Купол над бедой

Князь кивнул нам обоим и вернулся в свои покои. Молочный овал портала стал темнеть, рассеиваясь, как облако то ли дыма, то ли тумана. Князь не стал возиться, закрывая его по всем правилам и сжимая в точку, как следовало бы, оставляя нас наедине с окном.

– Погулять, значит, - Сержант смотрел на меня.
– C другой стороны, речь твою ребята уже растащили. Нашим понравилось, что ты про вас сказала, вашим - про саалан. И про начальство, это всем по душе пришлось, особенно про ленивого сома и стадо раков. Чего бы теперь не погулять?

– Надо у ребят запись попросить. Послушать.

– Не помнишь, что несла?
– хмыкнул он.
– Еще б тебе помнить, пить меньше надо. Или больше.
– Сержант покрутил в руках кредитку от князя.

– Он тобой сильно доволен, похоже, - взглянул мне в лицо и вдруг закончил.
– И по морде если и даст - то исключительно сам. Никому не доверит.

Я задохнулась от возмущения.

– Он не давал мне по морде!
– восстановила дыхание и продолжила.
– И вообще. У нас всегда считалось, что женщин бить нельзя.

– Женщина, - наставительно сказал взводный, - это когда с утра приходится решать, можно тебе рюкзак тащить сегодня, да и вообще на задание идти, или в казарме лучше сидеть, чтобы оборотни не унюхали.

Я покрутила головой: его русский язык оставался невозможно корявым, простые фразы еще удавались, но любое усложнение речи выдавало, что язык ему не родной и даже не очень дружественный.

– Когда с князем говоришь, ты человек. Его, с кольцом там или без, ваше дело. Вот и будешь получать как человек. И золотом, и по шее. Не нравится - путь чист.

Я вздохнула. Ну да, у их языка другие правила. Это у нас "человек" - слово однозначно мужского рода, а у них, как и с "магом", будешь определять по артиклю или прилагательному. Или по обращению. "Мужчина" на сааланике имеет однокоренным "воин", "женщина" - "хозяйка дома". Причем "дома" не в значении "жилища", а скорее понятия household. Еще давно, когда саалан были в новинку, кто-то из знакомых лингвистов говорил, что и "человек" у них явно произошел от того слова, которым определяли лично свободных полноправных членов общины, и что слово это не было привязано к полу, только к социальному статусу. Но надо было что-то отвечать. Я вспомнила недавний разговор с Сашей:

– Будь проще, да? И жить станет веселей...

– Будто у тебя выйдет.

Я посмотрела на Сержанта с недоумением, таким серьезным он вдруг стал. Он перехватил мой взгляд и продолжил:

– Знаешь, когда рядом с тобой колдуют, у тебя лицо такое интересное делается. Прямо как у старших магов, когда твое имя в разговоре всплывает. Словно они тебя видеть-то видят, но очень этого не хотят. Странно... Что им за дело до девицы из Сопротивления, которую князь при себе держит не пойми зачем?

– Как приманку, - буркнула я.

– Я тоже сперва так подумал, как на тебя в деле посмотрел, но нет, - покачал головой Сержант.
– Князь тебя бережет. Маги так учат, а не убивают. Или берег, пока чужие колдуны не появились, да один из них вокруг тебя крутиться не начал. Или не один? Знаешь, я тебе так скажу, - он вздохнул.
– Не мое дело, но ладно. У нас говорят: "Магу интерес, человеку слезы". Держалась бы ты подальше и от наших, и от чужих. Целее будешь.

Знал бы он. Я вздохнула. Какое уж тут "подальше".

– Ладно. Разговоры разговорами, а отбой уже был. Слушай, кто такие кла... Калабара...

– Коллаборационисты?
– чуть не с радостью спросила я. Уж лучше об этом, чем про магов.

– Да, это слово

– Уф... Что, никто не знает, что ли?

– Ваши, может, и знают, но не говорят, а нам-то откуда?

