Крушение надежд
Шрифт:
Рупик с опаской покосился на них и, оглядываясь — не следят ли за ним? — вошел на древнее еврейское кладбище. Он бродил между памятниками, некоторым из них было более пятисот лет. Это были следы древней культуры европейских евреев, его дальних предков. Рупик поражался, что все это сохранилось в центре города, и с горечью думал: «В Москве такого не позволили бы».
Войдя в универмаг «Белый лебедь», Рупик обомлел от изобилия товаров. Ему обязательно надо было сделать покупки в подарок. Купить хотелось буквально все, но денег было мало, приходилось думать, взвешивать. Он этого не умел и не любил, но пришлось.
Продавцы были внимательные, любезные, охотно помогали в выборе. Рупик не привык к вежливости продавцов,
Он пришел в восторг от красавца города с его прекрасной архитектурой. Вот она европейская культура, наконец-то можно ею насладиться! Рупик присматривался к людям на улицах, в магазинах, в музеях. Во всех был заметен общий вдохновенный подъем настроения — в Чехословакии началась весна.
Рупик вернулся из Праги, полный впечатлений, и с восторгом рассказывал маме и Соне:
— Ой-ой, у них интересные дела затеваются, хотят создать «социализм с человеческим лицом».
Мама отреагировала скептически:
— С человеческим лицом? Это ж невозможно.
— У них — возможно. Я не политик, но я видел, как у них поставлена наука — на основе настоящей демократии и интеллектуальной свободы ученых. Академик Гашек дает своим сотрудникам направление и дает полную свободу в работе, не мешает, как это делают у нас. А свобода, воля — это и есть человеческое лицо. На этом примере я понял, что они смогут достичь, чего хотят.
И с энтузиазмом добавил:
— Я решил учить чешский язык, чтобы читать газету «Руде право». Буду лучше понимать их жизнь. Это так интересно и необычно — свободное социалистическое общество.
Соня смотрела на него с обожанием: ее ученый муж будет теперь знать еще один язык.
81. Пражская весна
Первым секретарем коммунистической партии Чехословакии был молодой словак Александр Дубчек. Такие назначения не делались без разрешения кремлевских руководителей. Дубчек раньше учился в ВПШ (Высшая партийная школа) в Москве, и в Кремле были уверены, что обучение «в духе Москвы» воспитает в нем веру в правильность советской модели социализма. Однако у Дубчека оказались свои взгляды на план развития страны.
С ним пришли к власти его соратники О.Шик, З.Млынарж, И.Пеликан. Они выдвинули лозунг создать в Чехословакии «социализм с человеческим лицом».
Революционные события начались со съезда писателей. На нем драматург Когоут зачитал делегатам письмо Солженицына IV Всесоюзному съезду советских писателей. Там были такие слова: «Цензура… осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями…», «Все эти искажения губительны для талантливых произведений и совсем нечувствительны для бездарных…», «Я предлагаю съезду добиться упразднения всякой — явной и скрытой — цензуры…», «Их было более шестисот, ни в чем не повинных писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе…». Эти слова всколыхнули делегатов съезда в Чехословакии и послужили основой для новых важных решений: делегаты постановили ослабить цензуру, объявили, что постепенно ослабят партийный контроль над обществом, введут полную свободу слова, собраний и передвижения, установят контроль над органами безопасности, облегчат возможность организации частных предприятий и снизят государственный контроль над производством. Планировалось создание двух федеральных республик — Чехии и Словакии.
Весной 1968 года в стране господствовала атмосфера свободы и солидарности, повсюду проходили горячие дискуссии, на них велись дискуссии о создании многопартийной системы. Семьдесят ведущих интеллектуалов Чехословакии — ученые, в том числе и Милан Гашек, писатели, актеры, — написали манифест «2000 слов», программу реформ.
Дубчек
попросил кремлевских руководителей вывести из страны оккупационные войска. Но в Кремле посчитали это угрозой партийно-административной системе СССР и стран Восточной Европы, беспокоясь за целостность и безопасность всего «коммунистического блока». Собрали руководителей ГДР, Польши, Венгрии и Болгарии и раскритиковали Дубчека. Только Югославия, Румыния и Албания отказались от осуждения. Но и в самой Праге у Дубчека были противники в Центральном Комитете, они полагали, что он хочет вести страну по капиталистическому пути, боялись его, но сами не имели силы от него избавиться — Дубчека и его сторонников поддерживало население. Поэтому они обратились за помощью к кремлевскому руководству с просьбой отстранить от власти Дубчека и других реформаторов.Четвертого мая Брежнев принял делегацию во главе с Дубчеком в Кремле, раскритиковал его и угрожал расправой. Однако жизнерадостное настроение народа ничто не могло изменить, как и остановить народ в его стремлении к свободе, и Дубчек не собирался отступать. 29 июля снова состоялась встреча Брежнева с Дубчеком, на этот раз в «полевых условиях» — в вагоне Брежнева, у местечка Чьерна-над-Тисой.
Многие люди в Советском Союзе и во всем мире с надеждой следили за развитием событий. Казалось, что опороченная Сталиным и его последователями идея социализма может получить новое развитие. Но обстановка становилась все более угрожающей.
Утром 21 августа 1968 года Лиля готовила на кухне завтрак для Лешки и собиралась выходить на работу. По утрам она держала радио включенным, чтобы вполуха следить за новостями, и очень внимательно — за прогнозом погоды.
Вдруг неожиданно Лиля услышала голос диктора: «Страны Варшавского военного договора ввели войска в Чехословакию». Она на минуту застыла в ужасе, хлынули слезы, ей хотелось закричать, но она боялась испугать сына. Сразу позвонила отцу и Августе, истерически крикнула в трубку:
— Эти сволочи ввели войска в Чехословакию!
— Ах, вон оно что! Лилечка, постарайся успокоиться. Мы с Авой сейчас придем к тебе.
Он позвал Августу, только вставшую с постели:
— Авочка, военное вторжение в Чехословакию.
Августа схватилась за голову:
— Я так и знала, что наши сволочи не дадут им свободы.
— Лиля очень подавлена, — сказал Павел, — пойдем к ней, успокоим.
Лешку уже отправили в школу, и теперь грустно сидели втроем на кухне, новость тяжелым камнем легла на душу. Павел говорил:
— Теперь становится понятно, что не будет никаких перемен к лучшему ни у нас, нигде. Брежнев и кремлевские старцы не согласны на новую оттепель. Чехословакия порабощена, и мы все тоже останемся рабами.
Рупик Лузаник в своей квартире слышал сообщение и тоже был огорошен новостью. Его мысль была о Милане Гашеке: что теперь он будет думать о русских и о нем самом? У Рупика возникло желание немедленно дать знать Милану о своем отношении к вторжению. Он написал текст телеграммы: «Дорогой друг Милан, в этот день я хочу, чтобы ты знал, что я всем сердцем с тобой. Я люблю твою страну и надеюсь на лучшее будущее для всех вас».
Рупик не расшифровывал того, что было ясно и так. Если бы он прямо критиковал вторжение, на почте могли бы не принять телеграмму. Он зашел туда до работы, телеграфистка безразлично пересчитала число слов и сказала, сколько заплатить.
До полумиллиона человек и пять тысяч танков были введены в Чехословакию в ночь с 20 на 21 августа 1968 года. Накануне министр вооруженных сил маршал Андрей Гречко позвонил министру обороны Чехословакии генералу Мартину Дзуру и предупредил, чтобы не было сопротивления — «иначе мы разнесем всю страну».