Лексикон света и тьмы

Они обошли соседские дома, продавая билеты. Притащили вниз стулья и расставили их рядами, зажгли стеариновые свечи и нарядились. И сейчас всё готово.

– Грета, можешь запускать зрителей, – говорит Яннике и улыбается младшей сестре накрашенными губами. Она ещё и напудрилась выпрошенной у домработницы пудрой и накрасила глаза её же тушью. На ней взрослое вечернее платье и туфли на каблуках, и Грета радостно и энергично кивает Яннике и вприпрыжку бежит вверх по лестнице. Прыгает со ступеньки на ступеньку навстречу шуму голосов на верхней лестничной площадке, в основном детских. Грета приоткрывает дверь и выглядывает наружу. Видит лица соседских ребят и их родителей. Народу полным-полно.

– Готовы? – спрашивает Гершон и гладит Грету по руке.

– У них билеты есть? – спрашивает она. Гершон оборачивается к соседу и что-то тихо бормочет, Грета не разбирает слов, но в ответ по толпе прокатывается смех, а потом папа показывает ей два рукодельных билета.

– Спасибо, – отвечает Грета делано будничным и бесстрастным тоном, как если бы она была взрослой тётей, какие стоят у входа в зал в Театре Трёнделага. – Занимайте свои места.

– А места пронумерованы? – спрашивает папа с хитрой улыбкой и дружески гладит её по спине. Грета мотает головой, успевая заметить, что у мамы очень напряжённое лицо. Подвал быстро заполняется. Грета видит, что некоторые соседи украдкой рассматривают стены, можно подумать, что их беспокоит что-то очень дурно пахнущее.

M как Мрачные подозрения относительно Хенри Оливера Риннана и постоянные предупреждения, что он очень опасен, наносит огромный урон, с ним надо разделаться как можно скорее. В конце концов его решают взять в плен живым.

Осенний вечер сорок третьего года, Риннан возвращается домой, на Ланстадсвейен, 1. Он вылезает из машины, усталый после рабочего дня, голова забита новыми заданиями и планами, но всё же замечает что-то странное. У его дома припаркован автомобиль, огни погашены, мотор выключен, но Риннан вроде бы видит силуэт за рулём, или их там двое?

Риннан в секунду напружинивается, он готов ко всему, тянется за пистолетом в кобуре на поясе, выхватывает его, уже видя шагнувшего на него из кустов третьего человека, с оружием.

– Риннан, беги! – кричит Карл, направляет на незнакомцев автомат и начинает стрелять.

Риннан под звуки перестрелки заскакивает в ворота. Пригнувшись, бежит к двери. Двумя руками держит пистолет у груди, вглядываясь, нет ли кого за углом. Слышит крик. Звук мотора, визг шин сорвавшейся с места машины, она несётся вниз по улице. Риннан бежит назад, прыгая по плитам дорожки, выскакивает наружу. Ему навстречу, держась за живот, идёт Карл. Его подстрелили. Риннан обнимает его за плечи и ведёт к машине. На секунду поднимает глаза и видит в окне за занавеской Клару, сейчас у него нет времени с ней объясняться, Карла надо немедленно везти в больницу, но при мысли о предстоящем разговоре Риннан чувствует тоску. Он помогает Карлу сесть в машину и велит шофёру гнать изо всех сил. Смотрит, как Карла кладут на носилки и делают ему укол в руку. Ждёт в коридоре, всё больше ярясь, и уезжает, лишь получив заверения, что с Карлом ничего страшного, жить будет. Никакие важные органы пуля не задела. Наконец Риннан садится в машину и едет домой, спать он ложится в гостевой комнате. Но сон не идёт, Хенри не даёт покоя мысль о том, что его враги дошли до такого – напасть на него возле дома! Он играет желваками при мысли, куда бы могли попасть пули. А если бы сын или дочка проснулись от шума и подошли к окну и их бы ненароком ранило или вообще убило? Да, они ведут войну, но не так же! Это уже полный отказ от правил и приличий. Теперь, сучье племя, мне всё разрешено, думает он и приказывает двоим из банды пойти на улицу и избить первого же прохожего, из мести.

В результате в тот день погиб случайный человек, его забили до смерти, просто так. Задержись он или пойди иным путём, погиб бы кто-нибудь другой.

