Латинская Америка. От конкистадоров до независимости

Колонизация земель на территории современной Аргентины характеризовалась решительным преобладанием испанского или, точнее, креольского элемента в формировании культурного облика страны вплоть до XIX в. Испанская культура проникала сюда двумя главными путями: с севера — из Перу — через Жужуй, Сальту, Тукуман; с востока — через Рио-де-ла-Плату и по течению рек Парана и Уругвай. Здесь испанцы основывали города, становившиеся центрами экономической колонизации, распространения языка, европейского образа жизни, католической религии. В 1573 г. в пункте слияния этих двух потоков был основан город Кордова, самый значительный культурный центр Аргентины колониального периода.

Кроме этих двух главных потоков колонизации существовал третий, менее значительный: из Чили через перевалы южных Анд в Куйо, где в середине XVI в. конкистадоры основали города Мендосу и Сан-Хуан.

Многочисленные, но мелкие города, возникшие на путях испанской колонизации, в течение долгого времени — вплоть до середины XVIII в. — влачили жалкое существование. «Провинции Ла-Платы, — пишет М. Мёрнер, — представляли собой район второстепенный, находившийся в полном небрежении, особенно в отношении экономическом. Центры белого населения, маленькие и разбросанные, были почти полностью изолированы друг от друга; вся территория к югу от линии, соединяющей Буэнос-Айрес и Мендосу, все то, что теперь является Уругваем, а также Гран-Чако, в то время представлявший серьезное препятствие для сообщений, оставались вне процесса белой колонизации, и такое положение сохранялось еще в течение долгого времени»^{185}.

Жесткая регламентация отношений Испанской Америки с метрополией запрещала какую-либо торговлю в портах Атлантического побережья. Европейские товары должны были доставляться на Ла-Плату из Панамского порта Портобельо через перуанские порты Пайту, Лиму и далее через Потоси. Когда товары достигали поселений на Ла-Плате, их цена увеличивалась на 800–1000 % по сравнению с первоначальной. Об этом сообщалось в донесении губернатора Ла-Платы, датированном 1599 г.^{186} Города ла-платских провинций «были обречены на долгое время быть крайними тыловыми бастионами огромного вице-королевства Перу, а также служить для охраны торговли империи и границ с владениями Португалии. Лишенные возможности развертывать хозяйственную деятельность, обитатели Санта-Фе и Буэнос-Айреса должны были жить в глубокой изоляции, жертвуя своими интересами во имя законов и интересов метрополии. Это обстоятельство наложило особый отпечаток на процесс исторического развития»^{187}.

Хозяйственная структура ла-платских провинций в XVI–XVII вв. была весьма несложной: примитивное скотоводство на побережье, феодальное земледелие во внутренних районах, которое велось на основе эксплуатации покоренного индейского населения, чрезвычайно слабые внутренние торговые связи между удаленными друг от друга городками. Внешнеторговые связи поддерживались посредством контрабанды, которой активно занималось население Буэнос-Айреса, несмотря на жестокое преследование со стороны властей.

В первые века конкисты и колонизации культурная жизнь на Ла-Плате была весьма отсталой. Низкий уровень образования прибывших в колонию людей, трудности жизни в Новом Свете, отсутствие крупных населенных пунктов замедляли процесс культурного развития. Первые шаги на творческом поприще были сделаны людьми, принадлежавшими к духовенству. Так, первой исторической хроникой в Ла-Плате считают рифмованные повествования монаха-солдата Луиса де Миранды де Вильяфаньи, рассказывающие об основании Буэнос-Айреса и походах конкистадора Мартинеса де Иралы в Парагвай. Вторым произведением, относящимся также к чисто испанской литературной традиции, являются «Комментарии об Альваре Нуньесе Кабеса де Вака», написанные секретарем губернаторства Перо Эрнандесом и опубликованные в Вальядолиде (Испания) в 1555 г.

С началом колонизации ла-платских земель здесь появляются образованные люди, как правило духовного звания. Они записывают свои наблюдения относительно географии, животного и растительного мира. Благодаря их трудам европейские современники познакомились с названиями новых стран, их климатом, реками, землями, получили некоторые сведения о растительном и животном мире.

Внимательным наблюдателем был иезуит Педро Лосано (1697–1752), описавший свои странствия от Тарихи и Жужуя до Буэнос-Айреса, от Риохи и Катамарки до Корриентеса и Асунсьона. Его труд имел типичное для той эпохи название: «Хорографическое описание земель, рек, деревьев и животных обширнейшей провинции Чако-Гуаламба, а также рек и обычаев несметных народов неверующих варваров, там обитающих, а также достоверные исторические сообщения о тех народах, которые трудятся на землях, завоеванных некоторыми королевскими губернаторами, и министрами, и иезуитскими миссионерами, приведшими эти народы к вере господа истинного». Эта книга, изданная в Кордове (Испания) в 1733 г., повествовала об орографии и гидрографии района Ла-Платы, а также — с некоторыми фантастическими подробностями, взятыми у предположительных очевидцев, — приводила обширные сведения о флоре и фауне, лекарственных растениях, о племенах аборигенов, их обрядах и обычаях, резюмируя все это на уровне тогдашних знаний иезуитов в области естественных наук.