– Еще б им говорить. Помнишь, в прошлом году герцога да Фаллэ арестовали? Ну вот, это слово из той войны, годовщину победы в которой он разрешил отпраздновать и сам поучаствовал. Так тогда называли тех, кто осознанно и добровольно сотрудничал с оккупантами. Это вообще-то преступление.

– Ах вот ты кто, - хмыкнул Сержант.

– Ну да, - кивнула я.
– И все наши, кто здесь, - то же самое. Только со мной все еще хуже.

– Справишься, - уверенно сказал Сержант.
– Обычай твоего мира требует помнить, кто ты и откуда, но ты сможешь, уже смогла. Когда ящерица вырастает из своей шкуры, она сбрасывает ее, и по первости даже самой зубастой стоит опасаться любой занозы. Но со временем кожа грубеет вновь, даже если меняет цвет. Так и ты. Новую жизнь тебе дал князь, а оборотни - достойная цель для воина. Одного ты убила, и для тебя это было, - он на секунду запнулся, подбирая слово, - естественно, как для купца на глаз отмерить нужное количество материи или насыпать в меру зерна. Впереди лето, и ты продолжишь их убивать или помогать тем, кто идет в подвал или в зеленку на зачистку. А потом, когда их не будет, ты всегда сможешь продолжить незаконченный разговор с князем и его людьми, если сочтешь, что тебя заставили его прервать.

Я кивнула. Продолжу, как же. Теперь, с сайхами и Лейдом под боком, все так запуталось, что сказать сходу, кто мне друг, а кто враг, и что я хочу делать, у меня бы просто не получилось.

10 Долгая дорога

Марина открыла ленту новостей в блоге и вздрогнула. Закурила, перечитала еще раз, очень внимательно. Очередная пакость от досточтимых была привычной и ожидаемой, но... Вот ведь какое странное дело с дурными поступками: след от них тянется в разы длиннее, чем от хороших, и никогда не знаешь, кого и когда хлестнет по ногам. Выступление, срежиссированное братцами и сестрицами в сером, старательно и не задешево снятое на видеокамеру, торжественно показанное по телевидению и выложенное в интернет, расползлось за полтора месяца так широко, что зацепило даже человека, бесконечно далекого от всех политических дрязг и склок и способного хорошо отнестись хоть к наместнику, хоть к легату, хоть к пауку на окне, и проявить сочувствие даже к фавну. Оказалось, что есть предел даже у его терпимости и понимания. А от терпимости и понимания его жизнь зависела драматически сильно. Но сожалея о нем, Марина переживала совсем за другое.

16.03.2027. Без названия.

Наверное, последние заявки друзей и поклонников саалан прошли бы мимо меня. По сумме обстоятельств, у меня было немного шансов обратить на это внимание. Но это вот все увидел Арсюша, а он всю войну проживал в городе Ленинграде, на Верейской улице, в доме восемь. Правда, сначала они жили в другом доме, неподалеку, но его разбомбили.

Арсюша сорок первого года рождения и помнит мало что. Зато у него были мама и папа, которые достаточно рассказали. И старший брат. А еще один старший брат у него был до войны. Арсюша его знает только по фото. То есть, знал.

А еще у Арсюши нет чувства голода. Вообще. О том, что он забыл поесть, он вспоминает день на второй-третий, когда начинает темнеть в глазах и ноги становятся не слишком послушными. То есть, вспоминал. Потому что теперь об Арсюше надо говорить - был. У него когда-то давно, до Перестройки, Независимости и Вторжения, была жена Лида. Она умерла в пятьдесят лет. Врачи ему сказали "блокада догнала". Он был очень прочный дед, он пережил и эту утрату, и два крушения страны, и Вторжение, и Эрмитаж, и Филармонию, и все остальное, со всем справился. Вчерашнее только не смог пережить, сплохело ему. Гости бы сказали - "достойная жизнь, приличный срок, не о чем жалеть". Они и скажут, не сомневаюсь. Но только после этого все их призывы "проявить понимание и уважение к доблести обеих сражавшихся сторон" пройдут мимо меня.