Пролог

Лунный свет падал на темную гладь озера и изливался дрожащей белой дорожкой. Черные кроны деревьев, напоминающие фантастических чудовищ, угрожающе нависли над недостроенной фермой на холме. Шевелящиеся под порывами прохладного весеннего ветра сучья напоминали когтистые лапищи, распростертые в отчаянной попытке схватить жертву. В ночной мгле, сквозь лохмотья кустов серым мутным пятном выделялось заброшенное здание. Разбитое основание бетонного забора открывало вид на мусорную кучу, с гордо реявшим на вершине как пиратский флаг обрывком бумаги. Рядом валялся наполовину вросший в землю ржавый и давно прогнивший кусок железа, ранее бывший частью тракторного корпуса. Жуткую давящую тишину нарушал еле слышный шорох клочка скомканной газеты, катящегося на неровной, усеянной втоптанными бычками, земляной поверхности.

В темном провале окна недостроенного слада неожиданно мелькнул белый луч. Высокий мужчина в сером плаще, отложив фонарик так, чтобы он освещал часть помещения, устало опустился на бетонную плиту возле спортивной сумки, привалившись спиной к стене.

В углу поломанной куклой в кровавой луже лежало тело девушки-подростка. В уголке голубого глаза прозрачной горошинкой застыла слезинка, миловидное лицо искажено гримасой боли и страха, сквозь лохмотья изорванной одежды белело молодое упругое тело.

Мужчина хищно усмехнулся, разглядывая жертву. Окровавленный нож выпал из разжавшихся пальцев, безумные расширенные зрачки начали медленно приобретать осмысленное выражение.

Маньяк откинулся назад, и устало смежил веки, отдаваясь чувству отката. Звериная ярость и животная страсть, затопившие всё тело от макушки до кончиков пяток, спадали, сменяясь теплым чувством расслабленного удовлетворения хищника, сожравшего убитую добычу…

Девичью фигурку, в вечернем сумраке свернувшую на тропинку, ведущую к вокзальной станции, он увидел сразу.Украдкой оглянулся по сторонам, не заметил никого поблизости и догнал решительно шагающую девушку у подножия лесистого холма. Темно-серая, видавшая виды курточка, неумело обрезанная выше колен в черных колготках мышиная юбка, стоптанные осенние ботиночки, в руках большая старая сумка — типичная обитательница Лисово, небольшого поселка, расположенного на самом краю Пореченского района.

Девушка услышала стук шагов сзади, остановилась и резко обернулась. В голубых глазах светилась неприязнь и настороженность, русые локоны неряшливой волной ниспадали на плечи, симпатичное личико в россыпи веснушек нахмурилось как грозовая туча. На вид лет пятнадцать-шестнадцать, не больше.

— Тебе чего, дядя? — подозрительно прищурилась девчонка.

— Ничего, — доброжелательно ответил маньяк. — Ты же на станцию идешь, верно? Я тоже туда направляюсь.

— На станцию, — настороженно подтвердила девушка. — А что?

— Так пошли вместе, — предложил мужчина. — Вдвоем дорога веселее, поговорим о том, о сём, не заметим, как время пролетит.

— О чём мне с тобою разговаривать? — насмешливо фыркнула русоволосая. — Староват ты для меня, дяденька.

— Скоротаем путь до станции и всё. Придем — разойдемся.

— Хорошо, уговорил, — нехотя кивнула девчонка. — Пошли тогда. Боюсь на электричку опоздать.

Разговорить девчонку не составило труда. Маньяк обладал артистизмом, врожденным обаянием, умел нравиться и располагать к себе людей. Девушка-подросток сначала косилась недоверчиво, отвечала общими фразами, но после пары рассказанных смешных историй, растаяла. Её звали Люда Ивашова. Мать умерла два года назад от сердечного приступа, алкоголик-отец привел в дом новую зазнобу, такую же любительницу спиртного, часто распускающую руки на падчерицу. Люда уже несколько убегала из дома, попадала в приемник, в детский дом она ехать категорически не хотела, о пьянках отца и побоях мачехи молчала, и её каждый раз возвращали в семью. Днем девушка окончательно поругалась с предками, и, пользуясь их отсутствием, взяла имеющуюся наличность и решила уехать к двоюродной тетке, жившей в Москве. По проскользнувшей на лице Люды тени сомнения, уверенности, что её примут, не было. Идеальная жертва — девочка из неблагополучной семьи, много раз убегавшая из дома, и никому, по большому счёту, не нужная…

На безлюдной развилке у леса, в двух километрах от заброшенной фермы, маньяк начал действовать. Извинился, попросил подождать, пока отольет, и скрылся за кустами. Достал платок, капнул хлороформом из заранее приготовленного маленького флакончика и вернулся. Остальное было делом техники. Захватил онемевшую от такого поворота Люду локтевым сгибом, прижал платок к лицу. Дождался, когда дергающееся и пытающее сопротивляться тело обмякнет, закинул девчонку на плечо, нырнул в лес и бодро зашагал к заброшенной ферме…

Маньяк встрепенулся. Как всегда, после убийства очередной жертвы, его распирала безумная черная энергия вместе с желанием оставить очередное послание тем, кто идёт по следу.

