Лексикон света и тьмы

Теперь то, что осталось от базы подводных лодок, занято госархивом. Где-то в его недрах лежат и записи Риннана… если они, конечно, сохранились. Пометки, которые он делал в блокноте, фланируя в Тронхейме из кафе в кафе, из одного места в другое, и фиксируя всё мало-мальски подозрительное. Возможно, в этих записях можно найти доказательства того, что именно его донесение привело к аресту тебя и Давида, брата Марии.

По дороге, пока я еду по Трёнделагу на арендованной машине, я звоню в госархив и предупреждаю о своём визите, чтобы они успели достать нужные коробки из хранилища. Человек на том конце провода отвечает, что если записные книжки Риннана вообще есть в архиве, то находятся они не в Тронхейме, а в Осло. Потому что хотя судебный процесс и проходил в Тронхейме, но спустя несколько лет после войны все документы, относившиеся к делу, были перевезены в Осло и сданы в хранилище, оборудованное в горе на расстоянии велосипедной поездки от моего дома.

Н как Ноябрь.

Н как Новые члены банды, Новые полномочия и Новая штаб-квартира по Новому адресу, Юнсвансвейен, 46. Риннан впервые входит туда в сентябре сорок третьего года. Он шагает прямиком в гостиную, не снимая ботинок, оглядывается вокруг и широко улыбается: здесь они устроятся отлично. Близко к центру, но уединённо. Просторно, и хороший обзор окрестностей, чтобы врасплох никто не застал, да и от дома, где живёт семья, недалеко.

Он подходит к окну и смотрит в сад, на пожелтевшие фруктовые деревья, выпускает облачко дыма, которое тут же развеивается, и поворачивается к остальным. Ивар Гранде, Китти и Инга. Карл Долмен, Сольвейг Клеве и её дочка, ей восемь, и она будет здесь жить. Все члены банды молоды, как он сам. Все взбудоражены, как он сам. Риннан показывает, куда составить ящики, что они принесли, открывает один из них и вытягивает бутылку коньяка. Он купил его специально для сегодняшнего события. В Тронхейме нет сигарет, нет нормальной выпивки, а также нет машин, бензина и работы. А у Риннана всё это есть.

– Ивар, можешь принести нам стаканы? – спрашивает Риннан. Ему кажется, или в глазах его заместителя мелькнуло недовольство? Словно ему не по чину выполнять столь примитивные поручения. Однако он идёт за бокалами. Инга составляет ему компанию. И вот уже все обступили его, как делали его младшие братья и сёстры в детстве, в лесу или на втором этаже, где они спали. Риннан разливает коньяк, обходя компанию, и чувствует резкий коньячный дух, до того насыщенный, что дерёт глаза. Налив всем, Риннан поднимает бокал и говорит:

– Дорогие лоловцы, добро пожаловать в нашу новую штаб-квартиру! – с этими словами он подносит бокал к губам, алкоголь обжигает рот и мгновенно действует. Риннан чувствует, что у него развязался язык. – Здесь мы сможем спокойно планировать наши акции. Отсюда мы будем координировать операции. Продумывать, как нам внедряться в группы подпольщиков, чтобы разорвать их изнутри.

Он видит, что все восхищены его словами, любой и каждый из них, и что все приободрились.

– Вместе, дорогие друзья и коллеги, мы – самое ценное немецкое оружие в Норвегии. Вы слышали, что сказал в своей речи Геббельс? Агенты, которых он упомянул, – это мы и есть! Мы настолько хорошо потрудились, что молва о нас дошла до самого сердца Германии. А дальше будет только лучше! Здесь, в нашей новой штаб-квартире, мы станем готовить новые операции… но и праздники устраивать, конечно же!

Теперь и последние расправляют плечи и поднимают бокалы, напряжение спало. Риннан идёт к камину. Останавливается, поворачивается к сотоварищам и залпом допивает коньяк.

– Нам даны полномочия делать всё, что мы сочтём необходимым. Мы можем арестовывать врагов, допрашивать их и казнить, если потребуется. Все средства разрешены, не забывайте, они пытались убить меня у моего собственного дома! Когда в нём спали мои дети! Это война, и мы её выиграем. Мы разгромим их сопротивление. Здесь, в этом доме, друзья мои, мы пишем историю!

