Кровь боярина Кучки

Род вспомнил пир у Святослава Ольговича. По государеву слову он взял за руки Огура Огарыша, чтобы его унять. И увидел не искажённый, с пляшущими мышцами лик самоубийцы Огура, а перерезанное горло Бессона…

Сверили с Фёдором время обоих пиров: оказалось, день в день, час в час…

–  Мы с Могутой заперли в ту ночь лучников в их скотской хоромине, связали атаманова пса Оску Шилпуя, - вспоминал Фёдор.
– С верными людьми окружили Невзоров дом. Хозяина изрубили в куски, уничтожили всю его свору. Отпустили лишь безобидную Ольду-варяжку, даже тугой калитой снабдили в дорогу. А Клочко убежал, не смогли сыскать. Зато он меня отыскал с твоей помощью да благодаря тебе не убил. Брось его жалеть - зверь, не человек!

–  Я не в городе, в лесу вырос, - возразил Род.

– Для меня и зверь - человек.

Жертвенник уже перестал дымиться.

–  Вот, - поднял Фёдор сброшенный емурлак, - Выбрали меня атаманом, оставил в Азгут-городке за себя Могуту и пришёл вопросить Сварога, идти ли нам, бродникам, в помогу Ольговичу. Очень уж нас зовёт. А я к Букалу и прежде хаживал как к себе домой. Совершали моляны, вспоминали тебя. Выдали нашего наставника злые люди. Подстерегли, едва объявился в Олешье. Я не успел спасти, да и не смог бы, пожалуй. Слишком уж большой силой собрались на него христиане во главе со своим епископом.

–  Не с епископом, а с еретиком, - вставил Род и вкратце поведал о дальнейшей судьбе Феодорца.

Атаман бродников принял замечание с пониманием:

–  Ты теперь крещён, при тебе хулить христиан негоже. По-иному надо именовать Букаловых убийц: злые люди! Наводчиком на него был не кто иной, как Кучков глазун.

–  Кто? Петрок Малой?
– сверкнул взглядом Род.

–  Тот самый халабруй, - кивнул Фёдор.
– Такой же малой, как и я дурной.

С удовольствием выслушал бродничий атаман рассказ о судьбе Петрока.

–  А что тебе наказал Сварог?
– Род переменил разговор.

Фёдор Дурной поднял суеверный взор на чёрного кузнеца:

–  Вопрошал я его и услышал внутри себя Сварожий наказ: «Иди!» Стало быть, поведу братьев к северскому изгнаннику. Он теперь сызнова входит в силу. Значит, не оплошаем.

–  Ратная судьба переменчива, - вздохнул Род.
– Нынешняя сила к завтрему обернётся слабостью.

–  Ишь ты!
– покачал головой Дурной.
– А не зеленомудрствуешь? Сварог ведает более твоего.

Стоило ли оспаривать такой веский довод? Бывший язычник с тяжёлым чувством приблизился к остывшему жертвеннику. Кое-какие Букаловы тайны прочно сидели в памяти.

–  Не голос внутри себя надо слушать, - сосредоточиваясь, вымолвил он, - а смотреть на расположение жертвенных костей. Не могу тебе всего объяснить, а скажу одно: жертвенные кости расположились плохо, предстоящий поход не принесёт счастья бродникам.

Фёдор, взяв Рода под руку, повёл его от чёрного идола к Букаловой келье.

–  Не гневайся на меня, поробче [356] , ты пращуровой вере изменник, и не тебе знать волю Сварога.

Юноша, опустив голову, замолчал.

В келье все было, как при Букале.

–  Кроме меня, сюда никто нитечку не сыщет, - похвалился Фёдор.

По-хозяйски он развёл огонь в очаге, выставил миски с сочивом [357] на скоблёный стол.

–  Есть у меня медок, не княжой, не боярский - братский! Да в келье трезвенника не выпьешь, - вздохнул атаман.

[356] ПОРОБЧЕ - обращение к парню, то же, что парубок.

[357] СОЧИВО - пища постная: кашица и овощь.

Доверительной беседы хватило им на весь день до вечера.

