Краски вне линий (фанфик Сумерки)

– Я только что познакомился с твоим учителем, – сказал я, делая вдох, – Он очень милый.

Она покосилась на меня и сложила руки, пожимая плечами.

– Да, он милый.

Я начал понимать, как трудно было для Беллы пытаться поговорить со МНОЙ.

– Аххх…, – я взглянул на кукол Кэти, сидевших на полке для вдохновения, и продолжил, – У тебя ОТЛИЧНЫЕ оценки! Три «пятерки» и три «четверки». Очень хорошо.

Почему у меня такое ощущение, будто я говорю с чужим человеком?

– В чем дело, детка? – спросил я, наконец, видя ее напряжение, – Это всего лишь я.

– Пожалуйста, ты можешь больше не называть меня «деткой»? – спросила она, и этот вопрос был равнозначен ножу, воткнутому мне в сердце. Но после разговора с Дональдом Даком, думаю, я понимал, почему. Думаю, я чувствовал бы себя точно так же, если бы Белла продолжала называть меня «шлюхой» или «мальчиком-игрушкой». Я понял это.

– Конечно, если тебе это не нравится, – я попытался улыбнуться, – Я буду называть тебя как-нибудь по-взрослому, ладно? Как насчет… «Кейт»? Кэти – детское имя, а Кейт – взрослое. Так подойдет?

Тогда она улыбнулась мне и кивнула.

– Спасибо, пап.

Я кивнул в ответ и опустил взгляд, проводя пальцами вдоль края ее книги.

– Ммммм…, – сделал я еще одну попытку начать разговор, – Твой учитель рассказал мне, что ты будешь играть в пьесе. «История игрушек-2»? Кажется, это веселая история.

– Она глупая, – она нахмурилась, снова скрещивая руки, – Все видели этот мультфильм. Это глупо – ставить по нему пьесу!

– Я его ни разу не видел, – сказал я, с неохотой признаваясь в этом, – И с настоящим удовольствием посмотрю ее! Особенно если ТЫ будешь в ней играть! Мой агент купит лучшие билеты, когда они поступят в продажу. Я хочу сидеть в центре первого ряда!

Кэти взглянула на меня с долей грусти в глазах и ничего не ответила.

– И, знаешь…, – осторожно продолжил я, – Для МЕНЯ вообще не имеет значения, какую роль ты будешь играть. Можешь быть хоть деревом – я все равно буду сидеть в первом ряду, свистеть и хлопать тебе как сумасшедший, фотографировать каждое твое движение на сцене, смущая тебя до смерти.

Сейчас Кэти усмехнулась, зная, что я был прав насчет этого.

– И, – продолжил я, – Порой может быть действительно страшно – выступать перед кучей народа. Сам я бы не хотел этим заниматься, и поэтому я очень сильно уважаю актеров и певцов, …это берет за душу. И порой люди могут быть жестоки, когда смотрят выступление других людей. Они думают, что смотрят телевизор и говорят, не думая, что актеры их слышат. Люди порой такие, блять, невежи. Прости, мне не следовало ругаться.

– Нет, все нормально, – теперь Кэти смотрела на меня с интересом, – Продолжай.

Полагаю, она немного злилась на тех гадких девчонок, которые смеялись над ней.

– Помнишь, когда мы ходили смотреть «Спящую красавицу»? – спросил я ее.

– Да.

– Это была классная пьеса, да? И нам очень понравилась! – я улыбнулся.

– Да, из-за нее я и ЗАХОТЕЛА играть в пьесе, – сообщила Кэти, – И я правда старалась изо всех сил, когда все запели. А потом…

Она замолчала и взглянула на меня, боясь договаривать предложение до конца. Я не хотел смущать ее сильнее, говоря ей, что я знаю, что сделали эти маленькие негодяйки. Но я хотел ей помочь.

– Твоя мама пела, – мягко сказал я, – Ты знала об этом?

Она взглянула на меня и слегка кивнула.

