Кремлевские призраки

После этого началась бурная деятельность. Из Кремля пошли письма в правительство, в Минтоп, в Минфин. Токарев названивал туда, интересовался прохождением документов, торопил, намекал на поддержку фонда влиятельным начальником, у которого он работает, ссылался на поручение, которое выполняет. Все двигалось медленно, с великим скрипом. Приходилось вновь звонить, стучаться в некоторые кабинеты, просить, требовать, настаивать.

Наконец, кропотливая работа дала результат. В конце августа квоту предоставили. Настало время пожинать плоды. Наслаждаться жизнью. Токарев ходил довольный, все в нем пело. Он готов был расцеловать каждую кремлевскую сотрудницу. На радостях он хорошенько выпил. А три недели спустя над выстроенным благополучием нависла опасность. Запахло возможностью смены власти, крушением всего и вся.

Идиоты с красными флагами угрожали его благополучию, покушались на будущее. Коммунистические фанатики хотели разрушить то, что он создавал по крупицам.

– Что за мерзкое время! Что за страна! – сердился Токарев. – Как тут жить? Уехать бы куда-нибудь.

– Где нас ждут? – Виктория невесело усмехнулась. – Нигде мы не нужны. Здесь надо было устраиваться… Не психуй. Может, все обойдется.

– Бог его знает. Помнишь, что они в мае творили? Сейчас хуже будет. Они злые, наглые. Вон что в Верховном Совете вытворяют. Захватят власть, начнут всех, кто в Кремле работал, преследовать. И фонды закроют. И квоты отменят. Что делать? Побираться?.. Только жить начали…

Он решил поговорить с Воропаевым. Уточнить ситуацию. Все-таки, тому известно многое. Большой человек. Имеет доступ к секретной информации. С самим встречается. Помимо всего прочего, Токарев слышал краем уха про какой-то особый указ. Что? Зачем? Стоило узнать.

Конечно, Воропаев – чудак и чистоплюй. Строит из себя невесть что. Идеалист чертов. Носится с какой-то глупостью: зло только в нас, и мы полностью ответственны за него. Чушь. А дела простого сделать не может.

Весной Токарев узнал, что готовится поездка сотрудников за границу. На стажировку. Не куда-нибудь, в Канаду. Понятно, каким образом формировали группу: вновь ехали Семенов, Каменецкий, Вера Штукина, Полыева. Узкий круг. Евгению было обидно. «Одни безвылазно в Москве сидят, вкалывают, а другие уже по второму разу едут! – злился Евгений. – Как справедливость восстановить?»

Он решил сыграть на самолюбии Воропаева. Этот, если захочет, решит для себя вопрос. А заодно – и для Евгения.

Токарев сей момент к Воропаеву. Зашел, сел. Воропаев что-то пишет.

– Женя, прости, у меня срочная работа.

– Я ненадолго. Любопытная новость. Слышал, что группа должна в Канаду ехать?

– Не слышал.

– А зря. Мог бы подсуетиться. А то опять непонятно каким образом набрали туда людей. Одни безвылазно в Москве сидят, вкалывают, а другие уже второй раз едут. Семенов, Каменецкий. Полыева едет. Штукина. Ты учти. Еще можно вмешаться.

– Учту, – этак равнодушно говорит Воропаев.

– Нам только за государственный счет и остается ехать. При нашей зарплате. Я бы на твоем месте подсуетился. Ну, и насчет меня не забудь. Если удастся, конечно. Со своими ехать приятнее. Так что не забудь.

– Женя, как же мне забыть такого человека. Не беспокойся, без тебя я не поеду. Сегодня же все выясню. Справедливость восторжествует.

Казалось бы, все, можно быть спокойным – вопрос решен. Только ни черта он не сделал. И сам не поехал, и за Токарева не попросил. Засранец… Все равно, стоило с ним поговорить.

Утром он зашел к Воропаеву – того не оказалось на месте. Потом на Токарева свалилась срочная работа, и лишь три часа спустя он заглянул в нужный кабинет. Воропаев, который сидел за своим столом, попытался от него отмахнуться:

– Женя, у меня срочная работа.

Этим Токарева нельзя было пронять. Он устроился напротив, за приставным столиком, вальяжно закинул ногу на ногу.

– Я ненадолго. – И как бы между прочим продолжил.

– Что будет, если коммунисты победят? Закроют они всякие общественные организации, благотворительные фонды?

– Закроют, – без тени сомнения бросил Воропаев.

– А с нами что будет?

– Посадят.

Каково такое было услышать? У Евгения что-то упало внутри.

– Шутишь?

– Какие шутки. На Колыме окажемся. Эти нас не пожалеют.

Воропаев крушил остатки надежды.

– Так, может, последние дни гуляем на свободе? – Токарев попробовал изобразить бодрую улыбку и почувствовал: не получилось. Вышло нечто жалкое. Но его волновало другое. – А благотворительные фонды, говоришь, закроют…

Он сам чувствовал нутром – закроют. Уничтожат всякую надежду. Выкорчуют до основания. Сволочи. Гады… Помолчал, потом изобразил оживление: надо было выяснить про особый указ.

– Я слышал, какой-то ключевой указ готовится. Большой шеф решился на разгон съезда?

Воропаев состроил хитрую физиономию.

– В восемь вечера смотри телевизор.

– А что будет?

– Увидишь.

Не сказал про указ. Секретничает. До восьми еще о-го-го сколько ждать. Он и не станет. Дудки!

Токарев кинулся в делопроизводство, разыскал Дмитрия Сергеевича – этот безвредный, улыбчивый мужик должен знать про указ. Он скажет.

Но и тут Евгения ждало разочарование: Дмитрий Сергеевич тоже молчал, как партизан.

– Сергеич, шепни, – умолял его Токарев. – Я никому.

– Не могу, – спокойно звучало в ответ.

Это было обидно. И глупо. Что он, в конце концов, чужой? «Засранцы!» – злился Токарев.

– Ты чересчур нервный в последнее время, – Дмитрий Сергеевич смотрел на него добродушно.

– Еще бы. Такое творится… – Он решил попробовать еще раз. – Так не скажешь?

– Нет.

– Как знаешь. Но… зря.

«Может, Ельцин чрезвычайное положение введет? – размышлял Евгений, выходя в коридор. – Скрутит всех этих. Посадит. И правильно, черт их дери. Нечего против легитимной власти выступать».

Он превратился в яростного сторонника режима, хотя прежде был к нему равнодушен: рынок, не рынок, какая разница, лишь бы деньги иметь и лишь бы какой-то порядок был, чтобы не убивали на каждом шагу, чтобы дети спокойно по улицам ходили.

Движимый нетерпением, Токарев бросился к Виктору Петровичу. Тот уверял, что не знает про указ, и, похоже, не обманывал. Оставалось ждать. Как это было нестерпимо. Гадко.

Вечером президент сообщил россиянам об указе номер тысяча четыреста. Верховный Совет был распущен, все остальные советы последовали за ним. Двоевластие устранили. По крайней мере, на бумаге.

Токарев надеялся, что теперь установится порядок. Но положение только ухудшалось. Неистовая оппозиция продолжала свои сходки. Верховный Совет не желал сдавать власть. Белый дом походил на центр восстания. Обосновавшийся там вице-президент провозгласил себя главой государства и отдавал свои распоряжения так, будто в Кремле никого нет, будто прежнего хозяина страны уже скинули. Указ не помог. Противостояние нарастало.