Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
— Мэр Отороки, это детектив Учиха.
Тусклый свет телефона отразился на безликих восковых фигурах, запечатленных в позах-страданиях: сгорбленные, хватающиеся бесцветными руками за головы, простирающие потрескавшиеся длани к потолку, изогнутые спины, пустые черепа, достающие почти до пола. А в конце вереницы пустых кукол — оленьи рога над картиной раскрывшего пасть мужчины с черными пустотами вместо зениц. Маленькая резная ручка, такую сразу не приметишь, чуть в стороне от картины сбоку. Подцепить её можно лишь двумя пальцами.
Двери скрипели, пророча зло, но Итачи уже давно пустил в себя тени и не боялся столкнуться лицом к лицу с невидимыми чудищами. Темнота и холод невольно заставили зубы заскрипеть, а заскользившие пальцы не сразу нашли кнопку на телефоне. Но небольшой источник света потерялся в бескрайнем
Нет. Этих чудовищ он уже видел. Свет на телефоне погас, а одинокая капля пота стекла по лбу. Несколько шагов назад под тяжелое дыхание, и рука нашла выключатель возле открытой двери. И, зажмурив глаза, Итачи дернул тумблер.
Даже под закрытыми веками Итачи почувствовал теплоту десятка вспыхнувших языков пламени — настоящих в отличие от первого этажа. Открывшиеся глаза смотрели только вперед, к противоположной стене в конце паноптикума, в котором он очутился. Десятки чудовищ заперты в рамах картин, которых художник вырвал из собственной души. Дитя-цветок, девочка с застывшим временем в глазах, тело, переплетенное собственными конечностями словно жгутом. Великий мыслитель с собственной головой в руке. Но все это прошло словно фотопленка, ведущая к главному кадру, к которому фотограф стремился и замуровал в холсте, превосходящем по размеру все остальные. Острые наконечники-лезвия сверкали в свете огня, словно изображенное невинное создание в девственно-белом платье дернуло пальцами на ожившем полотне, норовя вырваться из-за рамы, чтобы броситься на потенциальную жертву, застывшую в страхе перед её образом невинного порока.
Итачи подавил ком тошноты, пальцы, наконец, почувствовали ледяной пот, струящийся по лицу, и одежда, противно прилипшая к телу. В комнате, в которой отсутствовали окна, из-за дыма от огня мужчину повело в сторону, и на ватных ногах он выбрался из цитадели оскверненного искусства. В мутном беспамятстве добравшись до автомобиля, найдя рацию, Итачи произнес прочти беспристрастно, несмотря на ужас, застывший шрамом на лице:
— Мэр Отороки. Это он Кукловод.
Три тени, словно наваждение безумца, гуляли по стенам мэрии города Киото. В пустых безмолвных стенах, погруженных в ночной покой, ступали отчаянные стражи порядка, вооруженные лишь собственной отвагой да огнестрельным оружием. Последнее место возможного нахождения потенциального Кукловода, в чем на данный момент агенты не сомневались ни на минуту, – собственное рабочее место.
Двери кабинета оказались заперты, но легкий удар ногой Тобирамы решил проблему, однако помещение пустовало так же, как и коридоры. Не найдя ничего компрометирующего или противозаконного, тени отправились блуждать в стенах, что скрывали безумного «гения».
— Что это? — детектив Намикадзе окликнул коллег, кивнув в сторону чужой тени, лишь на мгновение скользнувшей у стены в конце коридора, что освещался огнями неспящего города.
Словно читая мысли друг друга, мужчины кинулись в разные стороны, дабы перехватить тень. Тобирама ринулся вперед напролом, Хаширама направился к лестнице, чтобы поймать убийцу на другом этаже, Минато же стрелой кинулся через другой коридор, слыша лишь эхо собственного топота. Этаж представлял из себя квадратный лабиринт с двумя выходами к лестнице. Ему не уйти. Закрыв глаза, мужчина прислушался к постороннему едва слышному шуму. Вот он, на этом этаже, бежит в сторону коридора с другой стороны. Минато круто завернул за угол, помчавшись рысцой к концу коридора, что резко заворачивал в другой. Шаги словно потеряли свою тяжесть, и эхо больше не разносило гулкий шум. Минато слышал лишь собственное сердце, чей стук не был досягаем для тени, вырвавшейся из-за угла, вприпрыжку летящей в сторону окна. Неизвестный тянул к нему руки, словно моля о спасительных объятиях, которым не суждено было произойти — Намикадзе невидимым препятствием возник за его спиной и рукой перехватил за шею, сдавив глотку до глухого стона. Мужчина все так же тянул пальцы к лунному свету из окна, когда Минато припечатал его к стене. В этот момент рядом с ними затормозил догнавший Тобирама, опоздавший всего
на несколько секунд, а запыхавшийся Хаширама прибыл вразвалочку со стороны другой лестницы.— Что и следовало ожидать от «Желтой молнии», — запыхавшись, с восхищением воскликнул Хаширама.
