Кукловод: Реквием по Потрошителю

Всегда понимающая одобряющая улыбка Хаширамы дрогнула лимонным привкусом, и спецагент отметил про себя, что этот допрос явно затянется как на один полнометражный фильм.

Звонок из Токио только прибавил Итачи головной боли — в Токийском заливе нашли новое изуродованное тело. Жертва изощренных игр Мастера была убита как минимум две недели назад, почти столько же они находились в Киото. Он теряет время, и, пока агенты тешатся мыслью, что смогли перетянуть его обратно на свою сторону, невинные люди по велению безумца будут продолжать умирать.

«Обито, почему?» — Итачи хотелось плюнуть этот вопрос человеку, что должен истлевшим прахом лежать в фамильном склепе клана Учиха. Он верил до последнего из раскрывшихся фактов по делу Потрошителя, что Мастер — Обито. Но все перевернулось в глазах вверх тормашками, когда поступила информация, что Мастер жив и, более того, пребывает в полной целости и сохранности, когда Обито рукой Хидана Дзимпачи выкололи глаз, оттяпали целый кусок плоти на боку, повредили печень и распяли на стене.

«Быть убитым собственным детищем — не это ли истинное наказание и ирония? Может, боги все-таки существуют?»

Нет, боги не существуют, если Обито вернулся из ада. Они плюнули на нас, когда тени Дьявола заплясали на стенах этого мира.

Итачи должен был раскрыть это дело не как спецагент, не как детектив, а как Учиха Итачи. Здесь стояла честь клана, ведь в дело оказалось втянуто столько людей.

— Итачи-сан.

Оклик донесся со стороны пешехода, по которому бежала Рейко, задорно помахивая рукой. Что она здесь делает? Итачи прекратил мучить несчастный мобильник, отойдя от двери торгово-офисного здания.

— Рейко, что ты здесь делаешь?

— Мимо проходила, заметила вас, решила, что вы ведь наверняка уже заканчиваете работу, и можно будет вернуться вместе.

Итачи вряд ли бы мог что-то возразить. Рейко была танком, идущим напролом, что проскочил через дверь-вертушку, чтобы погреться от навязчивой осени.

Они ступали в сторону лифта, диалог их почти не имел смысла. Просто слова, чтобы убить время.

Двери лифта открылись, выпуская человека, идущего им навстречу.

Нити, что держали в своей узде марионеток, слепо не замечающих друг друга, сплелись, столкнувшись непозволительно близко.

Два человека — две разные судьбы, казалось, никак не связанные между собой. Один вышел из кабинета, другой вошел в стеклянное здание, подобное улью, начиненному ячейками офисов. Один направлялся на выход, другой — внутрь.

Он спешным, но умеренным шагом ступал, отстраненным и бесчувственным взглядом стреляя по лицам массовки, лишь на мгновение задержавшись на молодом мужчине, чье лицо ему знакомо. Что он здесь делает? Разве его место не в Токио?

Она шла быстрой и юркой походкой, чтобы поспеть за своим спутником, не переставала щебетать очередную выдуманную ею реальность.

Они прошли мимо друг друга плечо к плечу, русые волосы задели щеку парня, а колющийся шарф едва оставил свой шлейф на предплечье девушки.

Их шаги пересеклись и разделились в противоположные друг от друга стороны. Но с одним отличием: шаги молодого дизайнера, которые он доселе слушал как стрелку часов, отсчитывающую время, замедлились. Теперь он слышал лишь голос, слова слились в единую музыку, которая оборвалась, когда знакомый детектив произнес нечто, не имеющее значения, обращаясь «Рейко».

— Так что, наконец-то, вы сможете спокойно заниматься своими мужскими делишками, ну или чем мужчины обычно занимаются. Я переехала в 54 номер. Гвин Хотел мне приглянулся, и я решила не менять отель, вы же не против?

— Рейко, почему я должен быть против?