M как Математика, как весь связанный с ней мир, по которому так тоскует Гершон, идя утром на работу в магазин, потому что, хоть он и старается с головой погрузиться в семейный бизнес и для этого переехал в Тронхейм, где честно помогает матери, плюс женился на девушке из еврейской семьи, к тому же выбранной со стратегическим расчётом, всё напрасно. Уравнение не сходится, он всё время уходит в минус. Ну не трогают его все эти платья и шляпы. Да и сам «Париж-Вена» тоже, как и его богатенькие покупательницы, которым вечно надо, чтобы им помогли, обслужили, которые смотрят на него с мольбой и так мечтают получить комплимент, что радуются любой подачке. Он сворачивает на Нордрегатен и улыбается знакомому лицу на той стороне улицы, он знает, что должен так сделать, важно создавать и поддерживать добрые отношения с постоянными клиентками, чтобы они по-прежнему одевались у них и не переметнулись к конкурентам. Я отлично справляюсь со своей работой, думает он, отпирая дверь магазина и нынешним утром тоже. Не в том дело, что он всего этого не может или не вытягивает, дело в том, что нет ему от такого существования ни малейшей радости. Стоит посреди работы выдаться свободной минутке, и он тут же начинает с тоской думать о научном сообществе, вспоминать разговоры о математике, джазе, литературе и философии. Ему ужасно не хватает ощущения победы, которое приходит, если решишь сложную математическую проблему: словно ты из последних сил карабкался на гору, но всё же покорил её, стоишь и с высоты оглядываешь окрестности. И Гершон вспоминает это ощущение, держа перед покупательницей переносное зеркало или отвечая на вопросы о качестве материала, рисунке и цвете, помогая подобрать правильный размер. Вдруг однажды звонит телефон. Это старинный друг семьи, который помог ему найти работу во время войны, математик. Он предлагает Гершону работу. И не абы какую, но место в команде, которая будет развивать Школу бизнеса и экономики в Осло. Гершон кивает, благодарит, но вынужденно понижает голос, поскольку пришли покупатели. Гершон говорит, что подумает, хотя уже сейчас понимает, что откажется. Ему придётся отказаться. День тянется, но наконец заканчивается. Он выпроваживает последнего покупателя, чувствуя новую чужеродную тяжесть во всём теле. Бредёт по улицам, живо представляет, что ждёт его дома, и решает сделать крюк. Эллен, скорее всего, опять без сил, отстранённая и погружённая в себя, как это обычно с ней бывает, или лежит с мигренью на втором этаже. Ей надо побыть одной. Он правда пытался ей помочь, как-то разделить с ней жизнь ради девочек, но не сумел, слишком уж она беспомощна. Трепетная лань, не приспособленная к обычной жизни ни в каких её формах, думает он и вспоминает сцену на кухне, случившуюся вскоре после их водворения в доме на Юнсвансвейен. Они с его старым университетским приятелем провели день на природе, и он вернулся домой с большой рыбиной, отличной треской весом в кило с лишним. И вручил её Эллен, ожидая, что сейчас она с ней разберётся, но Эллен в ужасе посмотрела на него и сморщила нос, она напугалась при виде трепыхающейся рыбы, у той ещё и кровь капала из разверстых жабр. Но он-то хотел как лучше, думал, она его похвалит и запечёт треску в печке или приготовит рыбный суп, она любит и то и другое, но она разрыдалась и сказала сквозь слёзы, что не знает, как с рыбой обращаться. Не знает, как её забивают, потрошат, чистят и готовят. И точно, подумал Гершон, она же сроду сама этого не делала. Её родители дали маху. Избаловали, а благосостояние, к которому крепилась её разнеженная жизнь, исчезло. Нет теперь больше ни фабрики, ни дома, ни водителей со служанками и поваром, осталась одна лишь беспомощность, обнажённая и малопривлекательная. Пришлось Гершону отправить Эллен полежать и самому готовить рыбу с помощью датской домработницы.

Он идёт дальше, оттягивает возвращение домой, а в голове всё проигрывается неожиданный телефонный звонок. Предложение работы в Осло. В Школе бизнеса и экономики. Экономика и математика. Это он знает и умеет, это ему интересно, он мог бы начать новую карьеру.

