Легенды о Христе (с илл.)

Но Пилат, смеясь, ответил:

– Ты, конечно, права, видя в этом знамение богов. Но они не отнимут у солнца сияния из-за того, что иудейский лжеучитель осужден на распятие. Скорее мы можем ожидать важных событий, касающихся всей империи. Кто может знать, когда старый Тиберий…

Пилат не кончил фразы, потому что наступила такая тьма, что он перестал видеть стоявшую перед ним чашу с вином.

Он прервал свою речь, чтобы приказать рабам принести несколько ламп.

Когда стало настолько светло, что он мог разглядеть лица своих гостей, он не мог не заметить дурного настроения, овладевшего ими.

– Видишь, – сказал он несколько недовольным тоном жене, – тебе, видимо, удалось омрачить наконец своими снами наше застольное веселье. Но если для тебя действительно невозможно сегодня думать ни о чем другом, то расскажи лучше нам, что видела ты во сне. Мы послушаем и попытаемся истолковать твои сны.

Молодая женщина тотчас согласилась.

И когда она передавала одно за другим свои сновидения, гости становились все серьезнее. Они перестали осушать свои кубки, и лица их вытянулись. Единственно, кто все еще смеялся и называл все это глупостями, был сам наместник.

По окончании рассказа молодой оратор сказал:

– Да, это больше чем сон, так как сам я хотя и не видел сегодня императора, зато видел, как в город въезжал старый друг его, Фаустина. Меня только удивляет, что она еще не появилась во дворце наместника.

– Действительно, ходят слухи, что император поражен ужасной болезнью, – прибавил военачальник, – и мне кажется возможным, что сон твоей жены есть предзнаменование богов.

– Нет ничего невероятного в том, что Тиберий прислал кого-нибудь за пророком, чтобы просить у него помощи, – согласился молодой оратор.

Военачальник с очень серьезным видом сказал Пилату:

– Если императору действительно пришла мысль пригласить к себе этого чудотворца, то, конечно, лучше было бы для тебя и для всех нас, если бы он застал его в живых.

Пилат уже полугневно ответил:

– Уж не сделались ли вы благодаря тьме детьми? Можно подумать, что все вы превратились в снотолкователей и пророков.

Но военачальник не переставал волноваться:

– Быть может, еще возможно было бы спасти этому человеку жизнь, если бы ты спешно послал гонца.

– Вы хотите сделать меня посмешищем в глазах населения, – ответил Пилат. – Подумайте сами, каковы бы стали порядок и правосудие в стране, если бы узнали, что наместник помиловал преступника, потому что жена его видела дурной сон?

– Но что я Фаустину видел в Иерусалиме, это ведь действительность, а не сон, – сказал молодой оратор.

– Я буду отвечать сам перед императором за мой проступок, – сказал Пилат. – Он поймет, что этот мечтатель, беспрекословно позволявший моим рабам мучить себя, был бы бессилен помочь ему.

В ту самую минуту, как были произнесены эти слова, весь дом задрожал от непонятного гула, похожего на раскат грома, и почувствовалось колебание земли.

Дворец наместника остался невредим, но тотчас после подземного удара донесся со всех сторон ужасающий грохот разрушающихся домов и падающих колонн.

Выждав, когда можно было расслышать человеческий голос, наместник подозвал раба:

– Поспеши к месту казни и передай мой приказ снять с креста пророка из Назарета.

Раб поспешно удалился. Гости перешли из столовой в перистиль, чтобы быть под открытым небом на случай, если землетрясение повторится. В ожидании возвращения раба никто не решался вымолвить ни слова.

Раб вскоре вернулся и остановился перед наместником.

– Застал ли ты его в живых? – спросил Пилат.

– Господин, он умер, и в тот миг, как он испустил дух, произошло землетрясение.

В эту минуту послышались два резких удара в наружную дверь. При этих ударах все вздрогнули и повскакали с мест, как будто земля снова затряслась.

Вслед за тем вошел раб:

– Благородная Фаустина и Сульпиций, приближенные императора, желают видеть наместника. Они прибыли просить его помочь им найти пророка из Назарета.

В перистиле раздался словно легкий шорох и послышались едва слышные шаги. Когда наместник оглянулся, то заметил, что друзья покинули его, как человека, с которым случилось несчастье.

* * *

Старая Фаустина снова прибыла на Капри и явилась к императору.

Она рассказала ему обо всем случившемся, и, пока говорила, она едва нашла в себе силы взглянуть на него.

За время ее отсутствия болезнь сделала страшные шаги вперед, и Фаустина подумала: «Если бы боги имели сострадание, они дали бы умереть мне прежде, чем я должна сказать этому несчастному, исстрадавшемуся человеку, что всякая надежда для него потеряна».

Но, к ее удивлению, Тиберий выслушал ее рассказ с полным равнодушием.

Когда она ему рассказала, что великий чудотворец распят был в тот самый день, когда она прибыла в Иерусалим, и как близка она была к спасению его, то заплакала, подавленная тяжестью испытанного разочарования.

Но Тиберий сказал ей:

– Ах, как жаль, что все годы, прожитые тобой в Риме, не отняли у тебя веры в волшебников и чудотворцев, которую ты приобрела еще в детстве в Сабинских горах!

Тогда Фаустина увидела, что Тиберий никогда серьезно не ждал помощи от назаретского пророка.

– Зачем же ты позволил мне совершить путешествие в далекую страну, если ты все время считал это бесполезным?

– Ты – единственный друг мой, – сказал Тиберий. – Зачем было мне отказывать в твоей просьбе, пока еще в моей власти исполнить ее?

Но старуха не хотела согласиться с тем, чтобы император мог угождать ей.

– Видишь ли, вот это опять твоя старая хитрость, – сказала она. – Это то, что я всего меньше могла выносить в тебе.

– Лучше было бы тебе не возвращаться ко мне, – сказал Тиберий, – лучше было бы тебе остаться в родных горах.

Одну минуту казалось, что эти два человека, так часто ссорившиеся, опять наговорят друг другу резкостей, но гнев старухи быстро исчез. Миновали времена, когда она серьезно отстаивала свои мнения пред императором. Она снова понизила голос.

Но все же она не могла совершенно отказаться от попытки доказать, что она права.

– Но этот человек действительно был пророк, – сказала она. – Я видела его. Когда глаза наши встретились, я подумала, что это – Бог. Я обезумела оттого, что не могла помешать ему идти на казнь.