Кстати о любви

— Тебе доставляет особое удовольствие издеваться надо мной? — голос почти экс-супруги звучал спокойно, но руки отставили чашку и нервно потянулись за карандашом. Она всегда крутила в руках карандаш, когда нервничала. — То, что ты спишь со своим недоразумением, по-твоему, недостаточное для меня унижение. Теперь еще и это?

— Станешь спорить с кадровой и юридической службами?

— Я не хочу спорить! Я хочу обратно свою жизнь!

— Оль, я не против того, чтобы ты работала.

— Но против того, чтобы снова жить вместе, — Залужная сглотнула подступившие слезы. — Без объяснений.

Лукин, наконец, прошел вглубь кабинета и устроился на одном из стульев. Посмотрел на Ольгу — спокойно и равнодушно.

— Каких объяснений тебе не хватает?

— Почему ты меня разлюбил? Я знаю… я понимаю, что была не права, но если любишь, то прощаешь чужую неправоту. Так почему ты так… так быстро меня разлюбил?

— Оль, ты правда считаешь, что на этот вопрос есть ответ?

— Тогда что мне делать с тем, что я тебя не разлюбила?

— Я не знаю. Прости.

Оля долго изучала его уставшее лицо — вроде бы, ничего в нем не изменилось, кроме этой странной усталости. И все-таки изменилось. Стало чужим, не ее… Или и не было ее? И она его просто совсем не знала. Мотнула головой, пытаясь отделаться от этой навязчивой мысли. И медленно проговорила:

— «Прости» — это твой комментарий к очередному пакету документов о разводе? Я получила. Изучаю.

— Если ты и его не подпишешь — будет следующий. Я понимаю, что ты, если таково твое желание, сможешь в течение некоторого времени сохранять статус моей жены. Но жить с тобой ты меня не заставишь.

— Понимаю. Но понимаю и то, что пока ты мой муж, я могу надеяться… Вдруг осознаешь, что это ошибка.

Егор, не сдержавшись, хмыкнул.

— Ты сейчас серьезно?

— Вполне. Тебе женщины часто в любви объясняются? Я вот объяснилась. Как я могу быть несерьезна?

— Я не об этом. В твоей серьезности я никогда не сомневался. Но и своих решений я не меняю.

— Черта с два не меняешь! — вспылила Оля и вскочила со стула. — Ты ее видеть не хотел тогда… тогда, когда я просила! А сейчас… предпочитаешь ее мне? Может быть, ты и кабинет мой ей готовишь, а?

— Я не хотел участвовать в том, что ты придумала, — медленно проговорил Егор, чуть приподняв голову и глядя ей в глаза. — А твой кабинет останется твоим до тех пор, пока ты сама будешь хотеть в нем находиться. Я уважал и уважаю тебя как журналиста, человека и женщину. Но это не значит, что ты будешь дергать за веревочки, а я буду трахать то, что выгодно и удобно тебе — будь то сестра Озерецкого или ты сама.

— Ты все извращаешь!

— Пусть так, — согласился Лукин, поднялся и прежде, чем направиться к двери, сказал: — Сухорук оставь в покое. С ней заключены договоренности, о которых ты не знаешь. Тебя тогда не было.

— Ее статьи — мыльный пузырь. Очередной мыльный пузырь, Егоша, — отвратительно сладким голосом ответила Оля.

— Я тебя услышал, — кивнул он и вышел из кабинета, направившись прямиком в «Артхаус». Иначе он разнес бы всех и вся.

А всего и надо — послать все к черту и полететь в Будапешт. Просто поговорить. Просто пусть назовет все своими именами. Просто в лицо, один на один.

Она смогла поставить точку, он — нет.

Лукин вернулся в редакцию через час и первым делом зашел к Марценюку.

— Я уеду на несколько дней.

— Куда? — исполнительный директор поднял голову от бумаг. — Работы валом.

— Я в тебя по-прежнему верю, Марценюк! В крайнем случае, будем в телефонном режиме.

— Что твоя?

— Кто?

— Половина, блин! Угомонил?

— Сейчас она настроена работать. За дальнейшее не ручаюсь.

— Ты б уже как-то… не знаю… вот так вот правда разводишься? С учетом всего, что вас связывает?

— Правда. Слушай, почему всех так интересует моя личная жизнь?

Марценюк смерил главреда удивленным взглядом, а потом широко улыбнулся.

— Ты начальство.

— Теперь ты за начальство. Пусть тобой интересуются, — усмехнулся Егор и вышел.

А в собственной приемной его подстерегал новый сюрприз, преподнесенный Таей. Она смотрела на него затравленным взглядом, прижимая к уху телефонную трубку, и удивленно хлопала глазами.

— Егор Андреевич! Агент Озерецкого на линии висит. Где вы ходите? — торопливо зашептала секретарша.

На этот звонок Егор Андреевич ответил из своего кабинета.

— Слушаю. Егор Лукин.

— Памела Ларс. Представитель Энтони Озерецкого, — сообщили ему. — Некоторое время назад нам поступали предложения от вашего журнала относительно интервью. На сегодняшний день мы готовы обсудить детали.

Зависнув с трубкой у уха, Егор свободной рукой распустил узел галстука, сдавливавшего горло. Он выхватил взглядом свиток МедиаНы и смотрел на него, словно тот был шаром в салоне предсказательницы судеб, в котором Лукин пытался разглядеть не будущее, а прошлое.

— Значит ли это, что мистер Озерецкий согласен дать интервью, — уточнил Егор, не удивившись тому, как глухо прозвучал его голос.

— Совершенно верно, мистер Лукин, — бодро трещало из трубки. — Мистер Озерецкий заинтересовался вашим предложением и готов сотрудничать с журналом.

Мысли в голове Егора замелькали слишком быстро, в отличие от недавних вялых размышлений.

Руслана пропала, Озерецкий появился. Додумывать собственную догадку не хотелось.

— Крайне неожиданное согласие, — вернулся он к Памеле.

— По ряду причин, мистер Лукин, он пересмотрел некоторые из своих принципов. Так как? «`A propos» по-прежнему хочет получить для себя это интервью, и вы готовы обсудить детали?

Еще бы он был не готов! Шанс узнать, где Руслана. Может быть, даже встретиться.

— Разумеется, готовы! — Лукин говорил параллельно внутреннему монологу. — Представьте ваши условия на нашу электронную почту. Вам подходит?

— Конечно. Единственный момент, который хотелось бы уточнить сейчас. Энтони Озерецкий не планирует лететь в Киев, потому место встречи мы вам сообщим, если вас это устроит?

— Устроит.

— Прекрасно. В таком случае, мы с вами свяжемся.

Егор еще некоторое время смотрел в никуда, слушая тишину в трубке. Все же осознавая явившуюся истину — ему дали Озерецкого. Кто дал — понятно. Почему дал — кажется, тоже понятно.

«Люди лгут, чтобы скрыть то, что стыдно. Или чтобы получить то, что нужно».

Ему вынесли приговор и привели в исполнение.

И единственным человеком, кто мог раскрыть Руслане глаза на беспринципного Лукина, была… Ольга! С ее искусством владения словом и страстью к украшательству она могла бы убедить самого закоренелого скептика. Что уж говорить о не раз обиженной Росомахе.