Лента Мебиуса

Но да Влатти и на этот раз не изменил себе и на личной аудиенции, коей был удостоен, сонно глядя в глаза монарху, повторил, что он с ним, с монархом, не сработается.

Глава 30

Настало время ненадолго вернуться назад, к трупам на камнях тюремного двора и громоподобному взрыву. Позже выяснилось, что бородатый бандит с пистолетом, меткий стрелок по воронам – это никто иной, как отец Лоренцо, сеньор Роберто даль Пра, вернувшийся в Асперонию после длительного отсутствия и сразу же присоединившийся к перевороту.

Надо сказать, что на первых порах команда заговорщиков росла как на дрожжах. И сеньор Роберто, который последние годы был вынужден из-за происков министра Урбана скрываться за границей, горел желанием вернуться на родину. Ведь он – сын покойного короля Иеронима. Пусть побочный. Пусть он носит другое имя. Но кровь-то в его жилах течет королевская!

Когда матушка, незадолго до своей смерти, рассказала ему, чей он сын, Роберто воспылал желанием когда-нибудь доказать всем, что он ничем не хуже того, кто восседает на троне. В сущности, чем законнорожденная человеческая особь отличается от незаконнорожденной?

Когда он узнал, что Лоренцо замешан во всей этой истории с государственным переворотом, то поспешил примчаться в Армбург, чтобы помочь сыну занять престол.

Деятельный от природы, сеньор Роберто даль Пра быстро сколотил отряд мародеров, состоящий из контрабандистов, с которыми он сдружился в годы изгнания и с которыми принялся планомерно грабить все, что не успели разграбить королевские гвардейцы.

За несколько дней отряд численно разросся до батальона, который, само собой разумеется, получил название дивизии. Так всегда бывает, когда революция получает деятельную поддержку со стороны низов. И в этой связи совершенно естественным выглядит присвоение старшим даль Пра самому себе высокого звания команданте.

Команданте не подчинялся никому, кроме члена Революционного Совета Лоренцо даль Пра. Парни сеньора Роберто работали и днем и ночью. Сундуки с барахлом свозились в реквизированный у графа Нисельсона особняк, в подвалы, уходящие под землю на два этажа. Революционный задор сеньора Роберто еще долго не угасал бы, если бы мэр Армбурга Генрих Берковский не посоветовал ему повременить с акциями изъятия ценностей у знатных асперонов.

– Ну и дурак же ты, команданте, – дружелюбно сказал Генрих. – Зачем грабишь? Это и так скоро все будет твоим…

Узнав, что король арестован, команданте Роберто не стал медлить, погрузился вместе со своими боевыми товарищами в грузовик и приказал взять курс на федеральную тюрьму.

Мандат со страшной революционной печатью открыл ему двери главного асперонского острога. Дальнейшее известно.

…Аннет живет в королевском дворце. Самсон так и не решил, что с ней делать.

Он помнит слова, которые сказал ему Поль. «Когда-нибудь, когда у вас будут внуки, она будет горько оплакивать твою смерть». Заявление на первый взгляд кажется оптимистичным. Явно слышится жизнеутверждающая геронтологическая нотка. Впереди долгая жизнь, в течение которой предстоит не только обзавестись внуками, но еще и родить детей, долженствующих этих внуков произвести на свет. Но в то же время с бестактной прямолинейностью указывается на то, что король смертен. А это, противореча эдикту о королевском бессмертии, напоминает о том, что, к сожалению, все люди, когда речь идет о смерти, равны перед Богом.

Можно сказать, что Аннет вписалась в жизнь асперонского королевского двора.

Это значит, что она, подобно Лидии, законной жене короля, сквозь пальцы смотрит на увлечения Самсона. Трудно сказать, чего она ждет…

Как-то одним серым, ненастным утром между королем и Аннет состоялся разговор. Самсон провел беспокойную ночь.

Его мучили сны. Вернее, сон. Который повторялся с небольшими изменениями несколько раз подряд. Париж. Ночь. Он мечется по каким-то глухим переулкам и пустырям в поисках ямы с отбросами, в которой некогда испытал волнующее чувство полного слияния с беспредельным пространством вселенной и временем, которое, застыв, на глазах превращалось в вечность.

Наконец он находит яму. Потом еще одну, потом еще, еще и еще… Но все они заняты! В каждой – по мечтателю, незаконно захватившему то, что по праву должно принадлежать первооткрывателю. То есть Самсону. Его попытки, потеснив, прилечь в яму к одному из захватчиков приводят к тому, что мечтатель, яростно отбиваясь руками и ногами, выталкивает Самсона прочь.

После очередного такого сна Самсон очнулся на полу, рядом со своей постелью. Он понял, что только что скатился с высоченной старинной кровати.

Самсон лежал на ковре, уткнувшись носом в горлышко бутылки, пахнущей коньяком. Он упал неловко и лежал ничком, и руки его были вывернуты назад, за спину. Ему было больно, и он страдал.

– Любимая, – простонал он. – Подними меня… Я, кажется, что-то себе сломал.

Перепуганная Аннет помогла Самсону подняться, заставила надеть теплый халат; потом, преклонив колени, вдела сухие королевские ноги в домашние туфли.

Все это время Самсон болезненно постанывал, кряхтел и неслышно бормотал ругательства, которые Аннет приняла за молитву.

Он не сопротивлялся, когда Аннет усадила его в кресло.

– Говорю же, я себе что-то сломал… – ныл Самсон, испытывая желание расплакаться.

– Ничего вы себе, ваше королевское величество, не сломали. Самсон капризно выпятил нижнюю губу.

– Я все время что-то ищу, – сказал он слабым голосом и посмотрел на Аннет.

– Да, да, ты все время что-то ищешь… Тебе налить молока?

– Вот и сегодня… Я ищу свое место. Если ты еще раз заикнешься о молоке, велю отрубить тебе голову! Не перебивай меня и слушай внимательно… С тех пор как уехал Поль, ты, кажется, осталась одна во всем королевстве, кто может меня понять…

– А граф Нисельсон?

– Граф – асперон. А аспероны – за редким исключением – отличаются редкой непонятливостью, когда при них заводишь разговоры о возвышенном… И потом, для Нисельсона я – король. Между нами существует дистанция, установленная временем и условностями, и для него она непреодолима.

– А Лаубе?

– Лаубе, к сожалению, излишне ироничен. Ирония тогда хороша, когда она к месту. Нельзя потешаться абсолютно над всем… А он…

– А он?..

– А он считает, что можно. Лаубе говорит, что для иронии нет заповедных мест…

– Значит, остаюсь я?

– Как ни печально… Налей молока, черт с тобой. Слушай, что я тебе скажу. Мое место не здесь. Тем более что это место все время кто-то хочет занять… Возможно, это вообще не мое место. Не умри мой братец Людвиг, я бы до скончания века оставался принцем-инкогнито и, скорее всего, и по сегодняшний день околачивался бы в Латинском квартале, потихоньку спиваясь и мечтая о славе писателя… Хотя нет, я бы не спился. Чтобы спиться, надо иметь к этому призвание. А у меня его нет. Вот Поль другое дело. А я нет… Ах, если бы я тогда остался в Париже!.. Но сейчас и там… – Самсон безнадежно махнул рукой, – и там все места заняты. Сон, сон, вещий сон мне снился…