Кукловод
Шрифт:
Некоторые фрагменты зеркала падают мелкой крошкой к нашим ногам, наполняя гостиничный номер траурным перезвоном.
– Клаус, пожалуйста, поверь мне… - В тот день я больше не пытаюсь оправдаться, потому что ты заглушаешь мои слабые попытки, наотмашь ударив по лицу. Привкус ржавого металла во рту я чувствую раньше, чем ощущаю капли, скатывающиеся по подбородку с нижней губы и с мерным постукиванием капающие в ложбинку грудей. Сквозь слезы мне сложно различить выражение твоего лица, сфокусировать взгляд на твоих руках, которыми ты медленно спускаешь халат с плеч. Когда ткань с мягким шуршанием падает на пол, я только несчастно всхлипываю, слишком хорошо понимая, что никакие просьбы
***
Когда ты обхватываешь мои ягодицы, больно сжимая и заставляя меня обвить ногами твою талию, я просто обиженно соплю.
Когда ты погружаешь клыки в яремную вену, и проводишь кровавую полоску вниз, к груди, я кусаю окровавленные губы, чтобы не кричать от пылающей боли, которую вызывают твои укусы.
Когда ты вжимаешь меня в поверхность растресканого зеркала, и острое стекло вспарывает кожу на моей спине, я уже не могу сдержать вопль, ощущая, как холодит поясницу кровь, стекающая из глубоких порезов.
– Больно? Это только начало. Я позволю тебе умереть, куколка. Я хочу видеть, как ты сойдешь с ума, как будешь видеть видения со своим любимым Деймоном. Я позволю тебе умереть с его именем на устах.
– Твой голос так равнодушен, ты не кричишь, и только глаза демонстрируют всю степень испытуемой тобой ярости.
Когда ты сжимаешь пальцы на моей талии, медленно поднимая ладони вверх, сжимая их, и я чувствую, как дробятся ребра, у меня нет сил даже вскрикнуть. Умереть… Умереть… Ты позволишь мне умереть…
В день моего восемнадцатилетия ты говорил мне, что передо мною вечность, и я должна быть счастлива, потому что успею всё, что захочу. Я не успею ничего… Я умру.
Когда ты отнимаешь руки и позволяешь мне упасть на пол в россыпь битого стекла, я уже не могу сдержать истеричные всхлипы, клокочущие в горле.
– Ты мне противна. Даже прикасаться к тебе неприятно.
– Это последние слова, которые ты произносишь, перед тем, как выйти в коридор. Я же продолжаю лежать на осколках зеркала, в луже собственной крови, погибая не только от яда, переполнившего мое тело, но и от душевной боли, обволакивающей меня алым маревом.
========== Глава 11. Смерть - освобождение ==========
Ты возвращаешься только через сутки. Я сижу на кровати, прислонившись спиной к изголовью и невидящим взглядом слежу за солнечными зайчиками, выплясывающими беспечную чечетку на сиреневой ткани простыней и перламутровых плитках пола. Укус на шее невыносимо болит, но я упорно прогоняю мысли о скорой смерти, концентрируясь на каких-то отвлеченных воспоминаниях.
– Ну, что? Галлюцинации еще не начались?
– Ты подходишь к столику, стоящему возле кровати, берешь стакан и наполняешь его виски. Ты смотришь на меня абсолютно равнодушно, делая короткие глотки. Я же продолжаю хранить молчание, не поднимая на тебя взгляд.
– Отвечай, когда я с тобой разговариваю!
– Ты так резко дергаешь меня за волосы и заставляешь поднять к тебе лицо, что я только коротко всхлипываю, чересчур чувствительная сейчас к боли.
– Нет, не начались, - я всматриваюсь в твои глаза, пытаясь найти в них хотя бы крупицу доброты и сожаления. Тщетно… Ты переполнен яростью и ненавистью и теперь только и ожидаешь, когда я наконец начну мучиться по-настоящему. Ты отодвигаешь ворот футболки и смотришь на рану, которая за двадцать четыре часа успела расползтись по плечу и спине. Есть и другие укусы, поменьше, но и они причиняют нестерпимую, тлеющую, обжигающую боль.
