Крестоносец

Суть его выступления сводилась к тому, что местничество упразднялось как система. Он долго говорил о многих бедах, которые оно навлекло на Русь. Особенно налегая на бунты, потравы и прочие «игрища бесовские». А вместо нее вводилась новая система, основанная на «опробованной Андреем в Туле практике».

Ну, так заявлялось.

На деле же Царь проталкивал сочиненное вместе с Андреем Расписание чинов. То есть, Табель о рангах, но в достаточно прогрессивной форме, адаптированной под местные реалии. Ну и идею служения державе, под этим соусом, как маркер аристократа. Также, пользуясь случаем, Иоанн Васильевич вводил новую систему наследственных титулов, дабы рода, что служат верно, отличие в чести имели. Ну и систему социальных лифтов. В обе стороны. Дабы достойные могли продвигаться вверх, а обленившиеся или прочим образом разложившиеся, более не позорили своим именем достойное сословие…

Речь Иоанна Васильевича была долгой… длинной… Но интересной, словно у Фиделя Кастро. Так как выступать он умел и любил. Причем делал это витиевато с обильными цитатами из святого писания, шутливыми сценками из жизни и прочими вполне обыденными для крепкого ритора тех лет приемами. Посему, когда он закончил, то никто толком не знал, о чем он говорил. Все перепуталось в головах. Каждый запомнил что-то свое. Из-за чего единой позиции выступлении не вызвало. Во всяком случае негативной. И когда дошло до голосования, предложение Царя поддержали. Единогласно.

Ведь оно включало в себя признание за Палеологами и Плантагенетами статуса князей, стоящих вровень с Рюриковичами, Гедиминовичами и Чингизидами. А тут уже никто не решился выступать против. Особенно в свете новостей о том, как славно воюет Андрей, и громит врага в далеких землях. Он ведь рано или поздно вернется. И спросит. А то, что сгинуть на чужбине ему не суждено теперь понимали все. Более того, на фоне крайне неудачного начала войны с Польшей, Литвой и Ливонией многие, очень многие желали его скорейшего возвращения. С легионом, который так блистательно зарекомендовал себя в боях…

— Тяжко, — произнес Иоанн Васильевич, обмахиваясь рукой, войдя наконец с улицы в палаты. — Квасу холодного мне. Быстро!

И какой-то слуга тут же метнулся, исчезнув с виду.

— Государь, — следом зашел не менее взмокший Сильвестр. — Ты звал меня?

— Не сомлел на жаре то?

— Едва устоял. Ох и горазд ты речи говорить.

— Уяснил что я сказывал али просто от жары пялил?

— Уяснил. Ясно уяснил. Да я о той задумке ведаю. Мы же ее обсуждали. Не думал я, что ты на нее столь рано решишься. До конца не верил.

— Война же. А кого мне командирами ставить? Родовитые почти все легли два года назад во время бунта. А оставшиеся воеводы передерутся с собой, если местничество оставить.

— Так-то оно так, но не слишком ли быстро все? Мы же хотели постепенно. Годами вводить новшества.

— А нам кто-то дал эти годы? — грустно усмехнулся Царь. — Какая муха укусила Жигимонта?

— Не знаю. — покачал головой Патриарх, проходя за Иоанном Васильевичем в небольшую уединенную комнату. — А что если Андрюшу из похода вернуть?

— А он может вернуться? Он же уже возле Антиохии. Возьмет ее ежели, то как бы на освобождение Гроба Господня не решился. Он может.

— Ляхи, литвины и ливонцы в нарушении Божьего мира напали на тебя. Хуже того — совершили нападение на его супружницу.

— Думаешь ляхи или литвины сунутся в Тулу?

— Они уже сунулись. И Андрюша такого им не простит. Но…

— Что?

— Его нужно правильно вернуть.

— Правильно… — хмыкнул Царь. — Да его как не верни — боль головная. Ляхам то он с литвинами, допустим, хвосты накрутит. Тут я уж не сомневаюсь. Да они и не решатся с ним драться. А дальше-то что? Пошалил и обратно? В дальние земли? Он ведь уходил в Левант, чтобы там и осесть, а потом, как укрепится, жену с ближними людьми туда перевести. С руки ли ему метаться? Чай не ближний свет.

— Государь, прошу простить мою дерзость, — тихо произнес Сильвестр, — но Андрей нужен тебе и державе.

— Вот как? — зло прищурился Иоанн Васильевич. — И кто так думает?

— Да почитай весь Земский Собор.

— И что они думают? — резко побледнев, поинтересовался Царь.

— Они понимают, что Андрей сложный человек. Но он ни словом, ни делом ни разу не проявлял непокорности тебе. И, ежели бы желал, то давно захватил власть, а тебя и ближних твоих перебил. Но он так не поступил. Защищал тебя. А когда потребовалось, то даже пошел на самопожертвование, отправившись в безнадежный поход дабы не обострять ситуацию дома.

— Я это знаю, — процедил Царь.

— Но без него нас раздавят. Мы…

— Что мы? — просто ледяным голосом поинтересовался Иоанн Васильевич.

— Твоя держава, Государь, раскинулась широко. И стала лакомым кусочком для многих соседей. А защищать ее нечем.

— Ты же прекрасно знаешь о том, что через несколько лет у меня будет доброе войско.

— Будет ли? Литвины, ляхи да ливонцы не просто так напали. Они улучшили момент, чтобы Андрюша увел всех своих на юг. А у тебя окромя раздраженных помещиков да татар ничего не осталось. Мои люди сказывают — роптание идет по служилым полкам. Все хотят добрые брони да оружие как у улан тульских, но по-новому служить не желают.

— Все?

— Не все, но хватает тех, кто их баламутит, оттого полки и думают то, что эти болтуны им нашептывают. А сказывают эти охальники, что чести ты их лишаешь, переводя со службы по отечеству в службу по прибору. Что, де, тех тульских не жаль. Что кто они супротив них? А их так унижать по что?

— Так ведь не в службу по прибору.

— А сказывают — так. Говорю — на местах воду мутят. Оттого зреет беда. Если бы не война, может и обошлось бы. Теперь же… Опасаюсь я. В Новгороде самый громкий вой. Помещики и так нищие, так еще, ропщут, что ты их последней отрады лишаешь.

— И кто воду мутит?

— Так ясно кто. Магнаты литовские да ляшские. Тут и гадать нечего. Хотя если не гадать, то сказывают — видели от них письма да людишек, что сказывают всякое. Дескать, в Литве да Польше воинам почета да уважение. А у тебя что? Государь, все зашло очень далеко.

— Неужто не желают так же славно биться, как туляки? Разве не понимают, что в выучке дело, в их устроении и прочих подобных делах?

— Так с чего им понимать-то это? Дремучи. — устало вздохнув произнес Сильвестр. — Они мнят, будто бы дело лишь в Андрее. Что он божьей милостью особой пользуется. Кстати, в Литве, как мне передавали, так же думают. Не все, но многие. И не понимают от чего выскочке такое благоволение Господне… Беда Государь. Страшная беда…

— Только в Новгороде такое говорят?

— Если бы. В Смоленске да Пскове тоже. Но там полки пожиже и вой потише. Однако же ежели Жигимонт с войском подойдет, то быть беде. Сдадут они города. Как есть сдадут.

— И что ты предлагаешь?

— Устроение войска менять надобно. Тут ничего не попишешь. Но и без Андрея не обойтись. Сам видишь — небесами нам послан в помощь. Так что нужно как-то его удержать на Руси.

— Ты ведь мне сие сказываешь не просто так. Говори, что надумали?