Тобирама, явно не отличаясь терпением и пацифизмом, схватил несостоявшегося суицидника за грудки и впечатал в стену с еще большим рвением.
— Какого хрена ты несся в окно, ублюдок? Где мэр Отороки?
Но мужчина стеклянными глазами смотрел под ноги, едва слышно нашептывая что-то под нос. Тобирама для профилактики отцепил его от стены и приложил с новой силой.
— Нельзя. Нельзя. Я должен умереть. Во имя искусства, иначе они убьют мою семью.
Трое детективов оторопели на мгновение от подобного заявления.
— Кто они? — немного дрогнувшим голосом спросил Сенджу-старший.
Однако мужчина закатил глаза, издав гортанный давящийся стон. Минато, Хаширама и Тобирама поняли, что произошло, но были не в силах предотвратить случившееся, слишком поздно перехватив мужнину за горло, — тот уже откусил себе язык и теперь захлебывался кровью.
— Твою же мать!
Упав на колени в предсмертных конвульсиях, суицидник лишь вытянул руку в строну коридора, откуда выбежал.
— Что там находится? — вскричал Хаширама.
— Кажется, конференц-зал, где мы проводили допрос, — быстро припомнил Минато.
— Тобирама, оставайся здесь, — приказал Сенджу и кинулся вместе с Минато в указанном направлении, приготовив оружие, предварительно сняв с предохранителя.
Мужчины замерли лишь на мгновение, пытаясь вслушаться в то, что происходило внутри коридора, скрывающего нечто, что заставило покончить с собой человека, поперхнувшегося собственным языком. Минато медленно толкнул угрожающе проскрипевшую дверь, что наклонилась вперед, на мгновение открыв картину, простирающуюся напротив на полу, но тут же закрылась, хлопнув обратно.
— Я ведь увидел то же, что и ты? — взмокший от пота Хаширама на мгновение сделал шаг назад, но, словно вспомнив, кто он и для чего здесь, снова толкнул дверь.
И мужчины вошли в комнату, в чьих стенах играли блики искусственных фонарей из-за окна. Свет, что мерцал на застывшем на коленях теле. Мертвом или живом? Руки повисли в воздухе, сложенные в замочке. Молитва, застывшая на приоткрытых окропленных кровью устах. Кому? Спасителю или мучителю?
Минато включил свет, чтобы скривиться от увиденного развороченного лица когда-то прекрасной секретарши мэра. Глаза её теперь – пустые глазницы с вбитыми в череп гвоздями.
— Он что, идиот, укокошить собственную секретаршу? — возмущенно взревел Сенджу, натягивая перчатки.
— Я такую мерзость в последний раз видел в квартире…
— Снимаемой в Токио Кукловодом? — иронично закончил Хаширама, опуская нижнее веко убитой. — Как-то по-дилетантски он её бальзамировал, не похоже на предыдущие работы.
— Запах стоит отвратительный. Она разве не забальзамирована?
— Да, запах разлагающегося тела. Уже как минимум три дня, — ноздри агента вздулись, мужчина принюхался к молившейся девушке. — Запашок-то не от неё.
Хаширама проследил за взглядом Минато за его спину — дверь во внутренний кабинет.
— Готов поставить свою месячную зарплату на то, что мы найдем органы блондиночки, — с беспечным и циничным вздохом предположил Хаширама, открывая дверь.
Жуткий смрад ударил в легкие, заставив желудок сжаться. Минато прижал рукав к носу, зажмурившись, — затхлый чад резал даже глаза. Со слезившимися глазами Хаширама нашарил выключатель, погружая комнату без окон в неоновый свет. Помпезная картина, заключенная в раму, во всем своем величии висела на стене. Зловонная, затхлая, почти что ожившее действие, что, кажется, вот-вот поднесет написанную руку со сгнившей костью к покрытому блевотиной рту. Черви, зияющие на сгнивших дырах в лице, казалось, сейчас же вывалятся за пределы холста. Портрет мэра Отороки собственной персоной. Вот только если это портрет Кукловода, то почему ниже рамы само ожившее произведение искусства сидело на багровом резном кресле с закинутой назад головой, открывая зияющую красную улыбку на глотке, откуда лезли черви. Хаширама многое повидал, но смесь зловония и представшего произведения в виде прогнившего мэра с извивающимися червями, пробивающими себе путь из головы, вызвало невольный приступ тошноты.