На Ла-Плате в тот период работал врач и ботаник галисиец Педро Монтенегро (1663–1728), тщательно занимавшийся сбором и описанием местных лекарственных растений. Его гербарий с оригинальными рисунками был издан в Европе и считался одной из лучших ботанических работ об Америке.

Однако наиболее значительный вклад в изучение ла-платских провинций колониального периода сделал иезуит Хосе Санчес Лабрадор (1717–1798), профессор Кордовского университета, а затем миссионер среди индейских племен к северу от Рио-де-ла-Платы, человек энциклопедических для своего времени знаний. Его работы по гражданской истории и истории церкви, зоологии и ботанике, астрономии и физике, этнографии и лингвистике сохранили определенное значение до наших дней.

К середине XVIII в. большая часть населения ла-платских провинций, численность которого, по-видимому, не превышала 200 тыс. человек, проживала в сельской местности. Оно было сгруппировано в маленьких (около 1 тыс. человек), удаленных друг от друга городках с отсталой экономикой натурального типа.

Искусственная изоляция от мировых торговых путей, редкие — раз в один-два года — сношения с метрополией, постоянная необходимость в самых элементарных предметах обихода и т. п. обусловили зарождение собственного, порой значительного, ремесленного производства. Экстенсивное сельское хозяйство и ремесло основывались на полурабском труде. На севере и западе страны применение массового труда индейцев позволило аккумулировать некоторые излишки примитивного производства, возникшие в ходе простейшей переработки сырья. Эти излишки, нуждавшиеся в сбыте на внутреннем либо внешнем рынках, шли на побережье, в Буэнос-Айрес, в Верхнее Перу. Природные условия побережья позволили значительно развиться скотоводству, продукты которого также нуждались в сбыте.

В этой ситуации быстро возрастает роль Буэнос-Айреса. «Из скромного второстепенного центра он становится все более и более торговым городом, все более активным портом»^{188}. Еще до ослабления таможенного режима через Буэнос-Айрес шла оживленная контрабандная торговля. Губернатор Андонаэги докладывал в середине XVIII в.: «Большая часть населения (Буэнос-Айреса. — В. С.) открыто занимается торговлей, не разбирая происхождения товаров»^{189}. А монах Педро де Паррас в 1749 г. писал, что Буэнос-Айрес «с каждым днем все более расширяется и растет и, по-видимому, в скором времени сможет соперничать с двором Лимы»^{190}. В самом деле, если в 1744 г. Буэнос-Айрес без окрестностей насчитывал 10 056 жителей (белых, индейцев и негров), то в 1779 г. — 24 205 жителей, а в 1797 г. — 40000^{191}.

В целом же на остальной территории колонии, по словам аргентинского историка Н. Р. Бустаманте, «существовало заметное различие между районами, сталкивались два типа экономики и социального развития и — более того — два типа культуры: одна традиционная, унаследовавшая жизненные идеалы, нормы, ценности испанского происхождения, ревниво охранявшиеся; и другая, уже довольно рано подвергавшаяся обновительному влиянию космополитического характера как в плане торгово-экономическом, так и в идеологическом, исходившему из передовых стран Европы, в особенности из Англии и Франции»^{192}. Основными носителями этих двух направлений в ла-платских провинциях были феодалы-землевладельцы внутренних районов и зарождавшаяся торговая буржуазия Буэнос-Айреса.

Рост экономического значения Буэнос-Айреса и примыкавших к нему районов, а также необходимость их военной защиты перед лицом растущей агрессивности английского капитализма побудили в 1776 г. испанскую корону к созданию вице-королевства Рио-де-ла-Плата. Из второстепенного торгового центра Буэнос-Айрес становится столицей. Спустя два года этот город получает право свободной торговли с метрополией, а в 1784 г. — ввоза иностранных товаров.

Вместе со все расширявшимся потоком товаров на Ла-Плату доставлялись и европейские книги. Прямое знакомство с трудами идеологов французской революции оказывало сильнейшее влияние на формирование революционного сознания, уже подготовленного изменившимися материальными условиями в колонии. Прогрессивная интеллигенция Ла-Платы зачитывалась произведениями Вольтера, Монтескьё, Руссо. Особенное впечатление производила идея «естественного права». Один из выдающихся руководителей борьбы за независимость Аргентины — Мариано Морено (1778–1811) видел в «Общественном договоре» Руссо «философию для Америки». В составленном им знаменитом документе «Меморандум скотоводов» идея «естественного права» интерпретируется применительно к аргентинской действительности. Переведенный Морено «Общественный договор» стал одной из первых книг, напечатанных в Аргентине в 1810 г. сразу же после Майской революции; тогда же он был распространен в качестве школьного учебника^{193}.