Кто поверит эху? - Часть 4

Так и думала - "выпустят", словно узницу, а не любимицу, которой позволено почти всё. Почти, самого-то главного не получить.

На Минору не рассердилась: что с нее взять, если женщина выбрала служить другому человеку, а не своей подопечной. Жаль, что больше нельзя на нее полагаться, и только.

Отдавала распоряжения. И это платье велела взять... и эту шкатулку... и вон ту книгу не забудьте, самое время ее перечитывать. Бродила по дому, пока старший над провожатыми вежливо не намекнул - солнце все ниже, а им велено доставить госпожу до ночи. Тогда поняла, что бессмысленно тянет время.

– Едем, - вздохнула, и вышла во двор, к носилкам.

Солнце касалось крыш, наливалось оранжевым. Нет, до темноты не успеть. Хорошо бы на горной дороге напали разбойники...

Чушь это все. Приедут ночью, как ни в чем не бывало. Будут гореть факелы, а не фонари, как здесь, караульные распахнут тяжелые ворота...

Деревянный короб, обитый изнутри мягким. Шкатулка для драгоценности... Недаром так полюбила ездить верхом, вещи этого не умеют. Завозилась, устраиваясь, расправила платье.

Что-то виднелось из-под сиденья - свернутый кусок полотна, завязанный черной тесьмой. Сайэнн подняла, развернула его, на колени упал лист бумаги.

Странно написано, прихотливо-неровно, но ей было уже все равно, хоть бы он и вовсе не был обучен грамоте.

Другие не знали, что он не зовет ее полным именем. Значит, не подделка в утешение. А как подбросил... неважно.

Не тревожься, говорилось в письме. Я знаю, что тебя забирают в крепость. Так лучше, поверь. В Сосновой увидимся.

Глава

Сэйэ всегда представлялось, что война это черное и серое. Но в реальности все вокруг оказалось очень пестрым, от постоянной сумятицы разно одетых людей в проулках до многоцветья флажков на поле битвы, алой крови и неожиданно очень синего неба. Серый и черный тоже были, конечно - грязь, столбы дыма; и цвет крыла горлицы - там, где дым растворялся в небе.

Впервые Сэйэ просто смотрела на разные оттенки мира вокруг, воспринимая их как есть. Цвет костюма, грима и декораций скажут за себя сами - плохому актеру этого хватит, чтобы создать персонажа, и Сэйэ, как всех детей подмостков, тоже учили этой премудрости; но реальности было наплевать на то, что там себе придумали люди. Хотя все это тоже было одним большим представлением - как для небожителей, так для потомков.

Все было разным, хоть одинаково тягостным. Даже на одной из площадей, куда клали раненых под наспех сооруженные навесы, человеческая боль и усталость были несхожи между собой.

И всегда толчея - за крепостные стены, похоже, сбежались люди со всей провинции. И голоса, голоса, голоса... Высокие, низкие, грубые, жалобные - внутри пчелиного улья, наверное, много тише.

Спектакли они показывали по-прежнему, словно и не бродили чужие войска под самыми стенами, то отдаляясь под натиском солдат Хинаи, то приближаясь. Только теперь не пьесы представляли, а короткие сценки - у раненых особо не было сил смотреть, а у защитников - времени. Но смех оказался нужен и тут, даже больше, чем в мирное время.

Потом рухэй отогнали к самому краю долины, и казалось - победа близка. А потом темные фигуры в шлемах, украшенных полосками меха, оказались под самыми стенами и ударили, и тут уже стало не до актерских талантов. Теперь все подопечные госпожи Акэйин помогали чем могли, как и другие женщины, вместе со всеми уповая, что западная стена выстоит до тех пор, пока чужаков не разобьют или хоть не отгонят снова. Но подмога все медлила - доносились тревожные слухи каких-то обманных маневрах, а то и вовсе измене. Шептались даже, что убит генерал Таэна.

– Если и правда, нам это сейчас без разницы, - говорила Акэйин, разрезая на длинные полосы старые занавеси: пойдут на повязки.
– Жив, убит, ранен... и так, и так Три дочери могут и пасть, и устоять.

Она в эти дни приблизила к себе Сэйэ, которую прежде строго держала в узде. Раньше бы это и польстило молодой актрисе, и вызвало законное удовлетворение - наконец-то!
– но сейчас благосклонность хозяйки труппы означала лишь больше работы. И возню с девицами вроде Тиан, которая норовила хлопнуться в обморок. Спасибо хоть не все оказались такими неженками.

И трусихами: боялись не только головорезов под стенами, но и таинственную нечисть, а то и демона, который по ночам то ли пьет кровь, то ли разрывает тела на куски. Эту тварь не удержат и стены, так поговаривали.

Командир Ирувата велел обходиться по всей строгости с теми, кто распускал подобные слухи. Но не Тиан же выдавать, и не других дур!

Сэйэ пару раз удалось увидеть его - один раз совсем издалека, и она мало что разобрала, только очень высокий рост, темный доспех, который все же не до конца скрывал худобу, и волосы с заметной издалека проседью - он был без шлема. В другой раз видела его на стене, снизу, шагах в пятидесяти всего - он о чем-то говорил с офицерами меньшего ранга. Странно было - от этого не слишком выразительного, худого как жердь, немолодого уже человека во многом зависит судьба тысяч людей, собравшихся в крепости. На подмостках ему бы придали значительности...

Давно уже не удавалось отдохнуть в одиночестве, даже спали теперь в сарайчике на той же площади, где помогали раненым - идти до своего дома было далеко, да и небезопасно. И держаться лучше всем вместе, если вдруг чужаков не сдержит стена.

Разрезали на бинты старые тряпки, принесенные местными женщинами. Стирали использованные - в холодной воде от этого было немного толку.

Руки Сэйэ много дней как потеряли ухоженный вид, были они в мозолях и ссадинах. А сейчас сорвалось полотно, содрало едва начавшую подживать кожицу на пальце. Девушка зашипела, но сдержала крепкое слово, потянулась за мазью. Эх, руки, которыми так гордилась, лучше, чем у иной барышни из богатого дома... Толку в этом теперь немного, но все-таки жаль. А где-то в шкатулке еще лежит пара дорогих колец, не все продала, покупая по совсем уже заоблачным ценам пищу и краску...

Эх, а совсем недавно...

Ветерок пронесся над площадью, заглянул в уголок сараюшки, где занимались бинтами. Хороший такой ветерок, с запахом травы, а не крови: наверное, с небес прилетел, вокруг не осталось свежих весенних лугов. И этого стало куда жальче, нежели рук и краски.

Не знала, каким странным стало ее лицо - хмурое, напряженное, злое - волчица голодная!
– а взгляд неожиданно мягким, тихо-печальным.

– Ты любила кого-нибудь?
– спросила наставница.

Вопрос был внезапным, странным и неуместным одновременно. Вероятно, поэтому Сэйэ честно ответила:

– Почти. Мальчика с флейтой, который заглядывал к нам, когда я была еще ученицей.

– Помню его... Лет пятнадцать ему сравнялось тогда, а тебе...

– Всяко меньше, чем сейчас, - Сэйэ дернула уголком рта.
– Только ведь всех не он занимает, верно? И вас, госпожа Акэйин.

– Ну, насчет Энори я была спокойна, - ответила женщина.
– Хотя поначалу боялась, да. Не хотелось бы лишиться лучшей актрисы.

– Лучшей? Это когда вы меня хвалили?

– А зачем? Чтобы нос задрала? Это сейчас можно, - женщина огляделась.