Лента Мебиуса

Хотя Самсон и не был растерян, но он был очень недоволен собой. Арест прямо у трапа самолета произвел на него удручающее впечатление. Короля везли по улицам его столицы в грязной машине с решетками на окнах. Как дикое животное…

Он был просто обязан предусмотреть такое развитие событий.

Помощь извне? Кто будет спасать короля? Кому в наше время нужны короли?..

Самсон не тешил себя надеждой. И все же…

– Да Влатти, – сказал король, – где же ваши друзья, где эти бескомпромиссные борцы за свободу слова и демократию? Почему я их не вижу? Почему их не посадили вместе с вами? Где ваши славные правозащитнички?

– Ваше величество! Диссиденты никогда не были моими друзьями!

– надменно произнес да Влатти. – У меня вообще нет друзей. Их и не должно быть у настоящего художника. Художник всегда одинок…

– Очень жаль, – вмешался в разговор Лаубе, – кое-какие людишки на свободе нам бы сейчас пригодились.

Да Влатти, не глядя ни на кого, в пространство:

– Художник всегда одинок, но это не значит, что нет на свете людей, которым он дорог…

Звякнули ключи, дверь камеры отворилась, и в ее проеме появились двое тюремщиков.

– Гражданин Самсон! На выход! – произнес одни из них, пряча глаза.

Арестанты заворчали. Раздались голоса:

– Который день сидим без допроса!

– Где же справедливость?!

– Королям, значит, без очереди!

– Мы требуем демократического суда! – одновременно выкрикнули маркизы.

– А я требую вина, хлеба и зрелищ! – возвысил голос да Влатти.

– Вина ему захотелось! А зуботычину не хочешь? – угрюмо спросил тюремщик.

– Вы перепутали, – сказал Лаубе, обращаясь к да Влатти, – Армбург – это, голубчик, вам не Древний Рим.

– Я требую вина, хлеба и копченой колбасы! – настаивал да Влатти.

– Этот чревоугодник требует генеральский паек?! Получить хотя бы баланду! Третий день маковой росинки во рту нет, – занервничал священник, поднимаясь с колен. – Могли бы, кажется, хотя бы к служителям церкви отнестись по-человечески…

Тюремщик бросил на Лемке суровый взгляд.

– Ишь, какую будку наел, ваше преподобие! Поститься надо. Поститься! Сами же с детства нам вдалбливаете, что пост полезен!

– Полезен пост, а не голод! – высокомерно разъяснил тюремщику Лемке.

– Я требую вина, хлеба и вареной колбасы, – бубнил писатель, слегка понизив пафос.

– Вот же нахал! – восхитился второй надзиратель. – Заказывает, словно в ресторане сидит! Может, тебе еще и барашка на вертеле подать?

Тюремщики зареготали.

– Я прошу хотя бы чашечку кофе по-турецки и пару хорошо поджаренных коржиков, – уступил писатель, потерявший представление о том, где он находится, – мне нужно приободриться. И потом, разве вы, уважаемые господа с ключами и наручниками, не знаете, что людям умственного труда необходимо усиленное питание…

– Подожди, паскуда, – в один голос сказали тюремщики, – мы скоро вернемся и таких тебе коржиков нарежем… Хватит болтать!

По вдруг вспыхнувшему огоньку в тусклых глазах надзирателей можно было догадаться, что им приятно покрикивать на людей, которые вчера были сильными мира сего, а сегодня превратились в самых обычных узников.

Тюремщики подошли к Самсону.

– Ну, что копаешься, господин бывший король?

Свергнутый монарх тяжело шагнул к двери.

Гельминтолог состроил участливую физиономию.

