Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже
Шрифт:
Тем же летом ты снимал меня на старомодную
ручную камеру:
— Это будет архетипическое кино под названием
“Девчонка с причала”. Половина фильмов сделана про
девчонку с причала, знаешь?
Ты спрягал “с причала” как глагол и хохотал:
— Девчонка спричала, мальчишка спричал, мы
с тобой спричали.
59
Ты заставлял меня идти вдоль залива, бежал передо
мной с камерой и кричал, что я со своим печальным
лицом и длинной юбкой, развевающейся на ветру, похо-
жа на
я чувствовала себя совершенно счастливой. Ты как будто
занимался со мной любовью — при помощи этой
примитивной камеры. Камера не отделяла нас друг
от друга, как в вышедшем тогда вуайерском фильме “Секс, ложь и видео” или как у героя Жан-Пьера Лео в “Послед-
нем танго в Париже”. Камера нас сближала, связывала, превращала в одно целое. Делала наш союз не только
любовным, но и творческим. Тогда я не отдавала себе
в этом отчет. Просто чувствовала, что то, что происходит
между нами, острее и, может быть, даже важнее, чем секс.
Ты часто повторял фразу Годара, что кино показыва-
ет только любовные истории. За несколько месяцев до
смерти на лекции во ВГИКе ты сказал: “«На последнем
дыхании» — один из самых концептуальных фильмов
ХХ века, потому что он показывает, что можно всё.
В кино можно всё. У Годара есть совершенно замечатель-
ная формула: «В кино можно всё, главное — любовь».
Если вы любите что-то или кого-то, значит, можно сни-
мать о чем угодно, это всё равно никуда не спрячешь”.
И ты, обычно такой строгий к словам, трижды
повторил: “Можно всё, можно всё, можно всё”.
Этот черно-белый фильм, “Девчонку с причала”, ты смонтировал и озвучил. Добавил туда кадры, где я, юная и веселая, что-то ем на твоей кухне, привычно
придерживая длинные волосы, чтобы они не попали
в тарелку. Где сейчас этот маленький фильм — не пред-
ставляю. Может, валяется где-то на осыпавшейся видео-
кассете. “Девчонка с причала” была самым щемящим на
свете объяснением в любви. А я с тех пор так и осталась
для тебя девчонкой.
— А где моя девчонка? — спрашивал ты, когда
искал меня. — Кто-нибудь видел мою девчонку?
Знал ли ты, что первый фильм, в котором на экране
появился Джеймс Дин, назывался “Кто-нибудь видел
мою девчонку?” ( Has anybody seen my gal)? Едва ли знал, хотя фильм и снял любимец французской новой волны
Дуглас Сёрк, хорошо тебе известный. Но ты каким-то
шестым чувством угадывал скрытые сплетения твоих
синефантомов. Я только недавно посмотрела эту картину, у Дина там одна реплика, его имени даже в титрах нет, но не запомнить этого капризного и надломленного
мальчика невозможно, хотя он там всего лишь просит
какое-то особенное мороженое — и я его тоже часто
просила! Девчонка из названия,
впрочем, не имеетк Дину отношения. Девчонка — из прелестной песни
двадцатых годов, под которую там весело отплясывают: Could she love, could she woo,
Could she love, could she coo,
Has anybody seen my gal?
Причал мы постепенно забыли. Говорят, что
за несколько секунд до смерти ты произнес:
— Моя девчонка ко мне уже не вернется.
17.
22
61
апреля 2013
Сегодня вспомнила кругленькую кудрявую Карлу Бони, парижского фотографа итальянского происхождения, которая приехала в Питер делать фоторепортаж
о параллельном кино. Тогда на каждого иностранца
бросались с жадным любопытством, и ты немедленно
закружил Карлу в нашем хороводе. Мы таскали ее за
собой по разным местам и гостям, чем-то поили и кор-
мили, она снимала нас вместе. На одном из ее снимков
мы сидим на Ломоносовском мосту на Фонтанке, у меня в руках кассета с “Синим бархатом” Линча.
“Синий бархат” стал одним из фильмов, сопровождаю-
щих нашу любовь. Мы оба были заворожены линчев-
ской эстетикой, кислотными цветами,
сюрреалистическим темным миром, где обитали хариз-
матические демоны — Деннис Хоппер и Изабелла Рос-
селлини. Мы написали вдвоем несколько статей про
Линча, одну из них — “Суд Линча” — для “Сеанса”.
Про Линча мы обязательно хотели писать вдвоем, это
был наш общий и наш личный опыт. Тогда, кроме
“Синего бархата”, вышло сразу несколько фильмов
в жанре, который ты называл “яппи в опасности” или
“яппи в стране чудес” — “После работы” Скорсезе,
“Нечто дикое” Демме, “Тщетные поиски Сьюзен”
Зейдельман, “В ночь” Лэндиса, “Френтик” Полански.
Всё это были истории про чинных американцев, про-
валивающихся в зазеркалье и заново открывающих мир, опасность, любовь и самих себя. Ты называл это зазер-
калье беспределом. Ты любил жонглировать блатными
словечками, но это слово произносил и воспринимал
без иронии. Беспредел. Нечто без пределов, без гра-
ниц, без барьеров. Или — бес пределов.
62
В наших головах линчевский мир рифмовался
с тем, что происходило с нами. Нас завораживала угро-
жающая атмосфера его фильмов: мы пересмотрели их
все — от “Головы-ластика” до “Человека-слона”.
“Страх рождается уже не оттого, что трудно постигнуть
объективный критерий, но оттого, что такового крите-
рия нет” (это ты — о “Синем бархате”).
Помню, как мы смотрели “Синий бархат” с тобой
и с моей однокурсницей — дело было в театральном
музее. В сцене, где Деннис Хоппер что-то нюхает