Кукловод: Реквием по Потрошителю

И вот он сидит на коленях, смотря в отражение уродливого незнакомца огромными выпученными глазами на осунувшемся бледно-зеленом лице. Или этот незнакомец смотрел на него? Не может «Это», трогающее себя за впалые щеки с острыми скулами, быть Учихой Идзуной. Спутанные отросшие сальные волосы образовали на правом плече гнездо. Глаза — черная впалая яма на лице оттенка засохшей блевотины. Весь его вид и правда напоминал нечто нездоровое пережеванное и выплюнутое в рвотной массе. Кости на ссутулившемся, скрюченном теле торчали как пики, рвущиеся из больничной рубашки.

И как подобает человеку, столкнувшемуся лицом к лицу с монстром, Идзуна закричал.

— Кто вы такие? — осипший голос с хрипотцой продрался с трудом. Обращался он к двум похожим друг на друга мужчинам, подхватившим Идузуну под руки, и стоящей напротив тревожно смотрящей на них женщине с прозрачным омутом глаз и серебристой платиной волос, спадающих до поясницы.

— Мы те, кто дал тебе второй шанс на жизнь. Можешь считать нас своей второй семьей. — У женщины с ласковой материнской улыбкой стояли в уголках глаз застывшие слезы, отдающиеся легким сиянием.

Позволивший уложить себя обратно в постель Идзуна скептично-презрительно оглядел свою новую «семью». Вероятно, очередные связи Мадары, вот только где он сам?

— Где Мадара? Он ведь вас ко мне прислал?

Кагуя переглянулась с Зетцу и, вновь улыбнувшись этой странной и слишком доброй улыбкой, дотронулась до костлявой руки Учихи.

— Нам многое предстоит вам объяснить. Но я думаю, что будет правильнее, если вы узнаете все из письма. — Нераспечатанный конверт лежал на прикроватный тумбе, Ооцуцуки нагнулась, подцепив его рукой с красным маникюром, и передала нахмурившемуся Учихе.

— От кого оно?

— От Обито.

— Обито? — удивленно спросил Идзуна, словно впервые слышал это имя. Нет, он, конечно, помнил Обито, но на кой черт этому бездельнику в лице его родственника писать ему письма?

И тем не менее Идзуна ленивыми и ослабшими пальцами распечатал конверт. Почерк аккуратный, каллиграфический, будто пишущий создавал произведение искусства, а не выводил будничные иероглифы из слов, принявших форму.

«Идзуна! Мой бедный, ставший жертвой беспечной любви Мадары брат! Наверняка после долгого сна длиной в полгода у тебя роится множество вопросов, касающихся твоей судьбы, ну и, конечно же, хроники последних событий! Увы, боюсь, если ты читаешь это письмо, меня больше нет на физическом уровне, мое тело не выдержало после жестокой расплаты нашего „псевдо-бога“, имя которому „судьба“. В день, когда тебя раздербанили, прости за грубость, но так оно и было, тебе сделали пересадку печени и почки. Все шло вполне сносно, но прости, я не силен в медицинских терминах, твое сердце начало отказывать, клапан закупорился или что-то такое, тебе сделали вторую пересадку, но сердце не прижилось. Именно поэтому Мадара пошел на сделку со мной! Да, я понимаю, что сейчас ты напыщенно кривишь губы и изгибаешь бровь, мол, причем тут наш неудачник Обито. Все верно, Идзуна, Учиха Обито здесь ни при чем. Ведь имя тому, чье сердце бьется теперь в твоей груди, — идея!

Позволь представиться, я — Мастер. Когда-то вынужденный носить имя клейма, дарованного мне кланом „Учиха Обито“.

Я создатель системы, о которой ты сможешь узнать не только из этого письма, но и из громких новостей, пестрящих сейчас на каждом углу.

Я был гуру, царем в своем скромном царстве из подполья клуба „Акацуки“, где я и мои верные соратники проводили бои насмерть и игры, потрошившие саму душу, выворачивающие её наизнанку, такой какая она есть. Их биографию и роли в моей…нет, теперь нашей шахматной партии ты узнаешь на других листах. Но позволь представить их тебе сейчас, даже уже почивших лиц: Карито Кадзуо, Сато Орочимару, Учиха Мадара, Дзимпачи Хидан, Инаеси Нарико, Зетцу.

А сейчас позволь объяснить нашу систему. Я создал место, где люди могут, надев маски, показать свою истинную сущность. Под покровом анонимности им неведом страх „правосудия“ и „моральных устоев“. На этих играх наши соратники получали так же, как и все, свою пилюлю счастья: кто-то зарабатывал деньги от тотализатора и продажи органов несчастных проигравших и жертв „Потрошителя“, кто-то мог проводить свои эксперименты, а кто-то просто приносил своему лжебогу жертвоприношения.

