Ларь

— Вы, наверное, не услышали, Федор Василич. Наш воевода дружит с моей замиренницей, и они тоже очень за то, чтобы заполучить артефакт. И если выйдет поплясать на моих мертвых костях, это будет лишь дополнительным бонусом.

— Так отдай его им, — пожал плечами старик. — Ведь жизни людей стоят дороже какой-то зачарованной штуковины.

Я посмотрел на него так выразительно, что правец замолчал. Угу, отдай. Вот так вот просто. Сразу, как только заработаю достаточно денег, чтобы купить квартиру и забить ее банкнотами, а потом отдать ключ воеводе. То есть, я столько страдал, меня пытались неоднократно убить, мне удалось найти ответ, как достать реликвию, а теперь надо ее отдать.

Я думал, что это у меня очень плохие версии, но Василич переплюнул их все. Хотя оно и понятно, я сам виноват — не ввел полностью правца в курс дела, вместе с тем надеясь, что он найдет ответы на все вопросы.

— Ладно, забейте, сам что-нибудь придумаю.

Конечно, в этом я был совершенно не уверен. Мои светлые идеи всегда несли в себе нотку суицида.

— Матвей… а ты что-нибудь слышал о Рехоне?

— Слышал, вот, — я достал со Слова амулет. — Он просил вам передать. Говорит, остался от матери.

Губы старика задрожали, и он потянулся к предмету, но я быстро отвел руку.

— Я помню этот амулет, — проговорил правец. Слезы застыли в его глазах, вот-вот норовя покатиться по морщинистым щекам.

— Есть у меня подозрение, что это очередная уловка, — заметил я. — Я чувствую, что амулет зачарован. Вдруг Рехон решил отследить вас по нему и закончить начатое?

— Знаешь, Матвей, мы часто сеем камни, но удивляемся, что потом на их месте не всходит рожь. Каждый человек смертен. Правец, скуггец, чужанин, рубежник. Если мне суждено умереть от руки своего сына, потому что я не смог быть рядом…

— То я этого не допущу, — твердо сказал я. — Проверить мы, конечно, проверим. Но исключительно на моих условиях. Пойдемте прогуляемся, Федор Василич.

Старик торопливо кивнул и побежал собираться, даже чуть чашку с чаем не опрокинул.

— Могу поклясться, что этот сс… Рехон явится, как только амулет окажется у старика. И часа не пройдет.

— Посмотрим, — проговорил я.

Если честно, мне было даже непонятно, чего я хочу больше — чтобы иномирный кощей явился или наоборот.

Так или иначе, мы вышли на улицу, оставив кикимору в квартире. Что интересно, за Василича я не волновался. Я кощей, со мной Юния, даже если Рехон начнет безобразничать, его мы быстро осадим. Да и мне он сделать ничего не сможет, если не хочет нарушить договор. Что до меня… Лично я не хотел бы вредить Рехону на глазах у его отца.

Собственно, я сделал все то же самое, что и в прошлый раз. Пролил немного своей крови и повесил печать над правцем. После чего посадил его на детской площадке, а сам отошел подальше, к трансформаторной будке.

Архитектура Выборга в отличие от того же Питера могла свести с ума незадачливого туриста. Здесь вековые финские дома соседствовали со сталинскими зданиями, а уже рядом ютились панельки. Отличались и дворы. Питер славился своими «колодцами», Выборг в этом плане напоминал глухую провинцию, где едва наступили двухтысячные.

Нет, в последнее время до нас тоже докатились деньги из федерального бюджета, стал облагораживаться центр, принялись реставрировать памятники культуры, но вот дворы… дворы, в которых жили люди, по большей части остались теми же. Даже когда у нас поставили новую площадку для детей из пластика и дерева, рядышком продолжал стыдливо возвышался остов старых советских качелей, а вокруг буйным цветом росла сорная трава.

И вот посреди всего этого сидел правец. Рядом бегали детишки, но недолго. Я своим промыслом отвел их в сторону. Не потому, что мне не доставляло удовольствия слушать дикий ор (хотя и это тоже), а чтобы ненароком никто не пострадал.

— Сс… сколько ждать будем? — спросила лихо спустя минут десять.

Я хотел было сказать, что час, но осекся, потому что во двор въехала знакомая машина, за рулем которой сидел Рехон. Он теперь уже и водить умеет? Молодец, занимается, блин, самообучением.

— Я же говорила! — почему-то обрадовалась Юния. — Так что сс… тебя…

— Мы не спорили, — отозвался я. — Будь наготове, чтобы отвлечь его.

Было невероятное желание дотянуться до меча, лежащего на Слове. Так, на всякий случай. Если Рехон начнет буйствовать, выбора у меня не будет. Разрушить здесь несколько панелек я ему точно не позволю.

Зараза, тогда остро встанет вопрос с ларем, ведь Рехон мой напарник в этом нелегком деле. Вот что я за человек, сначала героически придумываю приключение, а потом не менее героически разгребаю последствия. Ну да ладно, нафантазируем что-нибудь. Сейчас главное — Василич. На худой конец возьму Ингу. Травнице все равно кого предавать, а войти в команду на первой линии ей точно будет интереснее, чем трястись в хвосте. Мне казалось, даже заемную способность русалки необязательно использовать.

Однако я не успел придумать все многоходовочки, которые придется применять после смерти Рехона, потому что случилось неожиданное. Иномирный кощей подошел к пассажирской двери, открыл ее и подал руку, чтобы из авто вылезла Зоя.

Вот теперь я уже окончательно растерялся и стал напоминать знаменитый мем с плачущим Серебряковым из «Левиафана». Рехон, как я и предполагал, обманул меня, чтобы найти отца. Но теперь вдруг привез сюда свою девушку. Чтобы что? Василич не рубежник, силу его Зоя забрать не сможет. Будет наблюдать за кровавой местью? Нет, люди, конечно, меняются, но что-то мне подсказывало, что не настолько. А судя по смущенному лицу Зои, она… стеснялась? Что тоже примерно такое же обычное явление, как метеоритный дождь.

Да и сам Рехон не торопился влететь в жир с двух ног. Он сразу заметил Василича, но не бросился к нему с криком: «Это тебе за мать!». А медленно, все так же держа Зою за руку, подошел к старику. Тот поднялся, не находя себе места от волнения. Федор Василич судорожно теребил полы рубашки и не сводил глаз с сына.

Они так и стояли друг напротив друга. Смотря, но не говоря ни слова. Даже вдалеке от них чувствовалось невероятное напряжение между этими иномирцами. Не знаю, когда мужчины начали бы разговаривать, если бы Зоя легонько не толкнула Рехона.

— Отец, — негромко произнес он.

— Сын, — осипшим голосом ответил Василич.

— Когда я узнал, что ты жив, то жил лишь мыслью о мести. Я очень хотел найти и наказать тебя за мои страдания, — кощей начал медленно, но постепенно говорил все быстрее, словно боясь, что у него не хватит духа сказать все, что он хотел. — Так было прежде. Но моя невеста убедила меня, что нужно уметь прощать. Она сказала, что я потерял мать, но не могу потерять отца. Это… сложно. Внутри меня еще горит что-то и противится, но я готов… готов принять тебя. Возможно, это произойдет не сразу, но я не хочу больше давать этой разрушающей ненависти топливо. Я хочу счастливо жить, как обычный человек.