Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
Сдав батарею, Толстой должен был явиться к начальнику всей артиллерии Севастополя, генералу Шейдеману. (Это про него-то в своих стихах писал Толстой, подлаживаясь под солдатский язык: «А как Шейсман генерал в море пушки затоплял… вовсе неглубоко, вовсе неглубоко» [68] ). Лев Николаевич не торопился являться, а когда явился (это было уже после отступления с Южной стороны на Северную), то генерал Шейдеман напал на него со словами: «Что вы так опоздали? Вы должны были явиться раньше!» Толстой же, не смутившись, отвечал: «Я, ваше превосходительство, переправлялся через реку… Думал, затоплять ли орудия?» (намек на действия генерала Шейдемана) [69] .
68
Действительно, Шейдеману было поручено затопить 90 орудий в море, чтобы они не попались неприятелю. Он затопил их неглубоко, так что все они попались в руки врагам. И я затопил 4 орудия своей батарей. Это было во время отступления с Южной стороны на Северную (Прим. Ю. И. Одаховского).
69
Помета Толстого: «Ничего не было» (Исторический вестник. 1908. № 1. С. 172).
Подобных столкновений с начальством было в Севастополе у графа Толстого много: он сам про них рассказывал, или о них передавали офицеры ‹…›.
Насколько любили Льва Николаевича сослуживцы его, видно уже из того, что однажды у меня за обедом, на Екатерининской улице Севастополя, я при Толстом обратился к товарищам со словами: «Господа! дадим слово не играть с Толстым! Он вечно проигрывает. Жаль товарища!» Толстой же на это преспокойно ответил: «Я и в другом месте проиграюсь». И действительно,
Толстой был бременем для батарейных командиров и поэтому вечно был свободен от службы: его никуда нельзя было командировать. В траншеи его не назначали; в минном деле он не участвовал. Кажется, за Севастополь у него не было ни одного боевого ордена [70] , хотя во многих делах он участвовал как доброволец и был храбр. В «аристократию» Толстой не лез, любил поговорить по душе, умно; недалеких товарищей, вроде Проценко, сторонился. С солдатами Толстой жил мало, и солдаты его мало знали. Но, бывало, у него хватит духа сказать солдату: «Что ты идешь расстегнутый?!» (Сам был либералом по этой части.) В обращении Лев Николаевич был ровен со всеми, хотя дружбы ни с кем не заводил; готов был поделиться последним с товарищами; любил выпить, но пьян никогда не был. Часто беседовал я с ним на разные темы: это был истинно русский человек; он любил свою веру и свой родной язык, но во всяком человеке прежде всего видел человека. Толстой поражал нас знанием языков. Он знал и польский язык, о чем я заключаю из бесед с ним [71] .
70
Толстой был награжден «за отличную храбрость и примерную стойкость, оказанные во время усиленного бомбардирования» Севастополя орденом Св. Анны четвертой степени с надписью «За храбрость».
71
Помета Толстого: «По-польски не знаю» (Исторический вестник. 1908. № 1. С. 173).
