Лента Мебиуса

Самсон открыл глаза и приподнялся. Пыль, оседая, разъедала глаза и мешала дышать.

Вокруг валялись безжизненные тела людей, явившихся сюда, чтобы убить его.

Кровожадный бородач сидел на земле, привалившись спиной к перевернутому мусорному баку и смотрел перед собой единственным уцелевшим глазом. Его покрытая пылью борода была измазана черной кровью.

Как завороженный, он перевел взгляд в сторону, к самому центру двора и, обнаружив короля, изумленно осклабился. Рукой нащупал револьвер. Поднял его и прицелился. Видел он своего врага прекрасно. В глазу убийцы застрял осколок стекла от очков. После взрыва осколок лег на глаз, как контактная линза.

Увидев черную точку револьверного дула, Самсон вспомнил совет окаянного гельминтолога и крепко-крепко зажмурился. Но легче от этого не стало.

«Обжулил, чертов говночист, не помогает. Страшно, господи, как же страшно! Ну, Лаубе, это уже ни в какие ворота… День еще не кончился, а сколько событий… Многовато для одного рядового короля, приговоренного к расстрелу…» – успел подумать Самсон.

– Эй, на шхуне! – хрипло выкрикнул он. – Вам не надоело? Вы один раз уже в меня сегодня стреляли, может, достаточно?! Это не по-христиански. Не понимаю, чем я вам насолил… Предлагаю мирные переговоры!

– Не бойся, Самсон. Это всего лишь смерть… – плюясь сгустками крови, просипел бородач. – Каин палит по Авелю, что ж тут непонятного? Так что, драгоценный мой братец, все в соответствии с христианскими заповедями…

И нажал, подлец, на спусковой крючок…

Часть V

Глава 29

Прошло несколько лет. Зажили царапины на теле государства. Зажили быстро, потому что выяснилось, что жить в стране с активно действующим королем совсем не плохо.

Аспероны глубоко осознали, что это лучше, чем жить без короля и принимать участие в политической и общественной жизни своей страны и брать на себя некую, пусть мизерную, долю ответственности за судьбу отечества. Пусть уж лучше это делает кто-то другой. Тот же король, например…

Асперония по-прежнему, слава Богу, монархия с тенденцией к классической тирании, но без ужасов средневековья. В двадцать первом веке тирания внешне приобрела черты большинства современных западных демократий, где власть президента или премьер-министра подчас весомей неограниченной власти императора Нерона.

Самсон чудесным образом избежал смерти (автор надеется, что это обрадовало читателя). О том, как это произошло, – речь ниже.

Самсон правит страной единолично. С тронного места убрано второе кресло, традиционно предназначавшееся супруге короля. Король, как и художник, должен быть всегда одинок. Таковы правила игры в королей… Он так и объяснил это Лидии, которую вернул из изгнания с условием не совать свой нос ни в одно из его дел. Ее величество ничего не поняла, но поклялась, что будет тише воды и ниже травы.

Каждое утро в опочивальню к королю с докладом входит сильно располневший Шауниц.

Он тихим голосом сообщает последние новости, которые, по его мнению, могут представлять для короля хоть какой-то интерес.

При этом он никогда не смотрит в глаза своему повелителю. Свой отрешенный взгляд он обычно устремляет за окно, в заросший парк. Там, между стволами и кронами старых платанов, он видит далекую полоску серого моря, и эта картина неприятно волнует его постаревшее сердце.

Король ворчливо бранит своего неверного слугу. Делая это скорее по привычке.

Шауниц прощен. Узнав о предательстве гофмаршала, король сначала страшно рассвирепел. Мелькнула мысль о виселице на главной площади Армбурга.

Но король мудр. Он знает, в любом слуге истинной верности нет и быть не может. Неверность и всегдашняя готовность предать – это в природе каждого слуги, без этих боевых качеств он уже не слуга, а что-то совсем другое.

Ну, повесишь ты этого жирного глупого каплуна. Поставишь на его место другого гофмаршала. И что? Во-первых, нужно время, чтобы привыкнуть к новому слуге, во-вторых, где гарантии, что новый – окажется честнее своего предшественника и не надует тебя так, что десять раз вспомнишь о невинных ошибках старого слуги и проклянешь тот день и час, когда принял решение от него избавиться.

По этой же причине был прощен министр иностранных дел Солари, которому, видимо, не давали покоя лавры Талейрана, не изменявшего, как известно, только самому себе и без каких-либо угрызений совести изменявшего то Наполеону, то Людовику XVIII, то собственной жене (кстати, измена жене привела к удаче: один из его внебрачных сыновей выбился в люди, став знаменитым на весь мир художником).

Но главное заключалось в том, что Солари слыл непревзойденным мастером закручивания и плетения дипломатических интриг и составления запутанных межгосударственных документов: на переговорах, например, с таким могущественным государством, как Соединенные Штаты Америки, он был просто незаменим.

Его поразительная изворотливость, лживость, замаскированная под слабоумие, криводушие и умение делать бесконечные паузы привели к тому, что прямолинейные американцы, чтобы не сойти с ума от бесплодных заседаний и совещаний, стали подумывать об избрании вместо Асперонии другой цели для своих геополитических экзерсисов.

Это приводит к парадоксальному выводу: хорошим министром иностранных дел может быть только беспринципный негодяй, рядящийся в тогу завсегдатая психиатрической лечебницы.

Шауниц не только остался при короле, но и вознесся на новую иерархическую вершину: теперь он обер-гофмаршал Двора Его Величества. Помимо шестнадцати простых заместителей в его команде появились два первых, имеющих высокое звание гофмаршалов: бывший королевский повар Люкс, отличающийся большой сообразительностью и виртуозной способностью из ничего создать нечто, качества необходимые любому чиновнику, и Краузе, возвращенный из изгнания и прощенный королем, который понял, коль скоро Краузе не отравил его в течение первых двадцати лет, то можно быть почти уверенным, что он не сделает этого и в следующие двадцать.

Эти соображения побудили короля предложить Краузе совмещать должность гофмаршала с постом лейб-медика. Правда, его предупредили: свои окаянные клистиры он может ставить только тому, на кого укажет королевская длань.

И очень быстро многие на своем опыте убедились, что возвращение негодяя не каприз, а глубоко продуманная иезуитская форма реализации королевской власти, которая сводилась к воспитанию у подданных – в том числе и с помощью клистиров – чувства принудительной любви к законному монарху. Понятно, что число искренних сторонников короля Самсона стремительно возросло.