Лента Мебиуса
Шрифт:
Его избранница, семнадцатилетняя дура, без памяти влюбилась в старикана, за которым уже несколько лет ходил слуга с ведром, совком и метлой, чтобы удобней было собирать сыпавшийся из поэта песок.
Самсону пришли на память сумасшедшая парижская ночь и его полет с Аннет над тротуарами и мостовыми. Упоительный полет над мокрыми после теплого дождя камнями самого лучшего города в мире…
Как хороша была Аннет в эти мгновения, когда она, привередничая, сверкала черными глазками… Нежный профиль, детские полные губы в обольстительной капризной улыбке.
Вспомнилось, как она отдавалась ему!
Еще как может! Как раз обманщицы-то и выглядят всегда искренно и убедительно! И он это хорошо знал. Но как возвышенно прекрасен такой обман! Ах, испытать бы всё это вновь!
Перед его глазами стояло лицо Аннет. Таким грустным он его никогда не видел.
По сердцу словно полоснули ножом. Бедная девчонка, увязалась за мной, думал Самсон, поверила… Что с ней будет, когда меня?..
Самсон поднял глаза. Да, он отвлекся. Ускакал, так сказать, на рысистых своих мыслях в черт знает какие дали. Пора было возвращаться к мыслям о смерти, да и его убийцы были уже рядом. Самсон видел их нетерпеливые жестокие лица.
Ах, как хочется жить! Самсон с необычайной остротой почувствовал, что ему вовсе не хочется расставаться с жизнью.
Так вот, оказывается, как это бывает!
Вдруг все предметы материального мира приобрели поразительную четкость. Будто некий услужливый волшебник, обладающий садистскими наклонностями, насадил на нос короля колдовские очки, чтобы они усилили и обострили не только его зрение, но и страдания.
Самсон видел всё разом. И микроскопическую хлебную крошку на каменных плитах тюремного двора, и рядом – черно-красного червя, замершего в уверенности, что вот-вот хлынет животворящий дождевой поток с неба, и ворону, сидящую на тюремной стене и топорщащую под порывами теплого ветерка серо-черные свои крылья.
И всё это – и ворона, и дождевой червь, и хлебная крошка – вдруг разом как бы вонзилось в сердце Самсона, причиняя ему сладкую боль. Ноги стали ватными, и тут же Самсон почувствовал, что его окатил горячий очистительный пот.
Да, он не ошибся. Движение разрозненных фрагментов мира вокруг Самсона стало ощутимо замедляться. Что-то странное происходило со временем.
Когда-то, размышляя о смерти и о возможной жизни после смерти, он пришел к выводу, что Господь просто невероятно затягивает последние мгновения жизни человека.
И человеку, проживающему последнюю секунду и уже теряющему сознание, кажется, что она длится вечность. В этом не было бы ничего дурного, если бы не обидная мысль о том, что человек этим напоминает мотылька, вся жизнь которого один невообразимо длинный – для него! – день.
Человек все же не мотылек…
И, тем не менее, пусть нескончаемо долго тянется эта страшная секунда! Пусть вооруженные люди с ужасными лицами замедлят свой шаг, пусть остановятся и окаменеют; пусть замрет все живое и неживое вокруг. Пусть такая жизнь, чем – никакая… Пусть ожидание смерти, но не сама смерть!
Самсон не мог позволить себе умереть, исчезнуть из своего огромного мира, который равен Вселенной, не расшифровав загадки появления из небытия на свет своего «я».
С телом всё понятно. Животная сила дает жизнь
новой животной силе, в свежем теле народившегося индивидуума жизнь осваивается, обретает крепость, и вот тут-то в нем, в недрах взрослеющего организма, откуда ни возьмись, неожиданно появляется это загадочное «я», которое, собственно и есть «ты».Король смотрел по сторонам…
Время опять выкинуло фортель: оно побежало даже быстрей, чем бежало до своего замедления.
Люди с повязками на рукавах, с интересом рассматривая короля, стали проворно выстраиваться в ряд и что-то делать со своими винтовками. От них отделился высокий бородатый человек без винтовки, но с револьвером в кобуре на боку. Указательным пальцем он поправил очки у переносицы и внезапно закричал:
– Именем революционного народа вы, низложенный король Самсон Второй, приговариваетесь к смерти через расстрел…
Самсон вздрогнул. Человек с револьвером кого-то ему напоминал. Бородач неожиданно ловким движением выхватил револьвер из кобуры. Затем резким голосом отдал безграмотную команду. Что-то вроде «На изготовку» и сразу – «Пли!» И, опережая свою же команду, навскидку выстрелил.
«Царица небесная! К чему такая спешка?» – успел подумать Самсон, непроизвольно делая шаг навстречу убийце.
Через мгновение к ногам человека с пистолетом упала мертвая ворона.
Приговоренный к смерти король взглянул своему палачу в глаза.
Раздался грубый смех. Хохотала вся расстрельная команда.
Бородач сапогом наступил на окровавленное тельце вороны.
Самсон открыл, было, рот, чтобы поздравить революционера с трофеем, но тот опередил его.
– Молчать! – взревел бородач, потрясая дымящимся револьвером.
– По преступному королю, беглым, огонь…
Но негодяи не успели поднять свои винтовки. Страшной силы взрыв потряс тюремный двор. Вверх легко, точно картонный, поднялся кусок кирпичной кладки, унося с собой обрывки колючей проволоки.
На высоте нескольких метров этот огромный фрагмент тюремной стены на мгновение завис в воздухе и, рассыпаясь на части, в облаке красной пыли медленно, уже в виде груды обломков, с глухим прерывистым гулом осел на землю.
Взрывной волной Самсона вместе с несколькими людьми из расстрельной команды, два-три раза перевернув в воздухе и жестко протащив по шершавым грязным камням, отбросило на середину тюремного двора.
На какое-то время Самсон потерял сознание.
Когда он пришел в себя, то с удивлением понял, что ему лень открывать глаза и подниматься с земли.
Его вполне устраивала поза, в которой он лежал. Трудно сказать, устраивало ли это человека, на слишком мягком животе коего покоился затылок Самсона, но королю после испытанных страданий у тюремной стены нравилось лежать вот так, вытянув ноги и разбросав в стороны руки. И ощущать всем своим изломанным, но сильным и живым телом, бурную, почти детскую радость жизни.
Вспомнилась грязная и святая яма из далекой парижской юности. Яма, из которой ему, пьяному от вина и прозрения, открылись такие глубины Вселенной, какие не подвластны никому: ни высоколобым философам с их манерой все на свете подгонять под удобные и стройные концепции, ни остроглазым астрономам, оснащенным самыми мощными электронными телескопами.