– Если сразу поведут на тюремный двор, это значит, вас уже приговорили заочно. Вас поставят к стенке, зачитают смертный приговор и тут же приведут нго в исполнение, это произойдет так быстро, что вы не успеете опомниться. Это лучше, чем томиться годами, ожидая дня казни. Всё же, согласитесь, определенность лучше неопределенности, – успокоил Самсона Лаубе, – вы же сами так говорили… Помните, когда было голосование, казнить или не казнить Урбана? Что ж, вы не первый и вы не последний король, которого укокошивают таким макаром. И хотя вас, скорее всего, прикончат как простого мародера, попытайтесь отнестись к смерти философски – что наша жизнь!.. Когда увидите дула винтовок, направленные вам в лоб, не корчите из себя героя, а постарайтесь зажмуриться. Это очень помогает! Так делали все ваши предшественники. И еще! Не забудьте мужественным голосом, осипшим от ужаса, выкрикнуть «Всех не перестре!..» Это восклицание украсит вашу доблестную смерть у облупленной тюремной стены и сделает ваше имя легендарным, даже если перед самым выстрелом вы успеете обделаться от страха! Надеюсь, вас воодушевили мои напутственные слова?

Тюремщики надели на криво улыбающегося Самсона наручники и повели длинными мрачными коридорами через всю тюрьму. Шли минут пятнадцать. «Никогда не думал, что армбургская тюрьма столь огромна, – про себя возмущался Самсон, – не меньше моего бывшего дворца».

Наконец его привели в тюремный двор, сняли наручники, поставили у стены и велели ждать. Самсон не был трусом, но тут у него затряслись поджилки. Он вспомнил, чтО пьяной ночью говорил Аннет о крайне неприглядных обстоятельствах смерти последнего русского царя.

«Это меня Бог наказывает… Легко корить мертвецов. Они тебе уже ничем не ответят. По воспоминаниям тех, кто расстреливал царскую семью, Николай перед смертью вел себя достойно. Смогу ли я?.. Господи, зачем я вернулся?! И что стало с графом, Аннет, Полем? А где мой старый дурак Шауниц?»

Ветер донес звук далекого взрыва. «Это еще что такое? – подумал Самсон. – Аспероны решили немного повоевать друг с другом?»

Второй взрыв был намного сильнее первого, его эпицентр, похоже, был непосредственно у стен тюрьмы.

За вторым взрывом последовали третий.

Потом наступило затишье.

Через минуту Самсон услыхал разрозненные шумы, временами напоминающие рокот водопада, а временами – рев толпы, как на стадионе после забитого гола.

Вздрогнув от ужаса, Самсон увидел, как из-за угла появилась группа вооруженных людей с красными повязками на рукавах. Расстрельная команда, догадался он.

«Шлепнут сейчас, и все дела. Вон какие рожи! Этим что короля ухлопать, что мартышку… Итак, конец, вот-вот настанет миг, которого боялся с детства… Вспышка, удар в лоб и амба. Как это я когда-то говорил? Жил, жил король, да помер, вышел весь? Говорят, когда умираешь, перед мысленным взором проносится вся жизнь. Как кино, как детская книжка с цветными картинками. И где эти картинки? Пока кроме холодного ужаса я не испытываю ничего. Так страшно, что нет сил пошевелить пальцами ног. Все во мне остановилось, кроме сердца и слуха… Это будет почище, чем с царем Николаем. У стенки, помнится, расстреливали пока только одного венценосца, императора Мексики Максимилиана I, кстати, моего родственника по отцовской линии. Что ж, опять я второй…»

Глава 28

Стоя у венецианского зеркала в одном из внутренних помещений служебных апартаментов министра внутренних дел, полковник Шинкль примерял генеральский мундир маркиза Урбана.

Он вертелся уже достаточно продолжительное время, вставая перед зеркалом то в профиль, то анфас, то заглядывая себе за спину и жеманно поводя головой, как опытная модница, примеряющая котиковое манто, то высокомерно поднимая подбородок, делая зверское лицо и вытаращивая глаза.

Мундир Шинклю был впору. Для начала сойдет. Только надо немного расставить пуговицы. И для красоты повесить на грудь несколько поддельных орденов из министерского музея криминалистики. Там этого добра не счесть.