Ларь

— Возьмешь?

Это не был голос, скорее набор отдельных звуков, который по какой-то случайности выстроился в слово. Мне даже показалось, что его произнес глухой, который лишь отдаленно понимал в голове, как оно должно звучать.

Несчастный чужанин оцепенел, не в силах двинуться. Я попытался поставить себя на его место. Притащили неизвестно куда, заставляют взять за руку почти мертвого человека. Да, такое себе зрелище.

— Бери! — приказал старик.

— Я не понимаю, — замотал головой чужанин.

— Мавлонов Хамза Хишанович, семьдесят восьмого года рождения, двоеженец. Одна жена с двумя детьми на родине, другая здесь. У тебя небольшая кафешка возле зоопарка, налоги не платил, просил либо переводами, либо за наличку, но тут взяли за задницу. Неофициально оштрафовали, но сказали, что так дальше не пойдет и надо будет зарегистрироваться. Но они помогут, потому что у них здесь есть свой человек. Так?

Старик не говорил — припечатывал словом без всякого остатка и надежды. И с каждым новым предложением Хамза все больше бледнел.

— Либо сейчас возьмешь его за руку и скажешь «Беру», либо я выйду за дверь и твоя жизнь в этом княжестве… в этой стране, закончится.

Вот я всегда говорил, что уговоры вкупе с угрозами работают намного лучше простых уговоров. Потому что Антон еще не закончил, а Хамза схватил умирающего за руку с такой надеждой, словно мы все находились в ЗАГСе, и чиновник просто обязан произнести: «Да».

Мне казалось, что сейчас должна была случится «искра, буря, безумие». По крайней мере, мне моя инициация помнилась, как нечто из ряда вон выдающееся. Но нет, на деле часть хиста лишь вяло втекла в Хамзу, а остальная просто вылилась наружу из умирающего чиновника. Старый рубежник умер, новый родился. Все произошло так буднично, будто ничего особенного и не случилось.

Хамза стоял наклонившись, все еще держа теперь уже труп и почему-то глядя на свою левую руку. Словно там для него могли открыться все тайны человеческого мироздания.

Старик меж тем деловито подошел к останкам стола, поднял один из листков, ручку, написал что-то и протянул Хамзе.

— Держи, езжай по этому адресу. Там расскажешь все, что случилось.

— А как же? — растерялся новоиспеченный рубежник, указав в сторону двери.

— Чужанские проблемы теперь не твоя забота. По этому адресу езжай, там скажут, что делать.

Жалко, что мне в свое время на жизненном пути не попался такой вот Антон. Правда, думал я совершенно о другом. К примеру, что ни разу не видел старых Антонов. Нет, ну серьезно, у кого-нибудь вообще был дед Антон? Это такая же редкость, как встретить человека с отчеством Артемович.

Старик проследил за тем, как Хамза уходит, после чего махнул мне. Мол, погнали.

— Придавить бы, — указал я на мертвого рубежника.

— Сейчас этот, — старик мотнул головой в сторону убежавшего Хамзы, — доедет и сюда все равно человека пришлют. Он все сделает. Пойдем.

— Я не специалист, но вроде как нельзя оставлять место преступления и все такое.

— Нет места преступления. Это несчастный случай. Хамза расскажет про стол, меня опросят, я подтвержу. Сильно разбираться не будут.

— Почему?

— Есть люди, которые если умирают, то всем становится немного легче. Алкоголики, садисты, убийцы. Я тебе скажу так, по Андрею никто горевать не будет. Его сюда и сослали, чтобы поменьше видеть. Пойдем, говорю, третий раз повторять не стану. Останешься тут и будешь беседовать с ратниками.

Вот как тут устоишь после такого аргумента? Мы выбрались из налоговой, и Антон подвел меня к старенькой «Volvo». Нет, не такой же древней, как он сам, но машина явно многое повидала на своем веку.

— Я не люблю людей, — вместо объяснений, начал Антон, когда мы устроились в авто и рванули с места. — И раньше их не любил, а когда взял первый рубец, все стало только хуже. Хист у меня такой…

Он замялся, будто бы раздумывая, сказать мне или нет. Впрочем, я думал совершенно о другом — как бы выжить после путешествия с Антоном. У меня всегда были определенные предубеждения насчет стариков-водителей. Потому что права они получали в лохматые годы и совершенно в другой стране, но вели себя так, словно с тех пор ничего на дорогах не поменялось. Или они не жили, а играли в компьютерную игру, в которой только что сохранились.

Мой нынешний водитель пошел дальше всех. Он периодически выворачивал на встречку, заезжал на тротуар, к счастью, пустой, постоянно «играл в шашечки». Нет, я понимаю, что в Питере редко когда не напряженно на дорогах, но мы вроде на тот свет не торопились.

— Хист у меня такой, растет, когда ложь слышу, — наконец закончил Антон.

— Удивлен, что вы еще не кощей, — попытался улыбнуться я, хотя по-прежнему мысленно жал на невидимый тормоз. Да и не мысленно тоже. Еще пара таких маневров, и я рисковал пробить днище ногой.

— Говорю же, людей не люблю. Но ты прав. Все врут. Всегда, везде. Я порой бывает нарочно подальше ото всех отсяду, да все равно достают. А когда этот… — он неопределенно махнул головой в сторону заднего стекла. Осталось догадываться, кем был тот самый загадочный «этот». Я рискнул предположить, что под ним подразумевался умерший Андрей, — меня за яйца взял, пришлось к чужанам выходить, лишь бы с ним не сидеть. Шутка ли, всего за полгода два рубца, хотя до этого полвека держался. Не хочу я быть кощеем.

Я сидел ни жив ни мертв, глядя, как мы быстро перемещаемся по городу. Мелькнула своими горделивами трубами «Аврора», пронеслись высокие шпили Соборной мечети, потянуло звериным дерьмом — верный признак ленинградского зоопарка. Петроградскую сторону я знал только по вершкам, но какие-то знаковые вещи определить мог.

— Куда мы едем? — наконец спросил я.

— К друзьям, — ответил Антон спокойно.

— Может, мне его того, сс…? — лихо тоже поняла, что дело пахнет керосином.

— Разобьемся, — покачал головой я.

— Нет, я эту машину чувствую, — ответил Антон, подумав, что я обратился к нему.

— Так что вас этот… поймал? — понял я, что лучшее, что сейчас может быть, — это занять сумасшедшего водителя разговором.

— Как и тебя, на леваке. Только с тебя он денег хотел поиметь, а со мной сложнее. У меня хист особый, как и ведунский дар. Вот он и сделал предложение, от которого нельзя отказаться. Пришлось мне устраиваться к нему в «Мытарский стол», помощником. На деле же — проверять всех, кто врет.