Куда пропали снегири?

Да, целые семьи в Краснодаре считают дело право­славного воспитания очень важным, им не надо дока­зывать, что их дети должны вырасти здоровыми не только телесно, но и духовно. Потому и отец Евге­ний - человек в городе известный. Куда бы мы с ним ни заходили, везде встречали его радушно, уважи­тельно. Вице-президент Кубанского союза молодежи Михаил Алексеевич Джурило тепло вспоминал о па­нихиде на братских могилах моряков и солдат-пехо­тинцев в станице, где проходила линия обороны. Служил панихиду отец Евгений вместе со своими сле­допытами. А председатель краевого комитета по де­лам молодежи Андрей Владимирович Фонарёв назвал отца Евгения человеком уникальным:

– Любовь к делу, любовь к детям и любовь к Богу - вот что отличает его.

И сообщил радостную для отца Евгения новость. Комитет выделил для православных следопытов семьдесят путёвок в лагерь в красивейшее в Красно­дарском крае место - долину Очарования. Разумная политика, когда объединяются усилия светского ру­ководства с руководством церковным, обязательно даст добрые результаты. В Краснодаре это хорошо понимают. Об этом говорили мы и с митрополитом Екатеринодарским и Кубанским Исидором. Владыка много доброго сказал об отце Евгении Иванове и его детище - братстве православных следопытов. Но, ду­мается, именно поддержка владыки, его помощь, его молитвенное окормление серьёзного дела воспита­ния краснодарских ребятишек сыграло здесь не по­следнюю роль. Владыка Исидор знает следопытов по имени, в лицо, он всегда интересуется их учёбой, их дальнейшими планами.

Доброе дело прижилось на богохранимой земле Краснодарской. Дети Кубани привыкают с малых лет жить с Богом в сердце, переживать за будущее Рос­сии, вникать в её прошлое, стремятся стать в достой­ные ряды её граждан. Ох, как много следует для этого трудиться! Но - «трудись и молись» - благословляют нас святые отцы. Два самых важных, самых перспек­тивных дела. Труд сформирует характер, молитвен­ное воздыхание вознаградится ни с чем не сравнимой духовной радостью. Они трудятся. Они молятся. Каж­дое утро звучит в тишине лагерной стоянки следопытская молитва: «Боже, дай, чтобы мы сегодня были лучше, чем вчера. Аминь». А вечером, прежде чем уп­лывет закатное солнышко за острый выступ серебрис­той скалы, встанут дети рядышком, по-братски при­жавшись плечом друг к другу, и попросят: «Боже, дай, чтобы мы завтра были лучше, чем сегодня».

Крепок сон людей, ничего не задолжавших прожи­тому дню. Да ещё на свежем воздухе, да ещё после ра­боты во славу Божию, от которой побаливает спина, да ещё под иконой Пресвятой Богородицы, распрос­тёршей над детскими головами Свой спасительный, Свой надёжный покров.

ТРИ КАЛАЧА И ОДНА БАРАНКА

Помню, одно время пошла мода на трезвые за­столья. Стали пропагандировать свадьбы с томатным соком, юбилеи с минералкой. За­мельтешили в телевизоре безалкогольные праздники, на которых изо всех сил старались быть весёлыми, плясать, петь и улыбаться виновники торжества. Я получила редакционное задание: посетить безалко­гольную свадьбу, сделать репортаж. Поехала в ка­кой-то окраинный дом культуры. Действительно: свадьба. Действительно: на столах соки, компоты, лимонад.

– Приживается новая традиция?
– спрашиваю мо­лодых.

– Приживается. Водка и вино - не главное. Душа бы пела, а она и без водки поёт...

Началось веселье. Я с блокнотом, группа телеви­зионщиков с тяжелющей камерой, двое с диктофона­ми из редакции радио. Всё как надо: слова, тосты, кри­ки «горько!», танцы. Блокнот исписан, пора и честь знать. Подошла проститься, а отец жениха таинствен­но так мне шепнул: «Подождите...» Жду. Разошлись гости, остались самые близкие. Отец жениха пригла­шает всех за стол:

– А теперь давайте по-нашему, - и поставил на стол бутылку хорошего армянского коньяка.

