Ее даже Топор боится.

«Топор, 23»:

– С уходом Бицепса я остался один. Победа моя. Это точно.

Большие напольные часы в одной из комнат пробили двенадцать. Мы склонялись к дню, чем ночи. Хотя биологические часы и нарушились из-за отсутствия естественного света.

Табло в фойе с характерным звуком выложило следующее имя испытуемого.

«Ботаник».

Насколько мы могли судить, основные испытания были направлены на то, что мы не умели, либо не хотели и не любили.

Ботаник был типичным «книжным червем». Понятие «спортзал» для него настолько же чуждо, как жвачка для князя Мышкина.

Поэтому его «коридор ужаса» состоял из всевозможных турникетов и тренажеров. Как всегда, цель – успешный итог.

Но если десять раз отжаться, пятнадцать раз подтянуться и сорок минут бежать со скоростью двадцать километров в час, он смог кое-как выполнить, то забраться по канату под потолок, перелезть оттуда на шведскую стенку, а с нее – обуть ходули и перейти бассейн, кишащий непонятными мошками – оказалось проблематично.

Он обливался потом. По движению губ можно было различить какую молитву он читал, каким святым клялся. И, в конечном счете, как он ругал самого себя, что «поперся» на это «бестолковое» шоу, да лучше б дома сидел.

Переступая бассейн, он поскользнулся. Потерял равновесие, стремительно полетел вниз и ударился головой о край бассейна. О самый бортик.

Я, как всегда, не стала смотреть смакующие подробности падения, точнее, смерти, Ботаника. И хотя не ясно достоверно: мертв он или жив, Сахарок искренне упивалась горем. Она начинала рыдать, стоило кому-то даже прошептать. Не Ботаник, а Альберт, Алик. И все. Сахарок начинала рыдать в три ручья, что смущало остальных. Большинство.

Глава 6. Барби.

В течение нескольких дней я донимала Рок-звезду. Умоляла научить меня искусству макияжа. Она не выдержала в итоге. А тут еще такое событие – «Дворцовый маскарад».

Рано утром Сахарок увидела объявление на доске расписаний. В специальной комнате – гримерной мы нашли наряды в поименно подписанных целлофановых пакетах.

Для внутренней подготовки маскарада давалось три дня.

«Сахарок, 22»:

– Я первая проснулась и спустилась вниз. Там было объявление о маскараде. Я всех разбудила. И мы начали готовиться.

«Барби, 20»:

– Когда Сахарок сказала, что нам здесь устроят, я вскочила с кровати и заплясала от радости. А потом мы нашли эти чудесные платья, шляпки, даже чулки с подвязками! Волшебно! Нас осталось семь. Девочек больше мальчиков. Это значит, надо поторопиться с кавалером. Я никак не могу решить, кто мне нравится больше: Медведь, Топор или Весельчак. Топор твердо решил выиграть. Я думаю, нужно держаться рядом с ним. И у него такая классная ямочка на щеке, когда он улыбается.