Рейко и Итачи стояли недалеко от лифта, ожидая возвращения Сенджу. Акияма же мимолетно взглянула в отражение висевшего напротив зеркала, поправив выбившуюся из высокого конского хвоста прядь, но взгляд её задержался на силуэте человека, стоящего позади. Она обернулась, остро почувствовав его взгляд на себе. Но незнакомец уже развернулся, направляясь к выходу.

Зев лифта открылся, выпуская вымученных светскими беседами об искусстве агентов, которые будто не допрос проводили, а добывали золото на рудниках.

Агенты дружной гурьбой вернулись в отель, где в гнетущем молчании поднимались на свой этаж. Рей казалось, что кабинка лифта тянется непозволительно медленно или из-за замкнутого помещения, или из-за компании мужчин, что явно прибывали не в духе. Однако, заметив многозначительную хитрую улыбочку подмигивающего Хаширамы, Рейко взяла слова обратно.

— Вы отлично смотритесь вместе, — агент показал большой палец вверх, полностью выражая свое одобрение.

Запамятовав собственную ложь, Акияма едва не растерялась, но тело, словно по рефлексу, подсказало, что делать, и девушка фривольно приобняла не подозревающего о своем участии Итачи.

— Да, мы такие.

Итачи на мгновение оторопел от подобной наглости, едва не спросив, в чем дело. Но благодаря кокетливому взгляду семпая вспомнил, что он без пяти минут женатый мужчина, и сконфужено обнял Рей за талию.

— Мы стараемся не афишировать свои отношения.

— Да ладно вам, не стесняйтесь, все свои, правда, Тобирама? — Сенджу-старший хлопнул брата по спине, явно не разделяющего его мнения.

Скрип дощатого пола раздался в такт крику ударившей по стене двери, что хлопком свалила одну из картин с давным-давно забальзамированной девушки, чье имя Акасуна уже и не помнил. Прошлепав по осколкам разбившейся рамы, он нервно сдирал с себя чужую личину. Парик приземлился рядом с грязной подставкой для подсыхающих кистей. Брошенные на стол очки скинули лежащий глаз – неизвестно, пластмассовый или забальзамированный. Избавившись от шарфа, словно от прицепившейся экзотической змеи, Акасуна дрожащими в волнении руками открыл чулан.

Голос. Голос. Треклятый голос все еще бил ключом, преследовал заевшей пластинкой, до которой лень дотянуться в прохладный вечер под пледом, чтобы выключить. Он помнил лишь голос, благодаря песням, которые птичка в клетке нередко щебетала в тенях подвала. Да имя — Рейко. Лицо размыло за сотней других похожих прохожих. Словно марево оно расплывалось перед глазами блеклым пятном, пролитым на холст маслом. Или истлевающей бумагой. Поэтому, едва не раздирая руки, он откидывал старые забытые работы, погруженные в покрывало пыли. Сасори рвал в клочья бумагу, пав на колени, перед картиной, что забыл на долгие два с половиной года, пока не услышал знакомый голос и режущее слух имя. Лицо, он должен увидеть лицо, потерянное в зыбкой памяти. Под последним сорванным покровом покоилась блеклая, в темных оттенках работа. Художник убрал руку от торчащих ребер на разъятой грудной клетке, что подобно раскрывшейся шкатулке из осколков костей хранили в себе сокровище — бабочки, которые словно только что под последним взмахов крыльев приземлились на стебли ребер. Лицо иссиня-бледное, достойное мертвеца, почти не приметное, точно такое же, как у прошедшего мимо него наваждения. Глаза сокрыты под индиговыми крыльями бабочек, чьи тела застряли в оковах глазниц. Губы разбиты в кровь, словно кровавая клякса, — единственное яркое пятно, будто художник дрогнувшей рукой осквернил в конце работу незначительной ошибкой. Руки, а точнее, оставшийся от них скелет, сцеплены в замок на застывшей в вечности груди.