– Выпейте, - обратилась ко мне мама невесты, - ведь вы сегодня так много работали.

Выпила. И... уже не вправе была писать этот репор­таж. Адрес дали по ошибке - отговорилась тогда в ре­дакции, свадьба была в духе старых традиций - алко­гольная. Фарисейство - печальное знамение недавнего времени. Нас упорно приучали якобы верить в светлое будущее, негодовать на инакомыслие, якобы скорбеть и якобы веселиться. Мы приспособились к содружест­ву двух правд, одной для служебного, другой для част­ного пользования. Сейчас другое. Сейчас нам уже нет никакой нужды притворяться. Мы обнажаем свои по­роки наспех, совсем не конфузясь по поводу их коли­чества и непотребства. Зачем казаться лучше, чем мы есть, зачем фарисействовать? Время бежит так неумо­лимо, и надо успеть. Успеть насытиться. На Руси гово­рили: «Сытый голодного не разумеет». Потому что у сытого идеалы свои, у голодного свои. Ничего не из­менилось и в наши дни. Те же голодные тянут руки в метро, собирают по вокзалам бутылки, те же сытые торопятся по многочисленным своим делам, обеспечи­вающим им ещё большую сытость. Сейчас для чрево­угодника соблазн великий. Ломятся полки от замор­ских разносолов: коробочки, баночки, пакетики, бутылочки - вашему столу от нашего стола... И то хо­чется, и это, и это, и то. Но зачем называть грехом бе­зобидный, разнообразящий бытие каприз? Ведь как пел поэт: «... хоть поутру, да на свои». Но давайте вспомним, как выглядит человек, поднимающий денно и нощно стопудовые гири. У него крутые бицепсы, поч­ти уродливые, огромные руки. А у человека, обречён­ного лежать, совсем атрофированные, неразвитые но­ги. То есть, развивая одно и совсем не развивая другое, не достичь физического совершенства. А ведь желу­док - это ещё в человеке не всё. У него ещё есть сердце, способное или не способное сострадать и радоваться. У него есть душа - тонкий инструмент, по струнам ко­торого бережно и осторожно водит рукой Создатель. Мелодия души, чистота её зависит от настройки. А кто настроит душу, кто натренирует её, если все силы от­даны желудку?

На Руси испокон веков постились. Четыре поста - Рождественский, Успенский, Петровский и Великий утверждены в помощь и спасение христианину. Это как остановка, некий передых в жизненном пути. Остановись, одумайся, оглянись назад, отдохни от скоромной жизни. Пост называют подпоркой, косты­лём в духовной жизни. Так-то трудновато, а если под­держат, ничего, как-нибудь выдюжим. И если впал в грех чревоугодия, если позволил себе слабинку воз­любить желудок паче всего остального, покайся и вступи в пост. Конечно, постящийся обуздывает не только желудок, он обуздывает свой язык, не позволяя сквернословить и осуждать. Он обуздывает свою гордыню, прощая близким их промахи и ошибки, обуз­дывает свою душу, чётко оправляя её в рамки дозво­ленного постом бытия. Вот и получается, что пост - ве­ликое для нас благо, а мы с такой неохотой не только приступаем к нему, но и слушаем о пользе его нехотя, а то и с раздражением. Это неуёмный желудок дикту­ет нам свои права: ты болеешь, тебе надо усиленное пи­тание, куда тебе поститься. У тебя в самый разгар пос­та день рождения, гости придут, а ты им морковку тёр­тую. Ну уж нет... Да какая разница - пощусь я или нет, лишь бы зла не делать. Эти доводы у нас наготове. Мы убеждаем себя сами в их убедительности, хотя на каж­дый из них есть доводы другие. Нет такой болезни, ко­торую лечат переполненным желудком. Наоборот, во многих методиках лечения заложено именно голода­ние. И если вместо жирного бульона вы выпьете стакан свежего яблочного сока, польза будет куда более ощу­тимой. Часто приходят к священнику за советом:

– У меня день рождения, юбилей. Хотел гостей поз­вать, но пост.