– Бабушка однажды показывала мне видео с ее выступлением на сцене, когда она была моложе, …и еще одно, где она старше, …она действительно хорошо пела.

– Да, так и было, – я улыбнулся, вспоминая, – Точнее – ЕСТЬ. И ты знаешь, что она говорила мне?

Кэти покачала головой в ожидании ответа.

– Она говорила, что очень боится, нервничает… перед выступлением, перед выходом на сцену, – я говорил ей правду, – Она все время чувствовала бабочек, порхающих в ее желудке. Она тоже боялась, что не понравится людям, когда выйдет на сцену. Но проходила секунда времени, начинала играть музыка, …и она просто заставляла себя забыть обо всем этом. Она должна была научиться забывать о зрителях и сосредотачиваться на том, что она делает. Потому что она очень любила петь и играть на сцене, и она ставила это на первое место, выше всех своих страхов. И ты видела, как хорошо она пела. Я знаю, что это по-настоящему трудно, и ты не обязана играть в пьесе в этом году, но, Кэти, …если ты будешь сбегать каждый раз, когда тебе станет страшно, …у тебя не будет шанса петь,… или танцевать, …влюбиться,… идти за своей мечтой,… вырастить своих детей. И я был бы действительно огорчен, если бы увидел, как ты упускаешь все это. Это жизнь. Вставая лицом к лицу со своими страхами, …принимая вызовы – вот какова настоящая жизнь. И это здорово. Я только сейчас это понял. Но я не хочу, чтобы ТЫ поняла это, когда тебе будет тридцать лет. Это не обязательно должно произойти сегодня… или завтра, …но однажды, скоро ты будешь вынуждена встать лицом к лицу с тем, чего ты боишься и делать то, что должна, не обращая внимания на то, что скажут какие-то малолетние засранки.

Кэти опустила глаза на свою книгу.

– Я и правда хотела играть в пьесе, – сказала она, понизив голос, – Мистер Дак сказал, что у меня очень хороший голос.

Я просто ждал, позволяя ей самой принять решение. Я ни разу не слышал, как Кэти поет, и это огорчало меня. Я очень хотел услышать ее сейчас.

– И я НЕНАВИЖУ Барби! – она нахмурилась, – Десять девочек играют кукол Барби.

Я скорчил мину.

– Мне тоже никогда не нравилась Барби. Пустоголовая кукла.

– Джесси круче, – сказала она уверенно.

– Эта роль прямо для тебя, Кэти, – произнес я и поправился, – Кейт. Как я и сказал, я был бы рад увидеть, как ты читаешь на сцене телефонный справочник! Так что… подумай об этом. Я горжусь тобой в любом случае.

Теперь я понял, о чем говорила Белла. Ей было все равно – врач я или мальчик с конюшни. И мне так же было действительно все равно, кем Кэти хочет быть. Я был бы на ее стороне, даже если бы она захотела стать борцом сумо! Так тревожно, как это и могло быть…

– Если бы все боялись выступать на сцене, – сказала Кэти, размышляя вслух, – Тогда у нас не было бы возможности даже УВИДЕТЬ ту пьесу, а она была такой клевой.

– Я знаю, – согласился я, поглаживая длинные пряди ее волос.

– Пап?

– Да?

– Если я… спою в пьесе…, – она заколебалась, – Тебе… не покажется… все это странным?

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, – Я – странный, и я не знаю, можно ли это ИЗМЕНИТЬ!

Она немного посмеялась вместе со мной, а затем сказала:

– Я не хочу ранить твои чувства. Или огорчить тебя.

Теперь я перестал понимать, к чему она клонит.

– Ты не ранишь мои чувства, – я нахмурился, – Что ты имеешь в виду?

– Ничего, – она удрученно опустила глаза, – Не важно.

Я опустил глаза на ее книгу.

– Я помог тебе, Кейт? – спросил я, – Или сделал только хуже?

– Нет, ты помог мне, – она усмехнулась, – Я почти забыла о маминых выступлениях. И я не знала, что она тоже боялась выступать на сцене.