Под конец Риннан переходит на крик, поднимает бокал перед собой, ждёт, пока на нём сконцентрируются взгляды всех, и внезапно швыряет его в камин. Тот ударяется о поленья, вздымая снопы искр, и разбивается о стену позади них и языков пламени.

Кто-то вскакивает. Кто-то хохочет, но этим Риннана не обманешь: он увидел, что они его боятся, не знают, чего от него ждать, что он может выкинуть. И надо держать их в этом напряжении дальше, не давать им сорваться с крючка, так ими легче всего управлять.

Риннан закуривает сигарету и обводит комнату спокойным взглядом, будто ничего и не было.

А потом идёт вниз осмотреть подвал.

Н как Насилие.

Н как Надежда.

Н как Названия и имена.

Н как Нервы.

Н как Ночь и как Неотступная мысль, она назойливо крутится у Эллен в голове, не давая ей заснуть. Во мраке спальни в доме на Юнсвансвейен, 46, она прислушивается к дыханию Гершона, пытаясь понять, спит он или нет, и наконец решается шёпотом заговорить с ним.

– Гершон?

В темноте не видно ни обои, ни прикроватные столики, ни занавески. В темноте не видно глаза Гершона, они открылись и смотрят в темноту в другую сторону, Гершон лежит спиной к Эллен. Он тихо мямлит «да» – и снова тишина в спальне.

Эллен продолжает:

– Мне кажется, я не могу дальше жить в этом доме.

– Эллен, послушай… мы же всё обговорили и решили этот вопрос.

– Но я…

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу оставить Якоба одного с матерью в Тронхейме. Кто-то должен заниматься магазином.

– Понимаю. Но почему тебе непременно надо жить в этом доме?

– А ты не можешь ещё немножко постараться? Ты привыкнешь, всё пройдёт.

– Точно такие слова ты говорил, когда мы въезжали сюда. Но ничего не проходит, только хуже становится. Каждый, с кем я знакомлюсь, обязательно должен спросить, как мне живётся в таком доме, не пугает ли он меня, не…

– Тише, Эллен, ты разбудишь Яннике.

– Гершон, ты знаешь, что они творили в подвале? Ты это знаешь?

– Знаю конечно, Эллен. Но это было давно.

– Давно? Яннике сегодня снова принесла из подвала пулю и спросила, что это такое. Ты же говорил, что всё выковырял?

– Я ещё раз проверю и снова там всё вымою. Хорошо?

Некоторое время оба молчат. Мысли спотыкаются в темноте, они похожи на беглецов, которые ночью пробираются по лесу, они тяжело дышат, напуганы, отводят рукой одну ёлочную лапу за другой, ищут просвет, куда бы они могли выбраться, и наконец находят его.

– Ты никогда не говорила, что не можешь находиться в крепости Акерсхюс из-за того, что там убивали людей. А все войны за границей? Не надо думать о прошлом. Надо смотреть в будущее!

– Да, но…

– Эллен, ну постарайся, пожалуйста.

– Ладно…

– А теперь давай спать? Спокойной ночи, Эллен.

– Спокойной ночи.

Н как Ногти. Дело происходит в середине пятидесятых годов. Две сестры идут вверх по лестнице, в мансарду. Перед ними закрытая дверь в комнату с арочным окном, входить туда нельзя, там отлёживается мама, ей нужен покой, у неё снова мигрень. Зато им можно заходить в две потайные комнатушки слева, Яннике зовёт их Свечным клубом. Они такие маленькие, что надо согнуться в три погибели, чтобы пролезть туда. Старшая сестра идёт первая, у неё в руках свечка, и она со смесью страха и трепета показывает Грете свою находку: перевязанный бечёвкой пакет. А в нём что-то странное. Изогнутые кусочки чего-то сухого и твёрдого. Проходит несколько секунд, прежде чем Грета понимает, что перед ней. Это ногти. Не обрезки, а целые человеческие ногти.