Кристальный пик

Шаг. Еще одна вёльва упала рядом.

Шаг. Вёльва. Шаг. Вёльва.

Там, где я ступала, падали и умирали люди.

Красный туман больше не был туманом в привычном понимании этих слов, но все еще оставался неуязвимым и почти неосязаемым. Селен двигался так быстро и хаотично, что мои глаза не могли уловить его силуэт. Я знала, где он, лишь по тому, что там хирдманы вмиг разлетались на куски; лишались рук, ног, лица или сразу головы. Он не обременял себя ни милосердием, ни осторожностью, а еще, оказывается, плохо отличал врагов от друзей — некоторые дейрдреанцы гибли тоже. Словно колесо с гвоздями катилось по полю — и вот я стою посреди него совсем одна. Селен расчистил поле и проложил для меня тропу из расчлененных тел, как и обещал.

Однако вместо того, чтобы пойти по ней, я развернулась и бросилась на поиски Соляриса. Зная, сколь ревностно Селен относится ко мне, я не осмелилась звать его по имени, а потому искала молча, там, где, как мне казалось, мы упали. Однако никаких поломанных деревьев, никаких воронок и следов драконьего присутствия поблизости не было. Тогда я вернулась обратно, остановилась и сняла с лица маску, чтобы вдохнуть свежий воздух, но первый же его глоток подтолкнул к горлу желчь, и меня вырвало. Мир утратил реалистичность, стал слишком зыбким и неправдоподобным. Оттого казалось, что бреду я во сне, а не наяву, и все происходящее не более, чем та лихорадка, которую я с трудом переживала в детстве, заболев после снежных игр с Гектором и Матти.

Быть может, я не там ищу? Быть может, Солярис не упал вовсе?

Стараясь держаться подальше от скопления трупов, я принялась плутать по полю зигзагами. Селен не оставил ни одного раненного, ни одного живого. Я перешагнула через мужчину с рыжими косами и грудной клеткой, распахнутой настежь, как ворот рубахи, а затем переступила и женщину без половины туловища. Где-то поблизости вскрикивали от ужаса, но быстро затихали. Несколько раз ко мне подбегали мои хускарлы, чтобы защитить — они не ведали, что защищать нужно от меня. Никто из тех, кого я спрашивала, тоже не видел ни Сола, ни его следов. Зато они наперебой причитали о Диком, призванном керидвенскими вёльвами, но не прирученным; косящим людей, как саранча пшеницу. Тем временем в отражении их замызганных кровью щитов на меня смотрела некогда молодая женщина, постаревшая за один день: грязно-серые волосы, как у потрепанной мотанки*, осунувшееся лицо. Даже в глазах не осталось цвета, никаких больше васильков — только пепел, словно на радужке мечом высекли ужасы войны.

Когда я наконец-то дошла до стен Морфрана, преодолев пешком те несколько лиг, что разделяли его с Поющим перевалом, куда я вернулась за Солом, нигде больше не осталось врагов. Селен расчистил весь Керидвен, и дейрдреанцы выстроились перед запертыми вратами города. Под бой знаменосцев они распевали бардит* — устрашающий шепот, медленно разгоняющийся до леденящего крика, а затем стихающий обратно. Песнь войны, вызова и торжества.

Я встала перед вратами тоже и снова надела совиную маску.

— Ты попыталась убить меня, поэтому скоро я сравняю Морфран с землей, — прошептала я в червонное золото, зная, что меня услышат. Фиолетовый смог вился вокруг зазубренного мерлона, на котором в ожидании приказа стояла стража с луками и арбалетами наперевес. Гигантские врата, облицованные белоснежным и светоотражающим металлом, делали их похожими на кайму фарфоровой чаши. В высоту они превосходили оставшийся позади лес в десять, а то и в двадцать раз, но я не лгала Омеле. Теперь уничтожение Морфрана было неизбежно.

Ведь если Соляриса нет там, откуда я пришла, значит, он где-то там, куда я...

— Приходи, — Голос Омелы наконец-то прорезал расстояние, когда я уж больно решила, что сейд ее иссяк, и она не ответит более. — Проходи, Рубин из рода Дейрдре. У меня есть то, что тебе нужно.

Я дрогнула внутри, но не снаружи, когда ворота приоткрылись совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы мог протиснуться ребенок или очень худая женщина.

Значит, я права. Солярис все-таки не упал — он у Омелы.

— Драгоценная госпожа, вам нельзя туда одной! — воскликнул кто-то из хускарлов мне вслед, когда я приказала армии разбить лагерь и ждать если не моего возвращения и ударов морфранского колокола, то драконьего огня — чего-то, что избавит их от сожалений, если все-таки придется пролить невинную кровью.

