Кровь боярина Кучки

–  Мой господин Абу Хамид ал-Гаранти родом из тех мест, - сказал Род.
– Недавняя смерть его открыла мне путь домой.

–  Как у вас говорят, в гостях хорошо, дома лучше?
– улыбнулся Ерминингельд.

Род объяснил, думая о своём:

–  Дома дела поважнее, нежели в гостях.
– И напомнил: - Ты не ответил на мой вопрос.

–  О старых твоих знакомцах Ольде и Евальде?
– Варяг заметно помрачнел.
– В Хольмгарде все кончане и уличане [473] друг друга знают. Известны и мне эти брат с сестрой. Да, видишь ли… Несколько лет назад от Прусской улицы остались головешки и пепел. Большой был пожар! От Немецкого до заднего Герольдова вымола [474] все сгорело дотла. Кто имел средства, строились заново. Остальные уехали. Слышал, что Ольда с братом сейчас на Готланде, есть такой город Висби…

[473] КОНЧАНЕ И УЛИЧАНЕ - жители концов и улиц.

[474] ВЫМОЛ - здесь: мельница.

Род кивнул. Они уже покидали сходни. Следом несли их кладь. Ерминингельд отметил, что коробья блудного россиянина не уступают его собственным.

–  О!
– взглянул он на спутника с уважением.

От приглашения стать постояльцем Род отказался под благовидным предлогом, что нужно нынче же отыскать в этом городе старого, закадычного друга. Однако возможность вручить свои коробья попечению заботливого Ермилы была принята с благодарностью.

Вернувшийся домой путешественник налегке пошёл по знакомым улицам. Впрочем, местами и не совсем знакомым. В конце Епископской на берегу Волхова вместо старой деревянной церкви возвышалась новая, каменная, под стать главной новгородской святыне - святой Софии. Мужал Господин Великий Новгород! Улицы широки, дома основательны. Какого друга мечтал отыскать одинокий странник в этом лабиринте стен среди моря крыш? Богомилова хоромина на Людогощей теперь чужда, как давняя жена, переменившая нескольких мужей. Луноликая огнищанка выплеснула опитки из оконца его светёлки едва не на голову какому-то зазевавшемуся прохожему.

–  Эй, не озоруй!
– крикнул тот.

–  А чего зенки пялишь?

–  Здесь живал ушкуйник Гостята. Да у него была полепше подружия.

–  Тю-тю, твой Гостята, тю-тю!
– злорадно завопила чужая жёнка.
– Гулял млад вниз по Волге, да набрёл смерть близ невдолге…

И пошёл знакомец несчастного ушкуйника прочь.

Наблюдавший эту беседу Род почувствовал себя ещё сиротливее. Не токмо что Богомила давно уже нет в живых, последыши его в этом доме канули в вечность. И все-таки, возвратясь с чужбины, нелепо довольствоваться обществом чужестранца Ерминингельда. Хотелось родной души. Да где же её найти? На памяти было единственное полузабытое имя Зыбата Нерядец, предприимчивый новгородец, знавший Богомила, спасённый Родом от бродников. Памятуя, что Зыбата из ониполовичей, Род начал поиски с торговой стороны. Прошёл улицы ремесленников Бардовую, Нутную, спрашивал в купеческих сотнях меховщиков, вощинников [475] , посетил Гончарную братчину, Неревский, Людин концы, по мосту через гроблю вышел на Добрынину улицу, миновал городские ворота, допытывался у тригожан, коломлян, бережан [476] , даже у загородцев по ту сторону ворот. Скольких людей потревожил расспросами, сметил бы разве что Кирик, знатнейший из новгородских числолюбцев [477] . Все без толку. Никто не указал дом Зыбаты Нерядца. Лишь двое или трое, почесав в затылках, припомнили: был такой, да запропастился невесть куда. Жив ли, мёртв - один Бог знает, да не скажет.

[475] ВОЩИННИКИ - торговцы воском.

[476] ТРИГОЖАНЕ, КОЛОМЛЯНЕ, БЕРЕЖАНЕ - жители соответствующих улиц.

[477] ЧИСЛОЛЮБЕЦ - математик.

На торговой площади за переспой ближе всех к дороге стоял шустрый булгарин. В одной руке держал повод старой кобылы, в другой - верёвку от огорлия согбенной рабыни.

–  Эй, не проходите зря!
– почти без чужого выговора возглашал он по-русски.
– Эй, не проходите зря, мой товар умильно зря! Чудо-чага не стара, семижильна и бодра. Вот служанка для стола! Вот утеха для одра!

Рабыня повела глазом из-под понки, окликнула богатого с виду чужестранца:

–  Здравствуй на много лет!

Род насмотрелся в Испании не таких бедных, а изобильных торгов рабами, от которых сердце захолынывало, потому прошёл, низко опустив голову, тихо примолвив в ответ на зазывное приветствие:

–  Доброго господина! Доброго господина!

Булгарин тем временем уже выхвалял кобылу:

–  Ни сапата, ни горбата, животом не надорвата, бежит - земля дрожит, упадёт - ей-Богу, лежит! Купи, бачка, кобылу!

Этот наглый призыв был перекрыт робким голосом рабыни:

–  Не хочешь признать, Родислав Гюрятич?