Он подсчитывает плюсы и минусы. Его жизнь минус «Париж-Вена», минус покупательницы, которым жмёт или слишком просторно в груди и талии, минус дом на Юнсвансвейен и всё, что с ним связано, плюс математика, плюс студенты, плюс Осло.

И, как только он позволяет себе эту мысль, минус Эллен.

Н

Н как знаменитый Никейский собор триста двадцать пятого года, который постановил, что христиане не могут брать проценты с кредитов. Соответственно, пропал всякий смысл давать деньги в долг кому-то, кроме друзей и родни. На иноверцев запрет не распространялся. И это стало началом мифа о жадных до денег евреев.

Н как Немеющие пальцы, они всегда немеют у тебя от тяжёлых работ, когда пилил брёвна или перетаскивал носилки с камнями с семи утра до двенадцати, а потом после короткого обеда снова до восьми вечера. А между деревьев роятся в солнечном свете насекомые, и по-прежнему всё цветёт и зеленеет, самое красивое время года для природы. Зимой рабочий день короче. Не чтобы вас поберечь, но чтобы никто не сбежал под покровом темноты.

Н как Нордштерн, Северная звезда, новая северная столица, которую Гитлер решил построить на окраине существующего уже Тронхейма и даже поручил архитектору Альберту Шпееру нарисовать город.

Наверное, эта идея пришла Гитлеру в голову во время его очередной пешей прогулки по Швейцарским Альпам, к обзорному пункту на Моосландер Копф, где по его приказанию построили чайный домик и поставили рядом скамью, чтобы он мог сидеть тут, отдыхать, размышлять над будущим и строить планы. С этой скамейки окрестности выглядят как серая гладкая гора, опрокинутая в озеро под ней, – устрашающее напоминание о малости и ничтожности человека. Возможно, иногда он вспоминал сказку, связанную с этим местом, она рассказывает, что под горой спит огромный великан, и он восстанет в судьбоносный для Германии час.

Бродя по здешним местам со своей овчаркой, Гитлер наверняка думал и о проблеме поставок из Англии, о британских кораблях, курсирующих в этой части Европы. Пытался сообразить, как их остановить, высчитывал, где лучше с точки зрения стратегии построить базу, и на ум ему пришла Норвегия, всей береговой линией обращённая к Атлантике. Она целиком оккупирована, значит, подходит, чтобы с её территории контролировать и ограничивать судоходство выше, в Северной Атлантике. Немецкие крейсеры могли бы выдвигаться оттуда, чтобы останавливать англичан, топить их подлодки и боевые корабли, чтобы сделать наконец-то Великобританию самым настоящим островом, изолированным со всех сторон и лишённым возможности снабжать движение Сопротивления на континенте боевым духом, пулемётами и амуницией.

Палец Гитлера проскользнул по карте через пролив Скагеррак, дальше к Осло, затем вдоль изрезанной береговой линии на юге, миновал Кристиансанн, добрался до Бергена и упёрся в Тронхейм. Гитлер взглянул на Россию и передвинул палец через границу, в Швецию, до Эстерсунда, а затем вернул его обратно.

Тронхейм.

Со стратегической точки зрения это идеальное место для размещения подводных лодок. Сюда легко доставлять снабжение грузовыми судами, здесь легко сгружать всё необходимое для Восточного фронта. Когда смотришь на карту, то Норвегия в этой части кажется узкой-узкой, будто огромная рука стиснула её посередине. Гитлер посылает машину за Шпеером, чтобы они вдвоём взглянули на его новый план, и велит адъютантам доставить ему самые подробные карты Тронхейма плюс фотографии.

И они перерисовывают мир заново, он и Шпеер.

Через несколько дней напряженной работы готовы первые наброски. В горе надо прорубить туннель, там будет гавань для военных судов и подводных лодок. Затем можно начинать строительство северной столицы Третьего рейха – города Нордштерн с населением в двести пятьдесят тысяч человек, их переселят из Германии; нового города, призванного своей архитектурой затмить все прочие крупные города. Здесь будет построен четырёхполосный автобан, он свяжет Нордштерн с Берлином. Отсюда военные корабли будут контролировать всю Северную Атлантику.