Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1

Я не совсем разделяла ее взгляд, но мне тем любопытнее была его встреча со Львом. Разговор между ними завязался серьезно-философский, и я сейчас подметила, что Св., силясь блеснуть перед Львом, производил на него обратное действие.

По уходе Св. он обратился к сестре:

– Ах, бабушка Лиза, как это вы можете увлекаться вашим педагогом. Ведь это такой маленький, крошечный человечек, что его вовсе не видно.

Этот отзыв, конечно, не понравился моей сестре; но впоследствии оказалось, что Св. был не только маленький, но даже очень нехорошенький человечек.

Была ли во Льве проницательность писателя или чутье развитого ума – трудно решить, но подобные примеры повторялись очень часто.

Нельзя умолчать и еще об одной черте, ему свойственной.

Он страшно боялся быть неправдивым не только словом, но и делом, что, однако ж, иногда приводило к совершенно противоположному результату.

Так, например, приглашенный один раз к моей сестре на вечер, где должно было собраться довольно многочисленное общество, утром этого дня Лев написал мне, что быть к нам не может, – только что получив известие о смерти брата [197] . (Братьев своих он любил страстно.) Разумеется, я отвечала ему, что совершенно его понимаю. И что же? Вдруг он является на вечер как ни в чем не бывало.

197

О смерти брата Дмитрия Толстой узнал 2 февраля 1856 г.

Это появление взволновало меня до негодования.

– Pourquoi ^etes-vous venu, L'eon? [198] – спрашиваю я его потихоньку.

– Pourquoi? Parce que ce que je vous ai 'ecrit ce matin n’'etait pas vrai. Vous voyez – je suis venu, donc je le pouvais [199] .

Мало того, через несколько дней он мне признался, что ходил тогда же в театр.

– И вероятно, вам было очень весело, – говорю я ему еще с большим негодованием.

198

– Зачем вы пришли, Лев? (франц.).

199

– Зачем? Потому что то, что я вам написал сегодня утром, было неправдой. Видите, я пришел, следовательно, я мог прийти (франц.).

– Ну нет, не скажу. Когда я вернулся из театра, у меня был настоящий ад в душе. Будь тут пистолет, я бы непременно застрелился.

– A force de vouloir ^etre vrai, vous ne faites que des carricatures de la v'erit'e [200] , – говаривала я ему в подобных случаях, и он даже с этим соглашался, но не мог удержаться от экспериментов над самим собою.

– Хочу проверить себя до тонкости, – говорил он…

В эту зиму он приносил нам иногда кое-что из своих неизданных сочинений. Так, например, «Семейное счастие», «Три смерти» были впервые читаны у нас [201] .

200

– Стремясь быть правдивым, вы искажаете правду (франц.).

201

Рассказ «Три смерти» Толстой завершил в январе 1858 г. Возможно, что «Семейное счастие» читалось у А. А. Толстой 18 марта 1859 г. Она записала в дневнике под этой же датой: «Потом у нас чтение Л. Толстого. Он написал новое сочинение. Прелестный маленький рассказ деликатных оттенков… высокого комизма. Слушают священник Иван Васильевич, Мальцова, гр. Перовская, Маркевич» (Центральный государственный архив литературы и искусства. Автограф перевода с франц. Е. А. Масальской-Суриной).

Читал он плохо, застенчиво, и благодушно выслушивал всякое замечание. Скрывал ли он свое самолюбие или его еще тогда не было, – кто может сказать?…

Всего вероятнее, что в то время он смотрел еще на себя как на дилетанта писателя, сам не ожидая, что из него выйдет.

Иначе как мог бы он беспрестанно увлекаться совершенно посторонними предметами?…

Проекты рождались в его голове, как грибы. В каждый приезд он привозил новый план занятий и с жаром изъяснял свою радость, что наконец попал в настоящее дело.

То был поглощен пчеловодством, то облесением всей России или чем-либо другим… Школа держалась всего долее, но и она исчезла почти бесследно, как скоро он понял наконец свое истинное призвание.

Из писем Льва можно видеть, что наши личные отношения в продолжение многих лет оставались неизменными. При каждом свидании мы продолжали изучать друг друга: «Le bistouri `a la main» [202] , как выразился кто-то, но это делалось с любовью.