Перед тем как взлезть на полати, друг и почитатель Букала ненадолго покинул келью, а вернулся с глиняным сосудом в бережных руках. Острием охотничьего ножа он осторожно снял с пробки накипь и покрыл сосуд. Род, думая о своём, почти не обращал на него внимания.

И вдруг Фёдор предложил:

–  Не желаешь ли пособоровать с приёмным отцом?

Сдержанный лесовик на этот раз рассердился:

–  Что за неуместные глумы?

–  Вовсе и не глумы, - прищурился атаман, тихо вытряхивая из глиняного горла берестяной свиток.
– В последнюю нашу встречу Букал завещал мне вот это… Наказал беречь как зеницу ока и передать тебе из рук в руки. Здесь его отцовский наказ своему блудному сыну. Оба вы грамотные. Он накалякал, ты разберёшь. Думаю, поймёшь что к чему. А я лезу на опочив. Выполнил завещание, сбросил камень с души.

Род, онемевший от неожиданности, долго не притрагивался к священной для него епистолии [358] , наблюдая, как мощная задница бродника углублялась в сумрак полатей. Лишь когда богатырский храп всколыхнул огонёк светца, выращенник Букала тихо расправил на столе тонкий берестяной свиток. Хорошо придумал Дурной сохранить завещание старца в глиняном сосуде под печатью. Сберегал не только от алчных рук, от огня и воды.

[358] ЕПИСТОЛИЯ - послание.

«Сыне!
– обращался с последним словом к юному Роду старый Букал.
– Со скорбной тугой душевной зрю твою жизнь до конца. Он ещё нескор. Завещаю тебе двенадцать заповедей, не до иных прочих, а токмо до тебя касающихся. Исполнишь каждую - и доживёшь до предела своего попригожу. Чти со вниманием и соображай. Не всё враз, сообразуясь с дальнейшими обстоятельствами. Итак.

Первая заповедь: не служи врагу…»

Едва начав, читающий тяжело задумался. Ведь он-то только и делал до сей поры, что служил врагам. К врагу Кучке даже попал в сыновья. С врагами-бродниками участвовал в их ловитвах. У врага хана Тугоркана обихаживал табуны. Северского князя Ольговича, хотя к врагам не причтёшь, к друзьям тоже не причислишь. Зубр овну не великий друг. А вот Суздальский Гюргий - истинный враг. По его изволу Кучковы люди истребляли семью Жилотугов. Грешник боярин перед смертью это признал. Зато сам Гюргий ухом не повёл в ответ на смелое обличение Рода. До чего же умеют великие мира сего знать не знать, ведать не ведать о собственных злодеяниях! А как быстро отослал пылкий властелин Петрока на ужасную казнь! Хотя ещё о многом-премногом с помощью юного волхва хотелось проведать князю от этого глазуна, так долго и тайно делившего с ним одну женщину. Однако Род видел по его маленьким глазам, как боится князь: а вдруг ведалец вздумает дальше выведывать про злодейство осьмнадцатилетней давности?

Захотелось поскорей дух перевести и продолжить чтение.

«Вторая заповедь: одолевай без крови…»

До сих пор этот Букалов наказ, переданный не устами и не письмом, а сердцем, выполнялся юношей несовратно. Ни одна мыслящая и движущаяся плоть не потеряла жизни от его рук. Гибель злодеев Ждана н Кисляка произошла не по его воле.

«Третья заповедь: не искушай любви разлукой…»

Ах, вестимо, кого имел в виду мудрый Букал! На три года лишённая мужской опоры Улита! Теперь отнятая, потерянная… Бейся о вековые деревья лбом, кричи, что не виноват!

«Четвертая заповедь: выяви ложь на конце меча…»

Долго мудрствовал над этой строкой уставший скиталец и не нашёл подходящего объяснения такому странному Букалову повелению.

«Пятая заповедь: береги одиночество…»

Он уже его не сберёг и сполна поплатился за это. Теперь новая возможность скоротать жизнь с собою наедине, ни с кем не делить судьбу. Подчинится ли он бессрочному узничеству?

Покинув келью, Род окунулся в лесную черноту ночи… Тут же и возвратился. Нет, он не хочет видеть Улиту издалека, желает хоть на мгновение оказаться рядом, выслушать её, а уж после - на щите или под щитом.