Лента Мебиуса

Эдолфи весь был в ссадинах и синяках. Оказывается, доблестный теоретик-ревизионист, обалдев от пьянства и наркотиков, с чемоданом, полным динамита, отправился взрывать федеральный острог, этот форпост асперонской тирании.

Его героические мозги работали в одном направлении: он должен был поднять на воздух что-нибудь очень-очень большое, тяжелое, каменное и мрачное, похожее на Бастилию.

По пути он, чтобы немного потренироваться, организовал несколько пробных взрывов, уничтожив последовательно деревенскую телегу с лошадью и седоком, пустой полицейский «Мерседес» – на счастье, копы сидели в этот момент в пивной, зазевавшегося пенсионера с эрдельтерьером и швейцара отеля «Националь», из праздного любопытства оставившего свой пост между зеркальными дверями, чтобы посмотреть, кто это там балуется с петардами.

Когда Маркус добрался до тюрьмы, в его распоряжении оставался еще десяток-другой зарядов, которые он и подложил под стену. Последовал взрыв такой чудовищной мощности, что у Маркуса, наблюдавшего за всем этим с небезопасного расстояния, едва не вылетели мозги из черепной коробки.

Террориста, тихо стенающего и продолжающего вертеть головой, уложили на носилки и увезли. Это сделали вездесущие агенты того же Шинкля, незаметно смешавшиеся с толпой, которая направлялась к тюрьме, чтобы освободить да Влатти и законного короля Асперонии.

Маркус ошибся с количеством взрывчатки и чудом остался жив. Наскоро пластырем залепив ему царапины, агенты, как уже было сказано выше, отвезли его в министерский изолятор и втолкнули в камеру, где уже, держась обеими руками за распухшую шею, сидел и трясся от страха Лоренцо даль Пра. Но потом… Потом следы несостоявшегося короля и его приятеля теряются.

Якобы кто-то позвонил из Тайной Канцелярии и от имени графа Нисельсона распорядился выдать под расписку опасного заговорщика Лоренцо даль Пра и международного террориста Эдолфи Айзека Маркуса для проведения следственных мероприятий, имеющих сверхсекретный характер.

Одним словом, провалившись в трещину между несколькими событиями государственного масштаба, бедолаги исчезли. Исчезли бесследно. Бездушная Асперония продолжила свое движение вперед, растоптав по пути такую мелочь, как пара нечистоплотных искателей приключений. Этого и следовало ожидать, памятуя о том, что очень часто и куда более крупным личностям в истории не находится места.

Алебардщикам выплатили жалованье, и они тут же позабыли о своих претензиях к королю. Для порядка двух верзил публично выпороли на площади Победы, но тем дело и кончилось.

И снова бравые гвардейцы, гремя алебардами, шляются по дворцу и делают вид, что охраняют короля.

Да Влатти, несмотря на настойчивые уговоры, так и не принял предложение короля возглавить вновь созданный союз писателей Асперонии и удалился в свое поместье хлебать водку и предаваться размышлениям о тщете всего того, что всегда волновало людей.

А король питал надежду, что под бдительным и доброжелательным приглядом (прицелом?) цензурного комитета, которым он решил руководить лично, – кстати, на его взгляд, это одна из примет нарастающего процесса демократизации страны, – расцветет хулиганский талант ниспровергателя литературных основ.

Самсону хотелось верить, что самостоятельный и бесстрашный да Влатти выйдет из спячки, продерет глаза, провиденциально оглядится по сторонам и одарит мир каким-нибудь выдающимся произведением, вроде «Фауста» или «Короля Лира». Или перепишет Большую асперонскую энциклопедию. Или создаст величественное произведение, посвященное поражениям Асперонии в войнах. Короче, сотворит что-нибудь эдакое, эпохально-эпическое. Работы ведь много. Ее, работы, если разобраться, непочатый край. На многие годы хватит.

Но да Влатти отверг предложение, он полагал, что своими многими тысячами растиражированных матюгов он уже сказал миру все, чего этот мир заслуживает.

Узнав об отказе да Влатти, писатели облегченно вздохнули и приняли легко прогнозируемую резолюцию: избрать на этот пост какого-нибудь пройдоху из собственной среды.

Решено было – как наглое и несерьезное – без рассмотрения отклонить поступившее от Алоизия Бушека предложение избрать его самого на должность главного писателя Асперонии. Хотя, по мнению некоторых, у него имелись для избрания чрезвычайно веские аргументы: по продажам литературного хлама он был в Асперонии бесспорным лидером.

Народу нравились его книги, в которых выдающиеся люди, исторические персонажи великого прошлого, властители дум целых поколений преподносились читателю как какие-нибудь случайные соседи по барной стойке. Не надо было тянуться на носках, чтобы снисходительно похлопать по плечу Черчилля, Сталина или Рузвельта: у Бушека они были одного с читателем роста.

Смело обращался Бушек со временем, своевольно или прессуя, или растягивая его: он бесцеремонно вторгался в хронологию; в соответствии со своими скромными познаниями он упрощал историю, подлаживая ее под себя и под своего одомашненного непритязательного читателя.

Бушеку было рекомендовано для начала хотя бы закончить среднюю школу, а уж потом претендовать на синекуру и чиновные пьедесталы.

Его ссылки на необразованного Вильяма Шекспира были признаны голословными, потому что в наше время никто в мире с полной уверенностью не может утверждать, существовал ли вообще Шекспир на самом деле, и если существовал, был ли он драматургом, или Шекспира придумали современники Френсиса Бэкона, а кровавые пьесы о королях и маврах сочинил на досуге некто совсем другой. Может, даже тот же Бэкон, у которого свободного времени всегда было навалом, поскольку при короле Якове I он занимал непыльную должность лорда-канцлера.

Короче, Алоизий Бушек вернулся к своему корыту, наполненному бурдой из литературных отрубей и протухшей воды.

Пожизненным председателем союза писателей почти единогласно был избран Жакоб Гоня, автор двадцатикилограммовой нетленной саги о закройщике Двора Его Величества Бенционе Березинере.

Выбирая этого образованного халтурщика, писатели руководствовались понятиями высшего порядка, а именно: под крылышком этого бездари можно было, не очень-то напрягаясь, продолжать кропать свои незамысловатые, серенькие книжицы и не подпускать на пушечный выстрел опасные молодые таланты, если таковые вдруг появятся на асперонском литературном горизонте.

Король хотел оставить да Влатти при дворе. Могла образоваться неплохая компания: один Папа Ганс I чего стоил… Бывший гельминтолог так сжился с образом главы церкви, что, похоже, начал немножко верить в Бога. Что совершенно не мешало ему умеренно и сознательно грешить. Он теперь нередко бывал гостем короля, и они очень привязались друг к другу.

Король и Святой Папа любили вести утонченные беседы на религиозные темы, приправленные апокрифическими историями самого предосудительного характера. Беседы затягивались далеко за полночь и велись под доброе старое вино, очень хорошеньких девочек и сентиментальную музыку. Часто утро их заставало за выкрикиванием антирелигиозных тостов. Но беседующих – всего двое. И, разумеется, да Влатти совсем не был бы лишним на этих посиделках.