Lai`a Gol

— Ты не должен был идти у них на поводу, — тихо произнесла девушка, как бы случайно дотрагиваясь до руки Сорела на предмет оценки его общего самочувствия.

— Всего лишь стакан виски, — так же тихо ответил он. — В противном случае наш диалог грозил затянуться до самого рассвета.

— А я-то тебе ещё бутылку ромуланского эля подарила! — рассмеялась она. — Знала бы про твои проблемы раньше, придумала бы что-нибудь поэлегантнее. Например, андорский дуэльный клинок…

— А что, у тебя такой есть?! — заметно обрадовался Сорел.

— Нет, — усмехнулась она. — Но если он тебе нужен, я достану.

— Не стоит, — пожал плечами он. — Бутылка мне тоже нравится. Она так красиво переливается в свете солнечных лучей!

— С тобой точно всё в порядке?

— Не беспокойся, после Бати-лу я знаю свой предел. Вот это он как раз и был, кстати.

— Молодец, Сорел, — не замедлил вмешаться Н'Кай, которому, между прочим, выпить так никто и не предложил (по непонятной причине и Лианна и мужчины, не сговариваясь, занесли его в категорию «дети»). — Лично на моей памяти такие слова звучали дважды, и всякий раз дело заканчивалось весьма и весьма неприятно. Я бы на твоём месте поостерёгся.

— Ты бы на моём месте… — прошипел вулканец, до глубины души возмущённый не столько имевшим место фактом подслушивания, сколько бесцеремонным комментарием со стороны, последовавшим после. — Ты бы на моём месте уже давно бы встал и голыми руками придушил того, кто вечно лезет со своим мнением куда не надо и когда не просят. К счастью для нас обоих, на моём месте нахожусь я, поэтому живи.

— Вот, значит, как, — с глубоким презрением отвечал ему Н'Кай. — И это называется друг! Я его, можно сказать, от верной смерти на Клинжае спас, а он! Предатель!

— Что? — едва слышно выдохнул Сорел, разом меняясь в лице.

Лея безмолвно подняла руку за спиной Сорела, давая понять всем присутствующим, что тот сердится по-настоящему.

Н'Кай намёка не понял.

— Предатель, предатель! — продолжал издеваться ромуланец со всей возможной серьёзностью. — И сын предателя!..

Сорел резко побледнел и вскочил на ноги.

— Я прощаю тебя, — тихо произнёс он и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Лея закрыла лицо рукой и молча отступила в тень.

— Чего это он, а? — указал на дверь удивлённый Н'Кай.

— Не знаю, — Эван подошла к Лее и взяла её за руку. — Что-то случилось?

— О да, — едва слышно ответила та. — Этот идиот брякнул нечто такое, чего при данных обстоятельствах говорить определённо не стоило.

— И что?

— И… ничего. К счастью, у Сорела хватило ума поставить блок прежде, чем я ощутила всю прелесть полноты вулканских эмоций.

— Что ты чувствуешь?

— А что бы чувствовала ты, если бы во время разгерметизации прямо перед твоим носом обрушилась трёхтонная стальная плита, отрезав тебя от той части космического корабля, где ещё остался кислород?.. Мне холодно. Немного штормит. Дыхание… скоро восстановится, — Лея села в кресло и обхватила себя за плечи. — Насколько я его знаю, могло быть и хуже. Не бери в голову.

— Вот они, скромные радости телепатов, — Алекс сердито бросила Эван покрывало, которым та укрыла сестру. — Ну кто тебя за язык тянул, чучело ты ромуланское?

— Я ничего не понимаю, — Н'Кай развёл руками. — Это всего лишь шутка, и он отлично это знал. Мы же просто играли! Чего он так взбеленился?

— Хороший вопрос, — Эван скрестила на груди руки, задумчиво глядя на бледную Лею, забившуюся под покрывало. — Не думаю, что он захочет беседовать с тобой на эту тему в ближайшее время.

Она опустила руку на голову сестры, и безучастность, с которой та отреагировала на этот, совершенно недопустимый в обычное время, жест, объяснила ей гораздо больше, чем сам результат сканирования.

— Эффект рикошета, — объяснила она притихшим товарищам. — Ничего страшного, конечно, но, боюсь, на сегодня веселье окончено.

Н'Кай стоял у окна, приложив ладонь к холодному стеклу. И вовсе он не виноват, что у вулканца крыша съехала. Кто ж знал, что этот федерал такой нервный! И вообще, что он такого сказал особенного? Ну что?!

