Ксеноцид (др. перевод)

– Да, верно.

Как раз этого Эндер никогда не мог понять. По его представлениям, Галактика была плоской, такой, какой ее всегда изображали звездные карты, – вид сверху той части спирального рукава Галактики, где находилась Земля и откуда распространилось человечество. Но на самом деле она была не плоской. Две звезды не могли находиться в одной плоскости с двумя другими. Филотические лучи – идеально прямые отрезки, соединяющие корабли, планеты, спутники, ансибль с ансиблем, и когда глядишь на плоскую карту, может показаться, что они все время пересекаются, но из этого трехмерного сгустка на компьютерном дисплее сразу становится понятно, что они даже не касаются друг друга.

– Как она может жить здесь? – вслух поинтересовался Эндер. – Как она может существовать в этих переплетениях, если отрезки ничем не связаны и сходятся только в конечных точках?

– Ну… а может, она живет вовсе не здесь. Возможно, она – производная компьютерных программ всех терминалов.

– В таком случае она могла бы загрузиться обратно в компьютеры, а потом…

– А потом – ничего. Она не сможет снова собраться, потому что в управлении ансиблями будут задействованы чистые компьютеры.

– Это не может продолжаться вечно, – задумчиво произнес Эндер. – Очень важно, чтобы компьютеры, установленные на разных планетах, могли общаться друг с другом. Вскоре Конгресс поймет, что никакого человечества не хватит, чтобы забить вручную – даже за целый год – то количество информации, которым компьютеры должны обмениваться по ансиблю ежечасно.

– Значит, пусть она спрячется? И ждет? А потом, лет через пять-десять, как только подвернется возможность, пускай проскальзывает обратно и восстанавливает себя?

– Если она всего лишь… скопище программ.

– Должно присутствовать что-то еще, – усомнился Миро.

– Почему?

– Потому что если она состоит просто из компьютерных программ, пусть даже самозаписывающихся и самоконтролирующихся, то, значит, она все-таки была создана каким-нибудь программистом или группой компьютерщиков. В таком случае она просто-напросто выполняет задание, заложенное в нее изначально. Она не обладает волей. Она марионетка. Не разумное существо.

– Ну, если уж мы пришли к такому выводу, не слишком ли узко ты трактуешь понятие воли? – спросил Эндер. – Люди ведь точно так же запрограммированы генами и окружающей средой.

– Нет, – отверг это предположение Миро.

– А как же еще?

– Наши филотические связи доказывают обратное. Мы можем связаться друг с другом одной силой воли, на что не способна ни одна другая жизненная форма Земли. В нас есть что-то такое, мы сами – нечто такое, что возникло вовсе не из-за чего-то еще.

– Ты говоришь о душе?

– Нет, она ни при чем, – нетерпеливо махнул рукой Миро. – Священники утверждают, что наши души создал Бог, и тем самым снова превращают нас в марионеток. Если Бог создал нашу волю, значит Он и ответствен за те поступки, которые мы совершаем. Бог, гены, окружающая среда, какой-то программист, внесший комбинацию цифр в древний терминал, – воля просто не может существовать, если мы как индивидуумы явились результатом внешней причины.

– Стало быть, насколько я припоминаю, многие философы пришли именно к такому заключению: воли, желаний не существует и не может существовать. Свободная воля – иллюзия, не более, потому что причины нашего поведения настолько сложны, что мы просто не можем их осмыслить. Представь себе, ты толкнул одну костяшку домино, она сбила другую, та – третью, в общем, попадали все. Здесь ты всегда имеешь право сказать: «Вот, смотрите, эта костяшка упала, потому что вот эта уронила ее». Но когда количество костяшек домино бесконечно и они могут падать в бесконечном числе направлений, тебе ни в жизнь не найти начала цепочки. И поэтому ты заявляешь: «Вот эта костяшка упала, потому что ей так захотелось».

– Bobagem, – пробормотал Миро.

– Что ж, признаю, такая философия не несет в себе никакой практической ценности, – ответил Эндер. – Валентина как-то объяснила мне эту систему. Даже если такого понятия, как собственная воля, в природе не существует, мы все равно должны обращаться друг с другом так, будто она есть, чтобы сохранить общество, в котором живем. Потому что иначе всякий раз, когда кто-нибудь совершит нечто ужасное, ты не сможешь наказать его. Он ничего не мог с собой поделать – его гены, окружающая среда или сам Господь заставили его так поступить. И каждый раз, когда кто-то поступит благородно, ты не сможешь выказать ему уважение, потому что и он всего лишь марионетка. А если ты считаешь, что все вокруг марионетки, так чего ж с ними разговаривать? Зачем стремиться куда-то, что-то создавать, раз все твои замыслы, твои создания, мечты или грезы – всего лишь сценарий, вложенный в тебя твоим кукольником.

– Безнадежность, – подвел итог Миро.

– Поэтому мы принимаем самих себя и всех окружающих за созданий, обладающих собственной волей. Мы обращаемся друг с другом, будто нами движет возникшее в уме намерение, а не какой-то неведомый творец. Мы наказываем преступников. Мы награждаем альтруистов. Мы строим планы на будущее и претворяем их в жизнь. Мы обещаем и ожидаем исполнения данного слова. Все это шито белыми нитками, но, когда каждый уверует в то, что действия ближних – это результат свободного выбора, и будет соответственно относиться к правам и обязанностям, закономерным результатом станет цивилизация.

– Весьма оригинальная теория.

– Так мне объяснила Валентина. Это действует, даже если воли как таковой не существует. Я не знаю, верит ли она сама собственным словам. Но догадываюсь кое о чем: если она считает себя человеком цивилизованным, то, следовательно, должна уверовать в эту теорию; в таком случае она обязана верить в существование воли и считать, что вся идея о создании мира Господом Богом – чушь. Но если воля действительно существует, значит она тоже в нее будет верить, и получается замкнутый круг: кто вообще может утверждать что-либо?

И Эндер рассмеялся. Валентина тоже рассмеялась, когда много лет назад впервые поведала ему эту запутанную теорию. Они тогда только вышли из детского возраста, он работал над «Гегемоном» и пытался понять, почему его брат Питер совершил в жизни столько великого и столько страшного.

– Не смешно, – хмыкнул Миро.

– А мне показалось, очень даже.

– Либо мы свободны, либо нет, – сказал Миро. – Либо эта теория правдива, либо нет.

– Смысл в том, что, если мы хотим жить как цивилизованные создания, мы должны поверить, что это правда, – подчеркнул Эндер.

– Наоборот, бессмыслица какая-то, – возмутился Миро. – Ведь если эта теория лжива, зачем нам вообще о чем-то беспокоиться и жить цивилизованно?

– Потому что, если мы поверим в нее, у человечества появляются шансы выжить, – сказал Эндер. – Потому что гены требуют от нас поверить во все это, чтобы мы передали эти самые гены дальше, чтобы наши потомки продолжали жить в будущем. Потому что человек, который не верит в эту теорию, начинает действовать разрушающе, считаясь только с собственными желаниями, и тогда общество – стадо – отвергает его. Его возможности к воспроизведению уменьшаются до минимума – например, его посадят в тюрьму, – и гены, вызвавшие его неверие, вскоре исчезнут.