Он достал ученическую тетрадку из спортивной сумки, выдернул листок. Вытянул из бокового кармашка самодельное металлическое стило. Подошел к девчонке, замер на секунду, разглядывая неподвижное тело.

В остекленевших голубых глазах навеки застыли ужас и отчаяние. Русые, разметавшиеся по сторонам локоны слиплись от натекшей крови. Жизнь уже покинула полуобнаженную девчушку в растерзанной в лоскуты курточке и сорванной юбке, но тело ещё было теплым и податливым. Маньяк хищно улыбнулся и облизнулся, снова почувствовав всплеск почти угасшего возбуждения. Макнул стило в лужу крови и аккуратно, стараясь не запачкаться, начал старательно писать.

Закончил, полюбовался на прочитанное и почти с любовью, нежно опустил на истерзанную грудь послание. Неровными кровавыми буквами на листке было написано:

«Женщина есть тварь хилая и ненадежная. Сосуд греха, вместилище порока».

Убийца замер и опять встрепенулся, вспомнив лицо своего Врага — наглого мальчишку, посмевшего сопротивляться, сорвать кропотливо создаваемую на долгие годы личину простого работяги. Хорошо, что имеются другие варианты, созданные как раз на такой случай. Но за это пацану придется ответить…

В первое мгновение, столкнувшись с мальчишкой лицом к лицу, маньяк был ошарашен — школьник его не боялся. В глазах юноши не было страха, перемешанного с паникой, лишь ледяной холод, расчетливая контролируемая ярость и готовность идти до конца. Так смотрят уверенные в своей силе и правоте взрослые и много повидавшие мужики, способные без раздумий убить, чтобы спасти близких.

Тогда в лесу он чудом ушел от погони — помогли тренировки по бегу, отличное знание местности и созданные схроны именно для подобных ситуаций: пересидеть избавиться от преследователей, отдохнуть и зарядиться новыми силами. Его должны были поймать, но просчитались. Убийца опять обманул своих преследователей и выжил. С тех пор незримый образ пацана постоянно всплывал перед глазами нависшей угрозой, вызывая желание страшно отомстить, уничтожить малолетнего ублюдка, посмевшего вступить в противостояние с ним, мастером перевоплощений, хитроумных комбинаций, наслаждавшимся своей избранностью и неуязвимостью перед обычными людишками.

Маньяк оскалился, смакуя пришедшую в голову мысль. Опять макнул кончик стила в кровавую лужу. Подошел к стене, и начал вдохновенно выписывать вензеля, периодически макая своё «перо» в засыхающую кучу темно-красных «чернил». Через пять минут на кирпичной стене в тусклом свете фонаря кроваво сияла огромная надпись. Большими печатными буквами было выведено: «Мы ещё встретимся, тварь! Жди!»

Убийца знал: тот, кому адресовалась эта надпись, узнает о предупреждении. Ему просто не могут не сообщить. И тогда в душе Врага поселится страх за себя, ту девчонку, похожую на куколку и своих родных. Когда он в тревоге сожрет себя сам, за ним и его подругой придут. И кровавая кадриль завертится с новой силой, в безумном хороводе, поглощая тела и души…

* * *

Сквозь цокольные окна подвала, занавешенные кусками плотной ткани и закрытые картонками, пробивались тусклые полоски света, складываясь в причудливые силуэты и забавные фигурки. Если бы случайные прохожие или местные забулдыги, часто украдкой распивавшие во дворе одеколон «Саша», мутный самогон или «Пшеничную», приблизились к забранным решетками стеклам и сумели заглянуть вовнутрь, то не поверили своим глазам.

Развернувшееся перед ними зрелище очень напоминало азиатские боевики с каскадами эффектных прыжков и зубодробительными ударами ног. По краям раскинувшегося на весь зал татами сидели подростки и юноши в белых кимоно. У стенки расположился десяток мужчин среднего возраста и взрослых парней. В отличие от молодняка, кимоно у них были застиранные, сероватого цвета с темными пятнами замытой крови, а пояса вместо оранжевых и желтых — зеленые, синие и коричневые. Даже один черный присутствовал: у сэнсея, сидящего посередине компании, коренастого и крепкого как дуб мужика разменявшего пятый десяток.