Да, мы занимались продажей контрабандных органов. Но кто не грешит в этом мире? Разве правильно делить на белое и черное? Его можно лишь сочетать, как инь и янь, для гармонии и баланса. Мы создали серийного убийцу Потрошителя, что убивал доноров, которых мы далее потрошили уже на столе хирурга. Я безуспешно искал по мольбам Мадары подходящего тебе донора, но, увы, нашел в последний момент — своей смертью.

Верно, мое сердце бьется в твоей груди вместе с моим неугасаемым огнем. Я слышал, что человеку с пересаженным сердцем передаются мысли, идеи, мечты донора, ведь в нем теперь живет частичка его души.

Идзуна, я отдал тебе не только свое сердце, но и свое детище: моих верных пешек, мою соратницу, Ооцуцуки Кагую, которая сейчас наверняка рядом с тобой. Глава якудза семьи Ооцуцуки, эта женщина станет тебе верной спутницей, матерью, наставницей. Как была мне.

Ты можешь отказаться, нет, наверное, ты обязан отказаться от моего наследия. Я не имею права взваливать непосильную ношу на твои плечи после всего случившегося. Это твой выбор. Брать ли власть в свои руки или выбросить в урну. Но даже твой старший брат понимал меня и нашу систему, он видел в ней будущее. Так, может, и ты увидишь? Стать бессмертным Мастером, чье имя вызывает трепет, страх и уважение, или вернуться к Учихе Идзуне, каким тебя привыкли видеть окружающие. Выбор за тобой. В конце концов выбор — единственная истинная свобода, которая находится только в наших руках и ничьих больше.

Проживи эту жизнь и за меня — неважно кем, Учихой Идзуной или Мастером.

С самым глубоким уважением и искрой надежды на мое воскрешение, Мастер!»

Листы письма шуршали полчаса, пока Идзуна до дыр вычитывал и перечитывал каждую строчку, каждый иероглиф. И, кончив четвертый круг, уронил руки на колени, истерично захохотав. Его звонкий, надрывный смех заставил содрогнуться даже Кагую, что бесцветным, бесчувственным взглядом смотрела на сотрясающегося мужчину. Учиха, прикрыв рот письмом, сполз по подушке. Глубокий вдох и выдох.

— В-вы что, и правда думали, что я поверю в эту ересь? Это Мадара так решил надо мной пошутить? Где он? Сейчас выскочит из-за угла с хлопушкой и треклятым «сюрприз»?

— Мне очень жаль, — Ооцуцуки с выражением глубокий скорби почтительно склонила голову. — Боюсь, ваш брат, Мадара, погиб. Он попал в аварию, его автомобиль вылетел с моста в реку. Сейчас его тело ищут. Но есть вероятность, что он выжил. Но я бы не стала уповать на призрачную надежду.

— Это все какое-то безумие, клуб «Акацуки», Потрошитель, органы…

Кагуя и не ждала иного ответа, поэтому, переглянувшись с Зетцу и неопределенно кивнув, она поднялась. Белый Зетцу вкатил в комнату инвалидное кресло.

— Сейчас вы еще слабы, чтобы сами передвигаться. Но позвольте отвезти вас в нашу «операционную». Я хочу вам кое-что показать, быть может, тогда вы мне поверите.

Идзуна никогда особо не общался близко с Обито вплоть до того, что не знал его почерка и толком не помнил голоса.

Но увидеть труп воочию оказалось неприятным зрелищем. Бледно-синий будто только прилегший отдохнуть в гроб Обито возлежал в бархатном ложе внутри красного дуба в безупречном иссиня-черном костюме, на котором покоились скрещенные руки.

— Я все не решусь его кремировать. — Ооцуцуки оперлась о гроб, с любовью смотря на мертвого Учиху. — Думала, может, ты захочешь с ним попрощаться, все-таки его сердце теперь твое.

Поднявшись из инвалидного кресла не без помощи Зетцу, Идзуна неуклюже ухватился за край гроба, осматривая труп больше с подозрением, в попытке улучить обман, чем с любовью и благодарностью. Оттянув медицинскую рубашку, он обнаружил свежий рубец шва на груди и дрожащими скользки пальцами принялся за одежду Обито. И, лишь увидев идентичный свежий шов, шарахнулся назад. Если бы не вовремя подхватившие Зетцу, он убился бы головой о кресло.