– Да уж, выглядит отвратительно, - ты задумчиво проводишь по моей щеке указательным пальцем, и складываешь губы,
намереваясь что-то произнести, но резко останавливаешься, отдергиваешь руку и кладешь ее на подушку, сбоку от моего тела. Я в ужасе замираю и, как оказывается, не зря… - Это что такое?– Я… - Объяснения невысказанной тяжестью застывают в плотном итальянском воздухе, а я только наблюдаю, как ты достаешь из-под подушки кол. Несколько секунд ты просто вертишь его в руках, а потом зло ухмыляешься и произносишь:
– Сама строгала? Да у тебя много нераскрытых талантов, кукла, как я посмотрю.
– Не все ли тебе равно? Да, вполне возможно мне придется воспользоваться им. Но для тебя это только в радость, ты же просто не дождешься увидеть меня мертвой.
– Не знаю, влияние ли это твоего яда, бессонной ночи или тяжелых мыслей, которые упорно не хотят оставлять меня в покое, но я срываюсь на крик, хотя бы таким образом пытаясь донести до тебя, как меня ранит твое поведение. И уже тише я добавляю: - Я звонила Елене. Я не стала бы так…
– Заткнись! Я не хочу слышать этого. И не надейся, что ты умрешь легко. Ты пройдешь через все круги ада. Это мой маленький подарок для тебя. Ты умрешь с абсолютной уверенностью в моей жестокости и коварстве. А вот это, - ты подносишь кол вплотную к моему лицу и шипишь сквозь зубы, - я всуну тебе в задницу, если ты продолжишь играть в камикадзе.
***
– Мама. Мама, ты снова занята? Не бросай меня, мне страшно… - Я чувствую, как ласково скользят по коже лучи заходящего солнца, и мне кажется, что так же тепло и защищенно я ощущала себя лишь в детстве, когда мама еще находила время сидеть в изголовье моей кровати и гладить меня по волосам. Потом все изменилось, и я больше никогда не вернулась в тот маленький уютный мирок, где всё было так легко и просто.
– Нет здесь никакой мамы. Пей, - ты подносишь к моим губам стакан, одной рукой приподнимаешь мою голову за затылок, и мне не удается сдержать несколько соскользнувших слезинок. Твои руки теплые и сильные. И почему нам не суждено найти счастье? То счастье, где нет ответственности, где нет необходимости за что-то бороться, кому-то что-то доказывать, где можно просто быть собою. Кровь больше не помогает, и я только закашливаюсь, отталкивая от себя стакан и пытаясь стереть струйки крови, стекающие по подбородку, капающие на футболку, на постельное белье, на твои руки…
***
На небе всходит луна, и я смотрю на нее немигающим взглядом, судорожно сжимая руки в кулаки, когда легкие разрывает кашель, и я сплевываю кровь. На этот раз уже свою собственную…
Ты ушел куда-то, наверное тебе противно наблюдать за мной. Я выгляжу жалко, просто сгнивая заживо. Я напеваю детскую песенку о счастье, солнце и светлом будущем. Хриплое пение сменяется истеричным криком, когда боль во всем теле начинает напоминать сжигание заживо.
***
Я не знаю, который сейчас час. Возможно еще глубокая ночь, а может позднее утро. Быть может прошли минуты, с тех пор, как болезненный вой, больше напоминающий предсмертный крик умирающего животного, срывался с моих губ, а может прошли долгие дни моего пребывания в этой агонии.
Иногда мне становится легче. В такие мгновения мне снится что кто-то гладит меня по волосам, прижимает прохладные губы к разгоряченной коже лба, целует мои прикрытые веки, мокрые от слез щеки, пересохшие губы, удерживает меня, когда я вновь начинаю метаться по кровати и тихо шепчет, щекоча своим дыханием кожу возле уха, что-то непонятное.
Лишь иногда я разбираю свое имя и запоминаю одну фразу: “Я не могу иначе. Я не могу позволить тебе поступать, как вздумается. Я не должен изменять привычкам, даже ради тебя”.