Я вошла в город молча, не оборачиваясь и не страшась, зная, что если и умру сегодня, то не здесь, — холодок от присутствия Селена, которому я шепотом велела не вмешиваться, плотно сидел на коже. Я двинулась прямо к замку, похожему на волчий клык, и, когда ворота закрылись за моей спиной, с удивлением обнаружила, что хускарлов у Омелы не осталось — только те, что сторожили крепостные стены. Улицы были пусты, наполненные косыми хижинами из сосновых срубов с вальмовыми крышами, и нигде, несмотря на темнеющий вечер, не горело ни свечи, ни очага. Однако безмолвие Морфрана было обманчивым, как и его смирение: сквозь дверные щели мне в спину летели обрывки нидов, проклятия, желающие сгореть в пасти Дикого. Иногда в пробоинах ставней мелькали человеческие глаза, желающие видеть, как я иду прямо ему навстречу.

Омела ждала меня там же, где мне показала ее совиная маска — на выступе в низине своего замка, окруженного вёльвами, как еще одной стеной. Их здесь было по меньшей мере с сотню — все молодые и разодетые в волчьи меха, хотя жар от трех костров, разведенных посреди господского двора, раскалял воздух, как в месяц зноя. Ллеу не ошибся: фиолетовый дым от них соединялся с дымом, идущим извне, и обволакивал женские ряды, словно нити, которые они растягивали между пальцев с закрытыми глазами. Их круг безропотно пропустил меня к самому замку, прямо к фигуре в траурном кружевном одеянии, стоящей на ступенях полукруглого крыльца. Я остановилась в двадцати шагов от нее и сняла маску. Ни Соляриса, ни Ллеу поблизости не было — сплошь одни женщины. Двое из них перевязывали неподвижно стоящей Омеле руки — льняные повязки мокли от свежих ран на запястьях, которые она нанесла себе сама, дабы пленить и погубить меня.

— Знаешь ли ты, чем керидвенские волки отличаются от всех прочих волков? — спросила Омела, одернув широкие рукава своей накидки, чтобы спрятать окровавленные повязки. Строение господского двора в форме подковы разносило ее и без того гулкий глас так далеко, что казалось, будто она говорит мне на самое ухо. — Они создают самые крупные стаи, больше сорока особей на одно логово. И все слушаются самку, не самца. Следуют за ней, как за вожаком, до последнего воя.

— Я драгоценная госпожа Рубин, — ответила я так же громко, положив ладонь на эфес своего меча. — И я не волк. Я от крови сидов, дочь короля Оникса Завоевателя и истинная хозяйка Круга. Я твоя королева. И моим словом ты, Омела из рода Керидвен, более не являешься ярлксоной сего туата. Верни то, что забрала, прикажи своим людям отступить, ввери мне город и, быть может, тогда больше никто не умрет сегодня.

Она улыбнулась, и улыбка эта отозвалась у меня тупой болью в подреберье, настолько Омела напомнила мне меня. Несмотря на несколько коленей между нашими семьями, мы были похожи больше, чем кузины. В нас обеих текла кровь Неры, — кровь севера, волков и вьюг, — и от того, что мне предстояло ее пролить, я чувствовала себя так, будто оскверняю память о матери. Поэтому так отчаянно и искала иной путь, пока его окончательно не заволокло фиолетовым дымом, а затем и красным.

Увы, но Омела была настроена выбрать путь иной. Не поворачивая головы, она подняла одну перевязанную руку, откинула подол плаща, и молоденькая вёльва лет шестнадцати, которая прижимала к груди моток чистого хлопка, поспешила взобраться по ступенькам в замок. Уже спустя полторы минуты она вышла оттуда вместе с еще двумя вёльвами и человеком в грязном, порванном плаще, надетом на голое тело, чей шаг сопровождался звоном цепей. Там, где он ступал, на плитах от босых ног оставался багровый след, и горло у меня сжалось.

Но то был не Солярис. То была Ясу.

— Слышала, королева Рубин не имеет ни братьев, ни сестер, потому и ищет тех в своих ярлах столь отчаянно. Ближе всего ей к сердцу ярл Дайре из Дану и ярлксона Ясу из Ши. Это так? Мы с соратниками смогли угадать? — протянула Омела, сорвав с нее капюшон, избитой и исхудавшей, но смотрящей все тем же диким и непокорным зверем, каким Ясу взрастила пустыня. Пустыня же окрасила ее кожу в цвет ореховой скорлупы и песка, а темница придала той нездоровый желтушный оттенок и множество мокрых язв, похожих на крысиные укусы. Трещины, покрывающие ее сухие губы, зияли глубже, чем пропасти каньонов. Сама челюсть тоже выглядела странно, будто сломанная: рот Ясу был постоянно приоткрыт и смотрел немного вкось. Очевидно, Омела презирала род королевы Дейрдре точно так же, как и ее законы, требующие благородных условий пленения для благородных же господ. — Мы с нейманцами долго спорили, кому достанется ярлксона. Отец поговаривал, будто все жители Ши произошли от песчаных львов... Я решила проверить. Видимо, то правда: Ясу дважды сбегала из темницы и убила дюжину моих хускарлов, пытающихся ее остановить, хоть и не имела при себе оружия. Оттого держать ее в своем замке — великая честь. Редко можно встретить волка, что обуздает льва, не так ли?