Кубок Брэдбери-2022

Ксения Котова

Часовой

Сегодня Евлалию ждало множество забот. Вчера вечером притащили кабацкого вышибалу – сильный, но нетрезвый посетитель оторвал ему руку. Потом примчалась соседка – самовар убегал от неё по всему дому, как спятивший паук-косиножка, пока не подломилась лапа. В полночь местный старожил, почтенный дедушка, принес дребезжащего кота, бережно завёрнутого в лисью шкуру. Евлалия сразу занялась пациентом, хотя валилась с ног. Балбес проглотил гайку, которую непонятно как свинтил с собственной лапы.

Пока Евлалия его чинила, дедушка мельтешил рядом, надоедал вопросами – беспокоился. Обычно её раздражали переживания владельцев, но к нему она отнеслась терпеливо. Мало кто в Новой Бравии заботился о крупицах старого волшебства. Животных, подобных этому коту, почти не осталось. Аниматоны уходили в прошлое: новое правительство везде внедряло автоматы.

Когда дедушка ушел, Евлалия рухнула в постель и долго ворочалась без сна – словно предчувствовала недоброе…

Она не выспалась. Утром бродила по кухне сомнамбулой, пока её помощница готовила завтрак. От аромата румяных тостов у Евлалии заурчало в животе. Будто не заметив укоризненного взгляда, она стянула один и села у окна – проверить расписание в ежедневнике. Свернула самокрутку с любимым едким, как хвоя, табаком, вставила в мундштук, подожгла и глубоко затянулась, смотря сквозь разноцветные стёклышки на улицу.

Столица просыпалась: грохотали трамваи, стрекотали заводные автомобили, над коричневыми гребнями крыш плыли аэростаты. Подъехал и остановился на противоположной стороне улицы, точно под знаком «парковка запрещена», мехоцикл с пассажирской коляской и эмблемой Управления чрезвычайных ситуаций – крылатым змеем, выдирающим из сердца копье. С седла спрыгнул молодой старшина.

Евлалия нахмурилась и взглянула наверх. В бабье лето солнце расщедрилось – брызги золота пронизывали изысканный, императорских времён витраж: гвардеец в голубом мундире верхом на отливающем медью драконе. В других окнах паслись единороги, парили грифоны, рычали мантикоры. Витражи чудом пережили революцию, а потом Евлалия заключила с новым правительством сделку, и «Удивительную мастерскую Скреж», основанную её матерью, не тронули, невзирая на окна и заказы, которые та выполняла на пике своей карьеры.

Евлалия тяжело вздохнула. Не зря ей не спалось.

Она затушила едва начатую самокрутку, встала, разгладила юбку строгого синего платья, положила ежедневник на стол и сказала помощнице:

– Позавтракаешь, съезди в ресторан «Метрополь»: у них сломался пианист. По дороге завези, пожалуйста, в «Пенистую кружку» вышибалу – стоит в коридоре. И ещё пять клиентов на сегодня. Обзвони. Я вернусь не раньше, чем послезавтра.

Помощница непонимающе нахмурилась, а Евлалия вышла в прихожую.

В дверь постучали.

Евлалия бросила взгляд в зеркало, спрятала поглубже ранний седой волос в уложенную венцом каштановую косу, растянула красивые губы в приветливой улыбке и открыла визитёру. Старшина стоял на крыльце ровно, как штырь. Серая шинель и галифе без единой лишней складки, кокарда на суконном шлеме с козырьком и носки сапог – аж слепят. Лицо предельно унылое, самое должностное, выпучил глаза и уставился не моргая в непонятную точку за плечом хозяйки мастерской.

Евлалия мысленно поморщилась: «Снова чушь про меня наплели…»

– Гражданка Евлалия Скреж?

– Доброе утро, старшина. Чем я могу вам помочь?

Он выбросил вперёд руку с зажатым в ней тубусом.

– Понятно, срочно, – Евлалия взяла тубус и с напускным равнодушием сломала сургучную печать с эмблемой УЧС.

