Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма

Невзирая на новые правила, число людей, выезжавших за границу, неуклонно росло. Собираясь в Чехословакию максимум на пару дней, люди покупали иностранную валюту на гораздо более длительный срок; эта практика была вполне обычна, хотя она и шла вразрез с законом. В конце концов, чтобы избежать роста напряженности внутри социалистического блока, чехи, по требованию венгерских властей, ограничили количество товаров, которые венграм позволялось вывозить из страны.

И на Востоке, и на Западе для венгерских покупателей находилось множество соблазнов, а изобретательность контрабандистов была безгранична. Дилетанты набивали карманы и чемоданы огромным количеством вещей и молились об удаче на таможне. Смелые, в расчете на ханжество современного общества, прятали свои сокровища (например, украшения или наручные часы) в бюстгальтеры или трусы. Некоторые пробовали снабжать чемоданы потайными отсеками. Водители использовали каждый уголок своего автомобиля. Таможенники находили нейлоновые шарфы и чулки — тогдашние модные новинки — в запасных шинах, мотоциклетных шлемах, даже в аккумуляторных батареях, а также в ящиках под днищем автомобиля.

Один предприимчивый моряк спрятал контрабанду в бревнах: он тщательно просверлил в них длинные отверстия и уложил туда пятьдесят наручных часов. Затем он заделал отверстия щепками и замазал грязью для маскировки. Тактика оказалась удачной: о происшедшем узнали, лишь когда моряк попытался продать часы.

Другой контрабандист, известный как WN, оказался еще более изобретательным. Он изготовил жестяные трубы по размеру водопроводных, которые использовались в железнодорожных вагонах. Затем покрасил трубы в белый цвет, начинил наручными часами и приставил к паровым трубам в туалете поезда. Как писал Джено Гардони в опубликованной в Esti Hнrlap статье «Контрабандистов ждет суровый приговор» [291] , только опытный глаз мог заметить четвертую трубу рядом с привычными тремя.

291

Gardonyi. «Kemeny itelet var az elkovetokre». Esti Hirlap, non-dated in the archival sources.

По понятным причинам контрабандой чаще всего ввозились вещи, занимающие мало места: нейлоновые чулки, тонкие ветровки, которые можно было компактно сложить, небольшие украшения и наручные часы. На худой конец всегда можно было сказать, что вещи предназначены не для продажи, а для подарков членам семьи; разумеется, у всех контрабандистов были очень большие семьи. Другие, будучи пойманы с поличным, утверждали, что купили вещи для себя или что они уже были у них до поездки.

Желание выглядеть стильно или одеваться на уровне выше среднего удовлетворялось не только контрабандой. Имелись и другие виды незаконной деятельности. Иностранную валюту, например, тоже приходилось приобретать на черном рынке. На самом деле, главная привлекательность организованных туров заключалась в том, что проживание и питание можно было заранее оплатить в венгерских форинтах, а валюту использовать для покупок. Самым популярным местом для таких поездок была Вена, расположенная всего в нескольких часах езды от Будапешта, но за железным занавесом. По приезде большинство туристов сразу направлялись в магазины, которые специализировались на торговле с венграми. Продавцы там говорили по-венгерски, и все вестиментарные прихоти можно было удовлетворить с комфортом. Людей покоряли красиво оформленные витрины, разнообразие ассортимента, высокое качество товаров и вежливое обслуживание.

Еще одним нарушением закона было злоупотребление квотой на валюту в расчете на одного человека. Те, кто исчерпал собственную квоту, использовали документы членов семьи для получения дополнительных сумм в иностранной валюте. Кроме того, они давали взятки чиновникам, чтобы те закрывали глаза на эту практику.

Многие люди ездили за границу за покупками в выходные. Они уезжали рано утром и возвращались вечером с чемоданами, набитыми вещами. Одна из моих собеседниц так рассказывала об этих поездках:

Я много раз ездила в магазины. Я была домохозяйкой, так что у меня было много свободного времени. В основном я ездила в Польшу и Чехословакию и делала остановки в Закопане и Братиславе. В Братиславе я всегда останавливалась в одном из отелей, который часто посещали такие же венгры, приехавшие за покупками. Мы рассказывали друг другу, где что есть и по какой цене. Я даже брала с собой детей. Однажды я намотала сыну на живот большой кусок ткани, и ему пришлось в таком виде проходить границу. Он до сих пор мне этого не простил. <…> На самом деле, я никогда не думала об этих поездках как о контрабанде, это была просто возможность помочь семье. Я не чувствовала никакого стыда; боялась только доносов. Впервые я услышала об этой возможности от своей парикмахерши. Ее салон был настоящим кладезем информации. Я узнала, что в Чехословакии можно купить ночные рубашки, бюстгальтеры, нижнее белье, носки, футболки для детей и постельное белье. Кожаные вещи у них тоже были приличными. Хотя все это стоило дороже, чем дома, качество было намного выше, в основном потому, что чешская промышленность была гораздо лучше развита, чем венгерская. В Польше можно было купить хорошую спортивную одежду, чемоданы, толстые шерстяные джемпера ручной вязки, детские костюмы и всякое такое. В обеих странах местные жители просили привозить взамен еду, в основном сыр, колбасу и бананы. Продать их было совсем не сложно. Местные знали, когда поезд из Венгрии подъезжает к станции, и каждый раз нас ждала огромная толпа. Когда мы сходили с поезда, они собирались вокруг нас и спрашивали: «Что вы привезли? Вы привезли колбасу, перец? У вас есть orkбn на продажу?»… В 1968 году я купила в Вене шесть ветровок и шесть нейлоновых рубашек, отвезла их в Братиславу и продала. Я выручила втрое больше, чем заплатила за них. Я никогда не оценивала свои вещи слишком высоко. Я хотела избавиться от них как можно быстрее, чтобы мне хватило времени купить то, что я хотела… Сначала я покупала только одежду, все, от носков до костюмов для всей семьи. Позже я приобретала товары для дома и инструменты. Собственно, благодаря этим поездкам я и собрала деньги на первый взнос за нашу дачу в Дунайской излучине [292] .

292

Интервью с информанткой KK, 11 июля 2002.

Контрабандные товары можно было также приобрести, воспользовавшись официальными потребительскими каналами. Например, в номере Nйpszabadsбg от 18 января 1965 года сообщалось, что сотрудники сети комиссионных магазинов (BБV) регулярно брали взятки у людей, ввозящих в страну иностранную одежду без таможенных деклараций. Венгерские власти преследовали не только крупных правонарушителей, но и мелкую рыбешку, поскольку нарушение таможенных правил могло восприниматься как подспудная критика режима, боровшегося с массовым потребительским ажиотажем. Считалось морально небезупречным иметь большой гардероб, когда у многих людей не было даже самых необходимых вещей. Ресурсы следовало распределять поровну; удовлетворение вестиментарных потребностей должно было осуществляться в рамках государственного сектора. Излишнее увлечение материальными ценностями не одобрялось; ценились лишь идеологические порывы. Таким образом, контрабандисты, без сомнения, были «врагами социалистического государства» [293] .

293

По К. Марксу, не существует такого понятия, как «социалистическое государство». Маркс писал, что социализм — первая стадия коммунизма; это бесклассовое общество, которое, соответственно, не нуждается в репрессивном государстве. В 1951 году троцкисты на конгрессе Четвертого интернационала называли такие государства, как Венгрия, «уродливыми рабочими государствами», после того как Л. Троцкий описал СССР как «выродившееся рабочее государство». Другие именовали венгерскую государственную систему «государственным капитализмом», «бюрократическим коллективизмом» или «посткапиталистическим» обществом и т. п. Термин «социалистическое государство» был придуман самим режимом.

Масштабы контрабанды свидетельствовали о несостоятельности режима. Простые венгры прибегали к ней прежде всего потому, что государственный сектор был не в состоянии удовлетворить вестиментарные потребности населения. Возмущало людей и то, что качественная одежда, производившаяся в стране, полностью шла на экспорт; венгры понимали, что их потребительские интересы игнорируются [294] .

Качество вещей, ввозившихся в страну контрабандой, свидетельствовало, что венгерское швейное производство сильно отстает от западного. Поскольку высококачественные товары были доступны на черном рынке, низкокачественная местная одежда не распродавалась. Беспокойство властей вызывали и космополитические тренды, влечение людей к иностранной моде. Стильные вещи превращались в проблему: они ассоциировались с нежелательными идеями и настроениями, что делало их политически опасными.

294

Это означало, что (экспортная) экономика ориентировалась на западный, а не на венгерский потребительский рынок, то есть фактически Венгрия становилась для западных потребителей чем-то вроде колонии с дешевой рабочей силой.