Род застыл как заговорённый и возвратился не мешкая к коню-рабу и человеку-рабыне.

–  Возьми, бачка, кобылу. Всего две гривны!
– обрадовался булгарин. Но, видя, что гость засмотрелся на женщину, объявил: - Чага стоит шесть гривен!

Поймав пригоршней горсть золотых, он долго смотрел, как этот то ли урус, то ли правоверный араб уводит его рабыню. Удачный день!

–  Как ты узнала меня, Мякуша? Я тебя не уз нал, - задыхался от счастья Род.

–  Немудрено, Родислав Гюрятич. Стары мы стали. А я гляжу: вроде ты. Боюсь ошибиться. Ишь ка кой чужестранец! Стало быть, из дальних краёв… Вспомнила, что под левым ухом у тебя знадебка [478] не видно её: власы густы, как у молодого. А ветром их отодвинуло - и вот она, знадебка, объявилась!

[478] ЗНАДЕБКА - родинка.

–  Как же ты угодила в рабство?
– вёл её Род неведомо куда.

–  Ой, тяжко говорить! Хожу сызнова в издирках, как нищенка на Софийской паперти в Киеве, помнишь?

–  Где тебя Первуха Шестопёр глазом приласкал?
– улыбнулся от тёплых воспоминаний Род.

–  Мы ведь с Первушей из Киева утекли, когда власть сменилась, - стала рассказывать Мякуша.
– Однако он не служил больше своему князю. Мы сюда, на мою родину, в Новгород утекли. Правда, убийца-мор сгубил всю родню. Опереться не на кого. Да что нужды! Первуша мытником [479] смог устроиться. И зажили мы, аки у Христа за пазухой. Грустили, деток Бог не даёт. А теперь скажу: слава Богу! Жизнь такая: то геенна, то преисподняя. Новый великий князь Андрей-суздалец сровнял Киев с землёй, пожелал и нам той же участи. За что опузырился? Должно быть, за непокорство.

[479] МЫТНИК - сборщик податей.

–  Тшшш, Мякуша, душа моя!
– истиха оглянулся Род.
– За нами неведомый человек следит.

–  Каков человек?
– перепугалась Мякуша.
– Кметь? Обыщик? Чей? Кому мы в понадобье?

–  Простой человек, - успокоил Род.
– Платье смурного сукна [480] . Стало быть, показалось. Продолжай далее.

Он перевёл свою спутницу на Софийскую сторону. Свернул на Славкову улицу, на Косьмодемьянскую, затем на Рогатицу, всю в богатых теремах. Здесь было особое многолюдье.

[480] СМУРНОЕ СУКНО самотканное, из тёмной шерсти.

–  Суздалец, по Гюргиеву обычаю, перекрыл Торжок, - поведывала Мякуша.
– Хлеба в Новгороде не стало. Сызнова - голодуха! Кмети Андреевы принялись разорять область. Жгли села, имали людей, убивали и продавали в рабство. Вот и нас захватили на Имволожском погосте, где Первуша собирал мыто. Меня продали булгарину, а его купчине, кажется, из смолян. А тем часом под городскими стенами разгорелась битва. Новгородцы икону Богоматери вынесли, установили на забороле. Кто против Бога и Великого Новгорода? И вот - страсти Господни!
– суздальская стрела возьми да и угоди в икону. Богоматерь сразу - к врагам спиной, ликом к городу. Из святых очей - слезы. Одна капнула архиепископу на фелонь [481] . Что тут стряслось! Все небо помрачилось. На суздальцев напал ужас. Новгородцы их гнали до самых своих границ. Десять суздальцев отдавали за гривну, как задарма. А вернулись - хлеба-то нет! Грош цена победе! Четверть ржи - гривна серебром. Пришлось с суздальцами мириться. Своего князя выгнали, который их защищал. Взяли Андреева посаженника. Вот меня, новгородку, и продаёт булгарин в моем собственном городе…

[481] ФЕЛОНЬ - риза священнослужителя.

–  Обожди, Мякуша, - остановился Род.

Оставив женщину, он вернулся на несколько шагов к странному преследователю. Чего соглядатай хочет? Лицом купец, а одеждой - смерд.

–  Пошто шествуешь за нами? Ты кто?

Это был ещё весьма крепкий человек. В озорном взоре нечто вдавни знакомое.

–  Я-то новгородеч. А ты кто, немеч?

–  Никакой я не немец, - пытливо всматривался в новгородца взывавший к памяти Род.
– Моё имя Родислав Гюрятич Жилотуг. Мои корни здесь. Так же, как твои.

Преследователь широко улыбнулся.

–  Корни здесь, а Богомил Соловей давно там, - указал он на небо.

В следующий же миг они бросились обнимать друг друга.

–  Я говорил, Бог даст, свидимся, - задыхался в лапах богатыря Зыбата Нерядец.
– Жизнь прожили, а все-таки свиделись.

–  Почитай, весь день разыскиваю тебя, - не отпускал его Род.
– Значит, ты за мной шествовал?

–  Вовсе не за тобой, - высвободился наконец Зыбата, - Я шествовал за ней, - указал он на подступающую Мякушу.