Батюшка обычно советует: «Перенесите застолье. Всё будет так же: и речи, и тосты, и подарки. Но не бу­дет греха. Есть ли разница гостям вашим, какого чис­ла их пригласят? »

А насчёт добрых дел взамен поста... Грубая посло­вица, да справедливая: «Сытое брюхо к молитве глу­хо». Чревоугодие, если не накинуть на него вовремя узду, может обернуться страстью. А всякая страсть подчиняет себе разум и сердце. Она будет хозяйни­чать, диктовать свою волю и требовать, требовать. Добрая мысль - предтеча доброго дела. Не будет мыс­лей, страсть позанимает все вакантные места, а зна­чит, и дел не будет. Страсть своего рода болезнь, и болезнь опасная. Это как наркотик, привычка к нему пагубна. Подвижники благочестия понимали это хо­рошо. Они-то знали, как пагубен смертный грех чре­воугодия. И отвечали на него воздержанием, подви­гом усиленного, иногда протяжённостью в жизнь, поста. Воздержание открывало путь к глубокой, пока­янной молитве. А вот они - мы:

– Решила поста придерживаться. День ничего, а на другой прямо тянет к холодильнику. Покрутилась, покрутилась, да и съела бутерброд с колбаской...

Или вот они, тоже - мы: ,

– Я поститься буду, твёрдо решила. Только прошу, благословите, батюшка, салаты не с подсолнечным маслом, а с майонезом, я очень майонез люблю...

Вот такие мы постники. А по сути чревоугодники, не имеющие сил отказаться от лакомого кусочка, в ужас приходящие от собственного «подвига»: два дня без любимого сервелата. Безобидный каприз? Нет, активное потакание чревоугоднической страсти, которую святые отцы давно и прочно определили как смертный грех. Пухлые истории болезней в поликли­никах и больницах вопиют к обузданию этого греха. Гастриты, язвы большие и маленькие, завороты кишок и прочие немощи многие объясняют как раз невоздер­жанием, перееданием, едой без разбора всего подряд и побольше. Болезни укорачивают нашу жизнь, ведут к смерти, вот тебе и смертный грех...

Мы совершенно не владеем культурой трапезы, не знаем её традиции. Нет-нет, мы умеем пользоваться ножом и вилкой, мы знаем, что к шампанскому хоро­ши ананасы, а под холодную водочку отлично идут грибы. Но мы не знаем, что сплошь и рядом грешим тайноядением, например. Не удивляйтесь, не спешите оговориться: «Кроме меня». Грех тайноядения вовсе не вкушение конфет, оглядываясь, или хрумканье яб­локом под подушкой. Тайноядение - еда без молитвы, тайно от Бога, без благословения. Только благослов­лённая Богом трапеза приносит нам пользу. Молитва «Отче наш» - коротенькая. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь»... Полминуты. Находим мы эти пол­минуты, прежде чем сесть за стол с дымящейся кар­тошкой? Нет. Нам так некогда, скорее бы заглотить, и по делам, а чаще к телевизору или к телефону. И едим неблагословлённую, а значит, неполезную пищу. Себе во вред, себе в осуждение. Паломники, приезжающие в Троице-Сергиеву Лавру, удивляются, до чего вкусна монастырская еда. Казалось бы, каша на воде, суп без мяса, а вкусно!

– С молитвой готовим, - объясняют монахи, - с мо­литвой оно и вкусно.

Да, с молитвой. На святой водичке из святого ис­точника. А огонь в плите зажигают из лампады над ракой преподобного Сергия. Рано утром послушник с фонариком идёт к раке, зажигает фонарик, несёт на кухню. А меня всегда удивляют монастырские просфоры. Даже ещё не освящённые, только из ду­ховки, они удивительно вкусны, красивы, ровнень­кие, подрумяненные... В чём секрет? Всё в том же. С молитвой месят тесто послушники, с молитвой выкладывают его на листы. А теперь припомните ис­корёженный, горбатый нарезной батон белого с бли­жайшего хлебозавода. С какими словами замешива­ют его хлебомесы, хмурые, заспанные, озлобленные мужики? А если уж кто под руку попадётся... Да, в том-то и дело.