Кровавая Мачеха

И отпускать его вот так нельзя. Он еще сдуру и войну начнет. И все провалимся к змеям. Причем, в самом прямом смысле.

Здесь должны сидеть еще двое — Октавиан Мидантийский Барс и Анри Тенмар. Раз уж нет Евгения.

И раз одного из двоих столь сейчас необходимых полководцев его король сдуру забыл пригласить, вторая сторона переговоров исправит глупую ошибку. А до его прибытия потянет время с этим новым эвитанским кобелем… королем. Куда деваться-то?

2

Ирония судьбы. Этот утонувший в вишневых садах дворец когда-то так любила мама. Молила императора позволить ей удалиться сюда и в скромной глуши воспитать будущего ребенка. А может, здесь же и встречалась с тайным любовником.

Иоанн Паук категорически отказал. Заявил, что сына может воспитать только мужчина. Только близкий родич — и не со стороны матери. Только его достойный пример. И твердая рука.

Возможно, это потому что замок Такарис — слишком близко к эвитанской границе. Вдруг мама сбежала бы вместе с новорожденным?

Родилась всего лишь не слишком ценная дочь, но это только ускорило мамину гибель. Даже не смогла подарить наследника императорскому брату. Ни одному, ни второму. Не оценила оказанного доверия. А плодить бесполезных девчонок сможет любая.

От них ведь нужно немного — лишь бы родились красивыми. А такое от любой красавицы получить легко.

Тонкие руки тихой принцессы Анны касались здесь всего. И, может, даже этого восточного письменного прибора. Изящной статуэтки в виде золотого дракончика. В него мама опускала перо и безукоризненным почерком писала письма и сонеты.

А ее взгляд смотрелся в это старинное зеркало — в бывшем будуаре. Оно и сейчас где-то в потаенных глубинах изумрудной рамки хранит тень несчастливой жены двух принцев. Тянет взглянуть туда лунной ночью. Вдруг на миг в свете неверной луны там мелькнет печальный лик одной из самых знатных и самых несчастных женщин Мидантии?

Мама была редкостной красавицей. И несмотря ни на что — скромницей. Настоящей, а не вышколенной придворной жеманницей. Урожденная герцогиня Анна не была рождена для жизни в насквозь протравленном императорском дворце. Потому и мечтала оттуда сбежать. В вишневый замок на пограничье, где в тишине и покое вырастить свое дитя. Рожденное от всего лишь самого младшего из братьев императора. Без шансов на Пурпурный трон.

Или всё же вообще от любовника? В измену при жизни первого мужа Юлиана не верила, но вот от горя и одиночества можно совершить многое. Особенно если считаешь, что уже нечего терять. А от тоски хочется отчаянно выть на луну.

Во всяком случае, мама была много скромнее своей дочери. И застенчивее. А может, просто стала такой в пропитанном ядом дворце. Особенно когда овдовела. В том возрасте, когда ее жестокая и нескромная дочь только еще вышла замуж.

Скромность и беззащитность маму и погубила. А еще — подлость и жадность Бориса Кантизина. И его же ревность. Нельзя во дворце быть хрупкой розой без шипов. И без собственного яда. Особенно прекрасной розой. Уродине, может, и разрешили бы удалиться — куда пожелает. Красивый же цветок нужно непременно срезать — и воткнуть в собственную дорогущую вазу. Как приз. Неважно, что теперь он скоро увянет.

«Юлиана Кантизин, милостью Творца милосердного и справедливого — императрица Мидантии…»

Сколько раз в самых смелых мечтах она жаждала услышать это? И в глубине души понимала, насколько такое будущее маловероятно. Женщине не дадут править Мидантией — хоть сколь она знатна и даже переживи вдруг всех прочих претендентов.

Не дадут править без мужчины. А уж он не оставит ей и слабой тени истинной власти.

Ведь женщинам на троне доверять нельзя. Они руководствуются лишь капризами, жестокостью, ложью, двуличием и похотью. В отличие от мужчин, конечно же. Иоанн Паук, Борис Самодур, Мигель Кровавый Мэндский, Гуго Жирный, Карл Идиот и Эрик Кровавый Бастард это с радостью подтвердят первыми.

А Юлиана Мидантийская, императрица-Регент при юной императрице Виктории, подтверждает самые жуткие подозрения. Даже те, в какие не верят до последнего. О Мидантийской Лисице шепчутся — особенно ночами. Рассказывают легенды — одна другой невероятней. Само имя повторяют с ужасом.

А иногда еще и с придыханием. Особенно юные кавалеры. Когда бормочут, что плата за ночь с императрицей — жизнь любовника. Небось, мечтают попасть в число счастливчиков?

Маму же забыли, будто ее и не было. Будто по дворцу проскользнула лишь ее печальная тень и навечно растворилась в изумрудной глади зазеркалья. Юлиана ничего не взяла от нее, кроме красоты. И потому еще жива.

Евгений так и не смог Юлиану полюбить — что ж. Она и так получила много больше, чем рассчитывала. Даже в живых-то задержалась непозволительно долго. Любой враг подтвердит.

Черепаховый гребень скользит по густым рыжим волосам. Наверное, тоже мамин. Будто ее рука — в далеком детстве. Полузабытая ласка. Нет, уже тоже — ее тень. Слишком давно река времени смыла все воспоминания. Слишком маленькой была Юлиана, чтобы запомнить родное мамино лицо — иначе, чем на портретах. А на них ее порой очень сложно узнать.

На них вообще все малоузнаваемы. Только последний портрет Евгения очень похож. И Юлиана его сохранит — ради Вики. И ее маленького брата или сестрички.

Тени скользят, как в памяти далекого детства — случайная шутка гвардейца. Наверное, совсем еще молодого. И уж точно северянина. Он-то вряд ли мечтал о коварных, кровожадных императрицах.

И даже вообще о слишком знатных дамах.

' — Я — принцесса Юлиана…

— Какая же ты еще Юлиана? Ты еще просто Юльхен…'

Имя Юли понравилось надолго, а вот кто его придумал — вспоминалось редко.

Где этот веселый северянин, какая судьба его постигла? «Юльхен» впереди ждало слишком много несчастливых лет, чтобы помнить о ком-то еще.

Юлиана так и не успела попросить у Эжена Вишневый замок себе в подарок. Хоть бы и к свадьбе. Или просто не решилась. Зачем показывать свою слабость? Даже ему.

Эжен как-то полушутливо заметил, что ее красота его завораживает. Как, каким чудом Юлиане это удалось? Огромный ведь прорыв вперед — с учетом того, что они выросли вместе. А такое не только хорошо, но и плохо. Евгений столь привык к редкостной красоте кузины Юли с раннего детства, что потом уже и не замечал. Как ей самой было плевать на внешность Романа. Да и добрый, мягкосердечный Константин Юлиане нравился совсем не за красоту. И Марии — далеко не поэтому. Как и она ему…

Где вы сейчас, Констанс и Мариита? В Вольных Городах? В солнечной Идалии? Вам повезло больше всех.

Как была бы рада Юлиана сейчас путешествовать вместе с вами. И показать Вики другие страны, не опасаясь соперников и наемных убийц. А заодно и черных змей.

Роман стал первым, кто поцеловал Юлиану. Прокусив при этом ей губу. Кузина вернула долг с лихвой, чем завела кавалера еще сильнее. Он даже принял это за страсть. Только тут же попытался объяснить, что сам боль не любит. Повеселил этим изрядно.