В общем я был знаком с графом Толстым около семи месяцев – время, когда в севастопольской обстановке можно было хорошо узнать товарища. ‹…›
П. Н. Глебов
Из «Дневниковых записей»
13-го сентября 1855. Бахчисарай
Как много, подумаешь, при главной квартире дармоедов – настоящие башибузуки. Теперь большая часть их толкается с утра до вечера по Бахчисараю; некоторые же отправились кавалькадой на горный берег. Майор Столыпин такой же башибузук [72] ; он служит в каком-то кавалерийском полку, а числится при главной квартире, не состоя ни при ком. На этом основании он и баклушничает где ему хочется; теперь, вот уже две недели, как живет в Бахчисарае ни при чем и ни при ком, а между тем получает жалованье и, вероятно, и награды. Такой же башибузук и граф Толстой, поручик артиллерийский; он командует двумя горными орудиями [73] , но сам таскается везде, где ему заблагорассудится; 4-го августа примкнул он ко мне, но я не мог употребить его пистолетиков в дело [74] , так как занимал позицию батарейными орудиями; 27-го августа опять пристал он ко мне, но уже без своих горных орудий; поэтому я и мог, за недостатком офицеров, поручить ему в командование пять батарейных орудий [75] . По крайней мере, из этого видно, что Толстой порывается понюхать пороха, но только налетом, партизаном, устраняя от себя трудности и лишения, сопряженные с войною. Он разъезжает по разным местам туристом; но как только заслышит где выстрел, тотчас же является на поле брани; кончилось сражение, – он снова уезжает по своему произволу, куда глаза глядят. Не всякому удастся воевать таким приятным образом. Говорят про него также, будто он, от нечего делать, и песенки пописывает и будто бы на 4-е августа песенка его сочинения [76] :
72
Прозвище штабных офицеров, не подчинявшихся общим армейским порядкам. У Толстого к ним было неприязненное отношение (см. его запись в дневнике от 26 июля 1854 г. в издании: Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. С. 17). Столыпин – Аркадий Дмитриевич, служил в гусарском полку и получил звание майора в мае 1855 года. Он увлек Толстого в военную вылазку в ночь с 10 на 11 марта 1855 года. Толстой содействовал публикации его очерка «Ночная вылазка в Севастополе» (Современник. 1855. № 7).
73
См. коммент. к ‹На севастопольских бастионах› Ю. И. Одаховского.
74
Неверно. В дневнике от 6 августа 1855 года Глебов записал: «4-го августа, за час до рассвета (в 21/2 часа) отряд начал движение с Мокрой-Луговины на Чоргун и Карловку… Две батареи, с двумя горными орудиями Л. Н. Толстого. – Г. К., повел я сам на Среднюю или Безымянную гору (Чоргунские высоты). Обе горы, Артиллерийскую и Среднюю – заняли мы без выстрела и благополучно снялись с передков. В это время уже рассветало, и мы тотчас же открыли огонь усиленный по неприятельским укреплениям…» (Русская старина. 1905. № 2. С. 270). До этой атаки Толстой вместе с упомянутым отрядом совершил тяжелый переход по Каралескому ущелью. В дневнике Толстой писал: «3 и 4 августа был в походе…» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 47. С. 58).
75
Толстой сообщал Т. А. Ергольской 4 сентября 1855 года: «27-го августа в Севастополе произошло большое и главное дело. Я имел счастье и несчастье прибыть в город, как раз в день штурма; так что я присутствовал при этом и даже принял некоторое участие, как доброволец» (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 59. С. 335. Перевод с франц.). В дневнике Глебова от 28 августа 1855 года описана военная ситуация, участником которой был Толстой: «Вчера, 27-го августа… начался штурм Севастополя. Это было около 12 часов утра; Крыжановский тотчас же прибежал ко мне и приказал, чтоб я, как можно скорее, скакал на Северную сторону, и там, против моста и в стороне от него, расставил бы две батареи, 11 и 14 бригады, с тем, чтобы орудия эти могли обсыпать картечью мост и вдоль и поперек, разумеется, на тот случай, когда неприятель опрокинет наши войска и вслед за ними бросится чрез мост… За взрывами и орудийною пальбою стрельбы ружейной и не было вовсе слышно, между тем как она не умолкала ни на одну минуту… Ночью предполагали даже перевезти на Северную сторону и орудия, но в этом не успели: большую часть потопили на бухте, а другую заклепали, как могли. Мне поручено было перевезти орудия от моста за Северное укрепление… когда же удостоверился я, что орудия спасены быть не могут, распустил всех по их командам» (Русская старина. 1905. № 3. С. 512–513).
76
См. коммент. к ‹На севастопольских бастионах› Ю. И. Одаховского.
Глебов в «Дневниковых записях» приводит один из списков песни «Как четвертого числа…» (Русская старина. 1905. № 3. C. 542–543).
Среди литераторов. За границей. Ясная поляна
А. В. Дружинин
Из «Дневника»
23 ноября. Среда.
Вчера обедал у Некрасова с новыми, весьма интересными лицами: туристом Ковалевским и Л. Н. Толстым. Оба из Севастополя [77] . I like both [78] .