Наша чистая, простая дружба торжественно опровергала общепринятое фальшивое мнение насчет невозможности дружбы между мужчиной и женщиной. Мы стояли на какой-то особенной почве, и могу сказать совершенно правдиво, заботились, главное, о том, что может облагородить жизнь, – конечно, каждый со своей точки зрения.

202

С бистурием хирургическим ножом в руках (франц.).

Льву случалось упрекать меня в том, что я не впускаю его в тайник своего сердца и не поверяю ему того, что лично меня занимало; но это делалось с моей стороны без расчета или намерения [203] . Его натура была настолько сильнее и интереснее моей, что невольно все внимание сосредоточивалось на нем, а я была лишь второстепенным лицом, «donnant la r'eplique» [204] . Как уже было сказано, религия была главным предметом наших разговоров.

203

Толстой писал А. А. Толстой в октябре 1863 г.: «За одно я всегда упрекал вас и теперь этот упрек у меня в душе, и я довольно ясно чувствую и мыслю, чтоб высказать его. В наших отношениях вы всегда отдавали мне только общую (вы меня поймете) сторону своего ума и сердца, вы никогда не говорили мне о подробностях вашей жизни, о простых, ощутительных, частных случаях вашей жизни» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 61. C. 24).

204

Подающим реплики (франц.).

Любя глубоко своего друга, я почти с болезненным нетерпением хотела видеть в нем полную ясную веру, и странно – мы разошлись с ним духовно именно в ту минуту, когда вера коснулась его сердца [205] .

Но об этом после.

Со времени его женитьбы (1862 года) он почти безвыездно жил в деревне, и мы стали видаться гораздо реже, хотя и пользовались всяким случаем взглянуть друг на друга. Он ловил меня на железных дорогах, когда я ехала в Крым с царскою семьею, и даже решился однажды приехать ко мне в Ильинское, подмосковное имение покойной императрицы. Это было в 1866 году.

205

Имеется в виду спор о «вере» в годы духовного перелома Толстого (см. Переписку Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой. С. 324–331).

Вспоминаю, между прочим, как этот приезд взволновал мою воспитанницу, великую княжну Марию Александровну и братьев ее, тогда еще маленьких великих князей Сергея и Павла Александровичей. Они страстно желали узреть знаменитого автора. Но, будучи застенчивы, они не решались войти прямо в мою комнату и пускались на всякие хитрости, заглядывая в окна и двери, что очень забавляло и меня и Льва.

Помню еще, что в этот день он мне рассказывал про свою ссору с Тургеневым, которая едва не дошла до дуэли. Подробности этой ссоры исчезли из моей памяти (причина ее была самая пустая) [206] , но слов Льва Николаевича я не забыла.

206

См. в наст. томе воспоминания А. Фета и коммент. к ним.

– Могу вас уверить, – сказал он, покрасневши до ушей, – что моя роль в этой глупой истории была не дурная. Я был решительно ни в чем не виноват, и, несмотря на свою сознательную невиновность, я написал Тургеневу самое дружеское, примирительное письмо; но он отвечал на него так грубо, что невольно пришлось прекратить с ним всякие отношения.

Впоследствии все уладилось, и они продолжали видеться, но настоящей дружбы между ними быть никогда не могло. Они слишком расходились всем существом своим. ‹…›

В 1879 году Лев Николаевич приезжал в Петербург, чтобы собрать кое-какие сведения насчет декабристов, замышляя написать роман из этой эпохи [207] .

«Я хочу доказать, – говорил он, – что в деле декабристов никто не был виноват – ни заговорщики, ни власти».

Для изучения местности он отправился в Петропавловскую крепость. Комендант (не помню теперь его имени) [208] принял его очень любезно, показывал, что можно было показать, но никак не мог понять, чего именно он добивается… Лев Николаевич пресмешно рассказывал нам эту беседу.

207

Толстой для изучения материалов о декабристах приезжал в Петербург в марте 1878 г.

208

Е. И. Майдель. В какой-то степени он послужил прототипом барона Кригсмута, коменданта Петропавловской крепости в романе «Воскресение». О посещении Толстым Петропавловской крепости см. также воспоминания С. А. Берса в наст. томе.