Краткая история белковых тел.

Нельзя сказать, что мнение Василькевич, Кравчука или Лизы меня как-то волнует. После того, что я видел в Донбассе, меня уже ничем не удивишь, не напугаешь, не обидишь. Я там выжил - вот, что главное. Но...распускать слухи, что я отец ребенка? Слухи опасны тем, что со временем превращаются в правду.

Я даже на миг представляю, как Соснина подаст на меня на алименты, затем суд, исполнительный лист. Однако тут же ограничиваю свою безудержную фантазию - теперь есть генетическая экспертиза. Она мне поможет. Но вообще - это неприятно, вдруг оказаться неблагонадежным членом общества, разрушителем семейных ячеек, сознательно осиротившим детей.

Между тем Василькевич закрывает тему с отцовством и разрешает себе немного пофлиртовать.

– Встречаешься с кем-нибудь?
– игриво допытывается она.

– Пока нет, не до того было, - бросаю опрометчиво и вдруг спохватываюсь, что Алёна опять начнет подозревать меня. Но она относит мою реплику на счет лечения после аварии: "Мол, не до того было - пришлось лечиться".

Меня устраивает её невнимательность.

– Лечился, - поясняю я, - а что?

– Да так, я пока временно свободна.

– Ты? У тебя же был молодой человек, этот, как его Антон. Он работал...
– я делаю паузу, вспоминая.

– В консалтинговой фирме. Но это в прошлом. Потом у меня был Игорь Сергеевич из Газпрома. Солидный такой дядька, состоятельный, хотя и постарше меня.

– Постарше это насколько?
– осведомляюсь, зная, что для хищниц типа Алены возраст значения не имеет.

– Ну, где-то на четвертак.

– Такой старый?

– Да ладно!
– пожимает плечами Василькевич, - зато богатый. Мне с ним было хорошо и моему пупсику тоже, - пупсиком она звала своего сына Вову.
– Так что, замутим?

Она игриво улыбается, но мутить с Алёной мне не хочется.

– Подумаю, - неопределенно сообщаю я.
– Ты, кстати, не помнишь, у Лизы изменился номер?

– Нет, не изменился - тот же!

Во взгляде Василькевич читается обида. Она, глупенькая, вообразила, что я её бортанул и собираюсь вернуться к Сосниной. Если бы она знала, что между нами ничего нет. И никогда не было!

20.

В один из дождливых осенних дней набираюсь духу и звоню Сосниной. Лиза, к моему удивлению, отвечает сразу, точно ждёт звонка.

– Лиза, - говорю ей, - это Данила Изотов.

– Данила? Я знаю, что ты приехал.

Голос её звучит апатично, без эмоциональной окраски, как голос сильно уставшего человека или человека, которому всё равно. А может на неё так действует осень, нагоняя тоску и депрессию? Хотя нет, наверное, её настроение связано со здоровьем будущего ребенка, с возникшими проблемами. Мне же говорила об этом Василькевич, а я забыл.

– Может, встретимся, пообщаемся?
– предлагаю ей, поскольку возникает мысль, что Лизе стоит развеяться.
– Как думаешь?

После небольшого молчания снова звучит безрадостный голос:

– Нет, Данила, спасибо, но... я занята сейчас. И потом, придется приводить себя в порядок, а я разленилась в последнее время. Спасибо, Данил!

– Как хочешь!
– уступчиво соглашаюсь я.
– Всё так же в банке?

– Да. Скоро в декрет уйду, надоело всё. А ты давно приехал? Мне Алёнка рассказала, что вы виделись.

– Попили кофе. А приехал я месяц назад...
– делаю паузу, и Лиза тоже молчит. Не знаю, как спросить её о ребенке - почему она говорит всем, что я его отец. И говорит ли?
– Ты... у тебя от кого ребенок?

– А что?

Решаю высказаться напрямую, без недомолвок.

– Я от Алёны слышал, что ты всем говоришь будто он от меня, что мы с тобой...

В ответ долгое молчание.

Я представляю на губах её усмешку, циничную, наглую, которой она прикрывается как бронежилетом - на ум невольно приходит сравнение, связанное с военной жизнью в Донецке. Сейчас она отбреет меня, поставит на место глупое белковое тело. Но Лиза говорит тихо и виновато:

– Этот ребенок не от тебя, не волнуйся!

– Хорошо!
– как дурак соглашаюсь я, и меня подмывает задать вопрос об отце, но я вовремя удерживаюсь. Мне до него нет дела, до этого папаши, кто бы тот ни был - Кравчук или Евгений Иванович, главное, что Соснина признала правду - ребенок не мой, и я не имею к нему никакого отношения. Теперь, когда расставлены точки над "и", становлюсь добрым и щедрым, мне хочется отблагодарить Лизу, но я не знаю, чем.

– Ты точно не хочешь встретиться? А то смотри, посидим, попьем кофе.

– Нет, мне теперь кофе нельзя. У меня много ограничений.

– Ну, ты там не закисай! Хочешь, просто погуляем в парке, я слышал, что будущим мамам полезно гулять.

В трубке раздается негромкий смешок.

– Ты хороший человек Данила. Спасибо тебе!

Закончив разговор, решаю, что обязательно вытащу Лизку на улицу - нечего сидеть дома и смотреть на четыре стены.

И вот в один из солнечных еще не холодных дней, мы идем с ней по парку. По бокам дорожек нападала листва, сухо, чистый воздух наполняет легкие свежестью. Под плащом у Лизы уже ясно обозначился круглый живот.

– Слушай, - обращаюсь к ней, - тут недалеко есть больница, я хочу денег передать ребятам, они из Донбасса, лечатся там.

– А ты откуда их знаешь?
– удивленно вскидывает бровь Лиза.

– Лежали вместе, - вру я наглым образом, - когда руку сломал в Египте, попал к ним в палату.

– А-а...- протянула Соснина, - ну если хочешь, пойдем.

Я вижу, что ей не хочется уходить из этого теплого солнечного парка, уже растерявшего листву, но еще не утратившего своего летнего обаяния, однако она пересиливает себя.

Об этих ребятах я видел сюжет по телевизору: кто-то из них был серьезно ранен, некоторые лишились рук или ног, но они не выглядели неудачниками, людьми, проигравшими войну. И меня с необъяснимой силой тянуло к ним. Словно там, под огнем, я был настоящим человеком, не аморфным телом, хныкающим от любой проблемы, не офисным планктоном, озабоченным в каком ресторане спустить бабки или где потусоваться в летнем отпуске. Я понял именно там, что война создает особое братство из тех людей, которые ежеминутно рискуют жизнью и потому понимают её настоящую ценность.