77
Егор Петрович Ковалевский, писатель, путешественник; во время осады Севастополя находился при штабе главнокомандующего русской армией, встречался неоднократно с Толстым (см. Толстой Л. Н Полное собрание сочинений. Т. 47. С. 59, 60). Толстой приехал в Петербург 19 ноября 1855 г., в тот же день побывал у Некрасова (см. Толстой Л. Н Полное собрание сочинений. Т. 61. С. 369). В письме В. П. Боткину 24 ноября 1855 г. Некрасов сообщал:
«… Мне он очень полюбился. Читал он мне 1-ую часть своего нового романа – в необделанном еще виде «Роман русского помещика». Оригинально, в глубокой степени дельно
и исполнено поэзии. Обещал засесть и написать для 1-го № «Современника» «Севастополь в августе». Он рассказывает чудесные вещи. «Юность» еще не окончена» (Некрасов Н А. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1948–1953. Тт. I–XII. Т. Х. С. 259).78
‹Мне правятся оба (англ.).›
24 ноября. Четверг.
…Вчера встал поздно. Работал мало. Был поутру Тургенев ‹…› Обедал дома. Спал, чему мешала топившаяся печь. Потом у Саши [79] до 8 1/2 часов. Потом к Тургеневу. Совещание о юбилее Щепкина [80] . Публика огромна. Новые лица – поэт Тютчев, Бенедиктов, Бахметев. Остальные более или менее известны. Корш и «Русский вестник». Выгоды фуражек. Ермил Костров [81] в приапизме. Гончаров и Никитенко. О вечерах у министра Уварова.
79
Вероятно, Саша (Александра Николаевна) Жукова. О ней Д. В. Григорович писал А. В. Дружинину 22 августа 1855 г.: «Поздравляю вас с открытием Саши Жуковой; я обомлел, Панаев также… Саша – это просто сокровище!» (Летописи Государственного литературного музея. Вып. 9. С. 86–87).
80
В этот вечер составлялся адрес М. С. Щепкину по случаю 50-летия его сценической деятельности (см. Некрасов Н А. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1948–1953. Тт. I–XII. Т. Х. С. 260). На вечере был и Л. Н. Толстой (см. Никитенко А. В. Дневник. М., Гослитиздат, 1958. Т. I. C. 425).
81
Ермил Костров или Ермил – прозвище А. Ф. Писемского; в нем находили внешнее сходство с поэтом Е. И. Костровым (ум. в 1796 г.).
Воскресенье. 27 ноября.
…Вчерашний день был чернокнижен [82] , разнообразен и, надо прибавить, – счастлив ‹…›. Обедали у меня Панаев, Языков, Григорий [83] , Тургенев и Каменский ‹…›. К 9 часам съехались приглашенные на дачу Галлер: Толстой (Лев), Краевский, Тургенев и Дудышкин. После долгих хлопот с экипажами – выехали. Болтали всю дорогу. Дача недалеко от заставы. Бал весьма хорош. Нас приняли как родных. Лиза, Соня, Авдотья Михайловна, Саша Жукова [84] (Марья Петровна приехала под конец). ‹…› Краевский и Толстой пленены Александрой Николаевной [85] . Едва мог я их извлечь из бала. Все были довольны.
82
От имени вымышленного героя фельетонов А. В. Дружинина, описывавших похождения Ивана Чернокнижникова «по петербургским дачам», быт, нравы литературной среды (Современник. 1850. №№ 7, 8, 12).
83
Григорий – брат А. В. Дружинина.
84
О ней Д. В. Григорович писал А. В. Дружинину 22 августа 1855 г.: «Поздравляю вас с открытием Саши Жуковой; я обомлел, Панаев также… Саша – это просто сокровище!» (Летописи Государственного литературного музея. Вып. 9. С. 86–87).
85
Саша Жукова. О ней Д. В. Григорович писал А. В. Дружинину 22 августа 1855 г.: «Поздравляю вас с открытием Саши Жуковой; я обомлел, Панаев также… Саша – это просто сокровище!» (Летописи Государственного литературного музея. Вып. 9. С. 86–87). Также см. записи Л. Н. Толстого в дневнике 1856 г. (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 46. С. 72, 104, 105).