* * *

Сорел шёл домой, не разбирая в темноте дороги и не обращая внимания на колючую метель, острыми льдинками жалящую его в лицо. Он был благодарен незаметно подступившим сумеркам и отвратительной погоде, которые скрыли от случайных прохожих всю ту гамму отрицательных эмоций, которая исказила его лицо всего минуту назад.

Как он мог! Нет, как он сам мог! Ромуланский мальчишка всего лишь брякнул глупость, не подумав, а он и рад стараться — взбеленился, как последний клингон!!! На глазах у всех! На глазах у неё…

И всё же… слышать это снова, после стольких лет, было невыносимо. По сути, это тоже своего рода условный рефлекс, только он считал, что поборол его много лет тому назад. Как выяснилось только что — не до конца.

Сорел поплотнее закутался в тёплую армейскую куртку. Наверное, поэтому он не хочет возвращаться обратно на Вулкан. В офисе теперь от жизни не спрячешься, а постоянно натыкаться на холодное молчание родственников для вулканца — да и для любого другого нормального существа, в общем — невыносимо. Да ещё и бабушка, мегера старая, как нарочно, присылает ему приглашения на все семейные собрания, где ему приходится сидеть в одиноком молчании; ну, скажет кто из юных два-три слова, пока от старших не огребёт за непонимание текущего момента — вот и весь разговор. А попробуй не приди — будет ещё хуже, вообще сапогами запинают… благо имеется печальный опыт.

Сорел вошёл в квартиру, снял куртку и бросил её прямо на пол. Всё, хватит, сказал он сам себе, пора с этим что-то делать, я же натуральный неврастеник. Удивительно ценное качество в открытом космосе для действующего опера, если подумать…

Сорел сел в кресло и закрыл глаза.

…Впервые его так назвала двоюродная тётка со стороны отца. Естественно, со стороны отца — можно подумать, у него есть хоть один знакомый родственник со стороны матери. Ну ладно, это ещё можно не простить, так понять — у старой Мадх, в общем, и не было причин для особой любви к долговязому растрёпанному мальчишке, который вечно ходил в синяках и питал какую-то просто нездоровую страсть к касе, произраставшей именно в её саду (и то сказать — каса там была хорошая — сочная, сладкая, а главное — дармовая). Впоследствии из мальчишки вырос нескладный молодой человек всё с той же неуставной причёской, из которого не получилось ничего хорошего, хотя пару деревьев касы в её саду он всё же впоследствии посадил. С соответствующими моменту извинениями. А вот почему весь остальной клан с её лёгкой руки стал относиться к нему так же, было не совсем понятно. То есть теперь-то он уже, конечно, понял, что к чему, но тогда… это было нелогично, несправедливо! Жестоко, если хотите. Ему едва минуло четырнадцать в ту пору, когда собственный клан негласно отказался от него, а он ещё очень долго не мог понять, в чём причина подобного отношения. А когда понял… что ж, он всё равно собирался уйти из дома. В течение последовавших за этим событием пяти лет он успел устроиться на работу к Ривзу, получить второе образование, крепко встать на ноги и основательно обозлиться на весь белый свет — во всяком случае, на ту его часть, где обитали представители клана Т'Гай Кир. Следующие несколько десятилетий, в течение которых неутомимая Т'Ра не оставляла своих попыток вернуть его в родной клан, которому он, вообще-то, абсолютно не был нужен, лишь окончательно убедили его в правильности однажды принятого решения. А потом, слава Сураку, вернулся с Земли Сарэк с молодой женой. Он кое-как научил Сорела самоконтролю, да и вообще… присматривал за ним по мере возможности. Аманда, само собой, тоже не могла остаться в стороне от воспитательного процесса (тот факт, что воспитуемый объект в ту пору был почти что в два раза старше неё самой, в расчёт не принимался), и относилась к Сорелу как к во всех отношениях бестолковому младшему брату, на правах которого он при их доме все последующие годы и отирался… особенно с тех пор, как умер Ривз. Она как-то сразу почувствовала его одиночество — у землян это качество вообще развито лучше, чем у вулканцев, кто бы и спорил.

Правда, Сарэк не знал о его секрете. Никто не знал — клан тщательно хранил свою тайну, или что будет правильнее — свой позор. Нёс его, как тяжкое бремя, все эти пятьдесят с лишним лет. Не был исключением и Сорел — спустя годы это стало для него так же естественно, как дыхание или сон. А если бы Сарэк знал? Интересно, продолжал бы он называть его своим другом и дальше или же выгнал бы вон без права аппеляции? Впрочем, это был не тот вопрос, ответ на который Сорелу хотелось бы узнать из собственного опыта.