Внутри лежал набранный на печатной машинке приказ. Пробежав его взглядом, Евлалия на пару секунд прикрыла веки. Плохое предчувствие подтвердилось.

Она вернула приказ в тубус, а тот убрала в карман. Cтаршина смотрел перед собой, точно бездушный автомат.

– Мне нужно пятнадцать минут. Подождите снаружи.

Он только кивнул. Евлалия закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Помощница выглянула из кухни, как любопытная школьница.

– Опять? – осторожно спросила она.

– Снова, – подтвердила Евлалия. – Собери мне завтрак с собой, пожалуйста.

Ровно через пятнадцать минут Евлалия вышла на улицу. Cтаршина, ради интереса следивший за временем по карманному измерителю, невольно поёжился. Товарищи не соврали. Говорили, что гражданка Евлалия Скреж очень странная: не носит часы, но чувствует время с точностью до секунды.

* * *

Старшина отвёз Евлалию в аэропорт. Она выбралась из пассажирской коляски мехоцикла, одёрнула пальто, достала свой саквояж и уверенно направилась к причальной мачте в стороне от пассажирского терминала.

На её вершине, как флюгер, вращался небольшой дирижабль, уперев нос в стыковочное гнездо. На тёмно-синем баллоне алел знакомый уродливый змей, силившийся избавиться от копья в груди. Евлалия не любила эмблему Управления чрезвычайных ситуаций, как, впрочем, и герб Новой Бравии, отличавшийся лишь геометрической окантовкой омерзительной сцены. Поверженный дракон олицетворял победу новобравийцев над императором, но она видела в нём и кое-что ещё, кое-что глубоко личное, – гибель аниматонов как вида. Коллеги из соседних стран уговаривали её переехать, работать с ними… Только старое волшебство умирало везде, несмотря на любые попытки его сохранить. Евлалия не хотела продлять агонию.

Старшина нагнал её, но саквояж понести не предложил. Не то чтобы Евлалия в этом нуждалась – она взяла багаж в левую руку, очень сильную, в отличие от правой, – однако прежние традиции ей нравились. Старых бравийцев воспитывали, что помочь женщине – обычное дело. В Новой Бравии граждане считались во всём равными.

Тёплый сентябрьский ветер раздувал полы длинного пальто, норовил стянуть с головы платок. Евлалия придержала его свободной рукой и улыбнулась топтавшемуся у лифта причальной мачты лётчику с ухоженной бородкой. Не ожидала она увидеть Дениса Игоревича во второй раз… Видимо, не соврал, что отчаянный неудачник во всём, кроме полётов.

– Гражданка ваша, – отчитался старшина и поспешил обратно к мехоциклу.

Евлалия не проводила его и краем взгляда.

– Снова вытянули короткую соломинку? – спросила она у лётчика вместо приветствия.

Тот фыркнул, перехватил у неё саквояж и шагнул в лифт.

– Сам вызвался.

– Вы смелый или отчаянный? – насмешливо поинтересовалась Евлалия.

– Очень рад вас видеть, Евлалия Рихардовна.

– И я – вас, Денис Игоревич.

Она зашла следом и убрала руки в карманы пальто. Лётчик закрыл дверь, нажал на кнопку, и лифт, полязгивая, пополз к стыковочному узлу на вершине мачты. Лётчик опять фыркнул в усы:

– Не молодняк ж пускать! Всех уронят!

– Ответственный, значит, – цокнув языком, резюмировала Евлалия.

За ажурными стенами кабины аэропорт, столица, окрестные деревни, поля и сады превращались в точки, линии и квадраты, усыпанные пёстрым бисером осени. Они становились меньше, меньше… Усиливался ветер. Выдохнув облачко пара, Евлалия озорно на него подула. Это с детства поднимало ей настроение. Денис Игоревич по-доброму хмыкнул.

– Где теперь? – спросила Евлалия.

– На Керакском перевале. Сошёл сель, а там, ну, знаете, был до революции…