Понедельник. 28 ноября.
Вчера спал долго. Не работал ничего. Никто не был поутру. В 4 часа выехал из дома, причесывался, покупал перчатки, был у Некрасова и все-таки явился рано ‹…› Ермил явился первый. Пришли потом сам хозяин, Тургенев и Толстой, Дудышкин и еще кн. Долгорукий, известный тем, что был медиком в Севастополе [86] . Обедали хорошо и пили много. Было весело. Рассказы Долгорукова занимательны, хотя печальны. Севастопольские bon-mots [87] просто прелесть.
86
Речь идет о кн. Николае Александровиче Долгоруком (1833–1873). Толстой о нем вспоминал в 1904 г.: «… Коко Долгоруков – доктор. В то время была редкость, чтобы из этого круга кто-нибудь стал врачом… Это был удивительно ко всему способный человек: он стихи сочинял, и музыкант был отличный, и картины писал» (Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. М., Гослитиздат, 1959. C. 141).
87
Остроты (франц.).
После обеда было пение и музыка. Долгорукий хорошо пел французские и цыганские песни.
Четверг. 1 декабря.
Во вторник было несколько гостей поутру и помеха в работе ‹…›. Обедал у Некрасова с Каменским, Тургеневым, Толстым и Языковым. Толстой занемог и остается в Петербурге ‹…›. После обеда мы с Языковым дремали, остальной народ играл в карты ‹…›.
Вчера поутру работал, и, кажется, хорошо ‹…›. К Тургеневу, и обедал у него с Надей, Толстым и Долгоруким, после явились Фредро, довольно милый юродивый, и Иславин [88] , менее мне полюбившийся. Пели, врали, слушали рассказы о Севастополе и засиделись до полночи.
88
Вероятно, Константин Александрович Иславин, «дядя Костя» (см. о нем Толстой И. Л. Мои воспоминания. М., «Художественная литература», 1969. C. 79–81, Кузминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Тула, 1973. C. 38).
Воскресенье. 4 декабря.
В пятницу был обед в Шахматном клубе [89] – первый опыт литературных обедов и вечеров ‹…›. Съехалось много наших – Панаев, Гончаров, Полонский, Тургенев, Толстой, Долгорукий и Языков, одним из первых, чего и надо было ожидать. Присутствие новых гостей в клубе, по-видимому, было приятно его членам и старшинам. Я сидел между Дудышкиным и Андреасом [90] , против меня Толстой, Иславин [91] , Одоевский и Заблоцкий. Краснокутский привез известие о взятии Карса ‹…›. После обеда читали описание юбилея Щепкину, привезенное Краевским [92] ‹…›.
89
Шахматный клуб был учрежден в Петербурге в 1853 г. В 1859–1862 гг. стал местом встреч деятелей революционно-демократического движения (см. Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958).
90
Андреас – А. А. Краевский.
91
Вероятно, Константин Александрович Иславин, «дядя Костя» (см. о нем Толстой И. Л. Мои воспоминания. М., «Художественная литература», 1969. C. 79–81, Кузминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Тула, 1973. C. 38).
92
Я. П. Полонский тогда же записал в дневник такие подробности: «В клубе узнали мы о взятии Карса. Прибавление к «Инвалиду» было прочтено вслух. Это известие нас так порадовало, что мы кричали «ура», первое «ура» после Синопа. После клубного обеда Краевский вслух читал застольные речи, произнесенные в Москве по случаю 50-летнего юбилея актера Щепкина и в том числе адрес к Щепкину, посланный нами, петербургскими литераторами» (Голос минувшего. 1919. №№ 1–4. С. 104).
В субботу же день прошел тише и спокойнее ‹…›. Попал к Тургеневу. Обедал еще бородатый Максель, а после обеда Толстой читал очень хорошие главы из своей «Юности» ‹…›. Вечером я свез Толстого к А. М. Тургеневу, и до половины первого мы предавались тихой беседе.
Понедельник. 5 декабря.
…День провел уединенно ‹…› побыл у Тургенева ‹…›. Толстой представил мне мальчика – поэта Апухтина, из училища правоведения.
Вторник. 6 декабря.