Как писал М. Фуко, постоянные запреты и репрессии в конце концов вынуждают людей защищаться [295] . На вестиментарном фронте тоталитарное государство выступало против собственных граждан. Люди сначала подчинялись правилам игры, но со временем стали их нарушать. Выражать свои истинные чувства публично было опасно. Костюм, однако, — молчаливое послание, и оно относительно безопасно. Одежда — это невербальное средство коммуникации, которое, среди прочего, транслирует желания, чувства, ценности и политические убеждения владельца. Именно благодаря этим экспрессивным возможностям мода и заняла столь важное место в жизни общества. Стильный наряд требовал жертв: значительных финансовых ресурсов и времени. Модная вещь рассказывала о долгих часах, проведенных в очереди, о риске, страхе и потенциальном унижении, которые были связанны с ее приобретением; все это придавало ей большое символическое значение и ценность. Эмоциональные переживания дополнялись реальными физическими неудобствами, которые испытывал человек, носивший некачественные вещи местного производства. По словам некоторых информанток, они пережили настоящий приступ ярости, наконец-то получив возможность примерить хорошо сшитую пару обуви. Одна из них рассказывала:

295

Foucault 1977 (Фуко 1999).

Я чуть не разрыдалась в обувном магазине в Италии. Я была поражена огромным выбором. Мне хотелось купить каждую пару. Но я не могла решиться. Что, если я сделаю неправильный выбор? В итоге я ничего не купила. Я чувствовала себя униженной и мне было очень себя жаль. Даже сейчас мне мучительно вспоминать об этом [296] .

Только люди, сами пережившие подобный опыт, могут понять силу и стойкость этих чувств. Лишь те, кто застал дефицит одежды 1950-х и 1960-х годов, могут идентифицировать себя с моими собеседницами. Лишь те, кому приходилось носить плохо сшитую и неудобную обувь, буквально врезавшуюся в плоть, могут понять, что заставляло людей, независимо от их социального положения, системы ценностей, личностных качеств и даже политических убеждений, унижаться ради хорошо сшитой пары обуви. Хотя Янош Кадар, генеральный секретарь Венгерской социалистической рабочей партии, и называл моду «безделицей», большинство венгров явно не разделяли его мнение. Непреодолимая тяга к стильной одежде, настойчивый поиск модных предметов гардероба и масштабы незаконной деятельности, осуществлявшейся во имя моды, были ключевыми факторами, к концу 1960-х годов подтолкнувшими власти к мысли о формировании хотя бы некоторого подобия потребительской экономики.

296

Интервью с информанткой E, 6 марта 2004.

Благодарности

Эта статья представляет собой сокращенный перевод статьи Divat йs Bunцzйs az 50-es, 60-as йs 70-es йvekben Magyarorszбgon («Преступность и мода в 1950-х, 1960-х и 1970-х годах в Венгрии»), которая первоначально вошла в состав сборника Цltцztessьk fel az Orszбgot: Divat йs Цltцzkцdйs a Szocializmusban («Давайте оденем страну! Мода и одежда при социализме»), опубликованного издательством Argumentum в Будапеште в 2009 году. Я хотела бы поблагодарить редакторов, Ильдико Шимонович и Тибора Валуча, за любезное разрешение опубликовать эту статью на английском языке и сделать ее тем самым доступнее для широкой аудитории.

9 . Квир-материальность: эмпирическое исследование гендерно-субверсивных стилей в современном Стокгольме ФИЛИП ВАРКАНДЕР

Квир-объекты

Криминальное поведение — это действие, нарушающее писаные законы общества, и, соответственно, оно наказуемо. За последние десятилетия шведское законодательство модернизировалось, и сегодня люди гомосексуальной ориентации защищены законом [297] . Это означает, что никто не может подвергнуться дискриминации на основе сексуальных предпочтений или гендерной принадлежности. Тем не менее гомофобия и мизогиния по-прежнему являются частью шведской культуры, уживаясь с либеральными представлениями о равноправии и ценности каждого человека. Выглядеть или вести себя необычно — не преступление, однако люди всегда могут упрекнуть другого человека за нарушение невидимых границ и негласных кодексов поведения. Квир-эстетика до сих пор воспринимается как культурная аномалия и провокация: людей оскорбляют, избивают и даже убивают из-за их внешнего вида и манеры поведения. Это парадоксальная ситуация, поскольку человек, нападающий на квир-культуру, фактически нарушает закон и тем самым ставит себя вне социума, то есть сам культурально квирифицируется. Иными словами, отношения между квир-стилями, субверсивными действиями и преступлением сложны и не всегда очевидны.

297

Модернизация шведского законодательства осуществлялась постепенно, от декриминализации гомосексуальных актов в 1944 году до современных дебатов об отмене требования стерилизации в связи с операциями по смене пола.