Кровь боярина Кучки

Род, колеблясь, оглядел сестру с братом. Тяжело расстраивать ставших самыми близкими людей. Ещё тяжелее скрыть от них правду.

–  А старая Варсунофья?
– с трудом вымолвил он, - Подкараулили, придавили сосной. За то, что невзначай углядела Амелфу с Петроком в ложне боярыниной на одном одре.

–  Не верю в такое, - замахала руками Улита.

–  Веришь в черноту души мачехи, так уж верь до конца, - заключил Яким.

–  Варсунофья рассказала Овдотьице. Их подслушали, - договаривал Род.

Улита закрыла лицо руками.

Яким поднял указательный палец.

–  Вот почему глазун батюшку склоняет бежать не в Киев, а во Владимир к Андрею. С Гюргием у них сговор: породу нашу пресечь, вотчину оставить Амелфе. С суздальским владетелем она продолжит висляжничать [346] , глазун же подле неё побоярствует.

–  Ты не дорос ещё до таких взрослых мыслей, - остановила брата сестра.
– Выдумываешь покруче сказок о страшных чудищах.

Родислав невесело усмехнулся.

[346] ВИСЛЯЖНИЧАТЬ - докучать ласками.

–  Круты Якимкины выдумки, - произнёс он и добавил весомо: - А нынешняя жизнь, Уля, куда как круче. Овдотьица мне открыла: Петрок, убийца моих родных, бежал в Киев. Оттуда под видом кухаря [347] прислал отравителя. Смерть вашей матушки-боярыни - его грех. А ещё у Ольговича изгой рязанский Владимир истину мне поведал, слышанную от очевидца: Петрок с Амелфой-вислёной в Киеве делил одр, а после сосватал её Степану Иванычу. Вот ныне и рассуди: далека ли от жизни братнина несусветица?

[347] КУХАРЬ - повар.

В одрине воцарилось молчание. Улита ходила из угла в угол, хрустя сцепленными пальцами. Яким барабанил по оконнице, с надеждой глядя на свалившегося как с неба названого братца.

Наконец Род к сказанному добавил:

–  Петрок подослал в лагерь Гюргия своего обыщика Кисляка. Тот вылгал, будто в порубе с Амелфой и сам Малой. А Степан Иваныч-де готов бежать в Киев к Изяславу. Князь отложил поход. С часу на час нагрянет сюда. Страх что произойдёт!

Улита схватила его сильные руки, как утопающая:

–  Родинька, спаси нас, спаси! Совсем не найдусь, что делать…

Род изложил свои замыслы о побеге в Киев. Яким заплескал в ладони. Девушка отпустила юношу.

–  Ждите, - приказал он, - Схожу к боярину.

Уходя, он унёс в ушах встревоженный голос отрока:

–  Берегись, братец, там злец Петрок!

У двери боярских покоев его остановил громкий разговор.

–  Андрей не выдаст своего тестя даже отцу. Ужели надо доказывать?
– это басил глазун.

–  Недоказуемое как доказать?
– скрипел несмазанной глоткой незнакомец.
– В черепе у Андрея загадка, а в киевских стенах у Изяслава - заступа. Вот и весь сказ!

–  Сбили вы меня с толку оба!
– сердито проверещал Кучка.

Тут вошёл Род.

Кучка стоял за своим аналоем, где всегда читывал священную книгу. На сей раз книги не было. Глазун сидел на лавке насупротив. А между ними, расставив ноги, высился красноликий богатырь, будто налитый медью. В нем Род узнал Мамику, виденного однажды в шатре у Гюргия.

Все трое по-разному уставились на вошедшего - Кучка смятенно, глазун испуганно, Мамика непонимающе.

–  Ты?.. Кто пустил?.. Как посмел?

– задыхался боярин.

–  У вас тут полная несторожа [348] , - объяснил Род.
– Дивлюсь такой беспечности. Вот-вот Гюргий по зову Петрока объявится в Красных сёлах.

–  Што ты тут лепишь?
– шёпотом возмутился глазун.

–  Не леплю, а довожу истину, - спокойно поправил Род.
– Или запамятовал, что ономнясь [349] посылал Дружинку Кисляка к князю Гюргию? Дружинка твой доложил потонку, будто с боярыней в порубе сидишь, а боярин с семьёй в Киев метит под щит ненавистного Гюргию Изяслава. Князь в сердцах поход - по боку, сам - сюда. Решил: осиное гнездо за спиной оставлять негоже.

[348] НЕСТОРОЖА - непринятие мер к охране.

[349] ОНОМНЯСЬ - позавчера, третьего дня.

Кучка, исказив лик, уставился на Петрока. Мамика, быстро сообразив случившееся, изготовился, аки рысь, к прыжку. Достаточно малого знака боярского, и глазун будет в его лапах.

–  Облог!
– вскочил тот.
– Облог!
– И, выбив могучим плечом оконницу, бросился в ночную чернь, как в небытие.

–  Упал, дурень! Расшибся насмерть! Сколько тут сажен?
– всполошился Степан Иваныч, даже сейчас не в силах смириться с гибелью своего любимца.

–  Под твоим окном - кровля, тут подклет выступает, - напомнил, скрипя зубами, Мамика.
– Ниже - ещё кровля. Так что не разобьётся твой драгоценный сосуд, господин.

–  Думать надобно об ином, - вставил Род.
– Петрок выпустит Амелфу.

–  А?
– сызнова встрепенулся Кучка.
– Побеги, Мамикушка, упреди!

Мамика выскочил из покоя с полной боевой готовностью.

Оставшись наедине, юноша со старцем долго молчали. Наконец, собравшись с духом, приняв деловитый вид, Степан Иваныч спросил:

–  Ты пошто пришёл? По Улиту?

–  Я пришёл вас спасти. Тебя и твоих детей, - сказал Род.
– Знаю лес, как свои хоромы. Все дороги заставлены княжескими людьми. Скроемся в лесах, потом у моих знакомцев, к коим ты посылывал меня на смерть.

–  Я посылывал?
– сузил глазки Кучка.

–  Ну, Петрок без твоего извола, - усмехнулся Род.

Старый грешник промолчал.

–  В Киеве у меня есть люди, - продолжил названый сын боярина, - представят тебя князю Святославу Всеволодичу, а он новой жизнью наградит.

–  За что?
– сморщив лоб, вопросил старик.

–  За будущую службу, вестимо.

–  Поздно мне новым князьям служить, - вздохнул Кучка и с беспокойством глянул на дверь.
– Мешкает Мамика… нешто опоздал?

Обмякший, как слива, из коей вынули ядро, потерявший вид, боярин покинул свои покои. Род пошёл за ним. С гульбища спускались под жалкий скрип давно не менянных ступеней. В ярком полнолунии молча шли к порубу. У дверей узилища споткнулись о Мамику. Он лежал ничком. Из-за лопатки посверкивала рукоять ножа. Род прикрыл глаза, подумал и сказал:

–  Дверь была распахнута. За ней стоял предусмотрительный глазун. Охранышей, себе подвластных, отослал. Подкараулил глупого богатыря и уложил на месте.