Лестница из терновника. Трилогия

Всё-таки что-то нечистое в Ар-Неле есть. Иначе - откуда бы он узнал, что эта баска Анну зацепит? Что напомнит о той, другой?

Та, правда, была совсем уж другая, не такая трогательная. Тощая, гладкая, почти без воротника, чёрно-рыжая, с белой полоской от кончика носа до середины лба - и с раздутым животом. Вовсе не детёныш, а вполне себе взрослая самка, вот-вот сама детёнышей принесёт.

И вся в крови - ухо полуоторвано, из шеи вырван клок шерсти, лапа перекушена - но пытается драться. Глупо ей было драться с целой стаей собак - всё равно порвали бы - но встрял мальчишка, такой же плебей, как эта баска, с палкой. Махнул через забор, пнул репьястого пса ногой, другого протянул палкой вдоль спины... Можно было бы только посмеяться, глядя, как мальчишка воюет с бродячими псами из-за облезлой зверушки - но тут в свару кинулся золотистый пёс брата Зельну. Такой был большой холёный зверь, сильный - на один укус ему какая-то уличная баска... но эта безумная тварь вцепилась ему когтями в самый нос, и Зельну закричал: "Если эта гадина ему глаза выцарапает, я с неё живьём шкуру сдеру!"

Анну до сих пор не может понять, как у того мальчишки, плебейского отродья, хватило храбрости... ему-то тоже глупо было замахиваться палкой на пса Львёнка - за такое и убить на месте могли. Зельну вполне мог, да что там мог - убил бы. Идиотский поступок... из-за баски, из-за простой баски, да ещё и облезлой, да ещё и беременной...

Баска сама полезла в руки этого мальчишки. Вскарабкалась по штанине, марая кровью - а он одной рукой прижал её к себе, а палка была у него в другой. Замахнулся на пса Зельну палкой - тот и отскочил. Может, этот несчастный плебей не успел сообразить, что пёс-то уже не бродячий? Или в пылу драки мальчишке было не до этого?

А Зельну рявкнул: "Ты, холуй! Хочешь, чтобы тебя тоже собаками затравили?", - и Нолу ухмыльнулся и сказал: "А он без платка, брат". А юный Анну смотрел на всё это с седла - и ему было очень...

Ему почему-то не хотелось, чтобы золотистый пёс Зельну сожрал баску - а старшим братьям хотелось. Ввязаться означало признать, что ты "маленький", "сопляк", "слабак" и "боишься крови". Львёнок не должен показывать слабость, не должен раскисать - какой же ты воин, если тебе поганую баску, и ту жалко? Какие могут быть отношения с ничьим живым существом? Убей, убей! Ты должен убивать легко, если чего-то стоишь.

Даже золотистый пёс Зельну был не просто так, а для собачьих боёв. Зельну уже выиграл на боях новое седло с тиснёным узором, чепрак и пару метательных ножей - а те, кому принадлежали проигравшие псы, перерезали им горло. Зачем для боёв сука? Она всё равно что издохла...

И Анну знал, что Зельну поступит со своим золотистым псом так же, стоит ему повернуться перед другой собакой кверху пузом. Презирай слабость! Ненавидь! Ты же воин!

А эта баска - она себя проиграла. Это - баска-рабыня. Убить, убить!

И этот дурак-плебей, щенок, сопляк, отребье - посмел замахиваться палкой на имущество Львёнка, пусть даже и не разобрав в суматохе! Его - тоже убить, тут же, чтобы другим было неповадно - всё правильно, но Анну не хотелось, чтобы Зельну перерезал горло этому несчастному дурачку, как побеждённой собаке...

А плебей потерял платок, пока перелезал через забор - платок зацепился за сучок, там и остался висеть. И мальчишка взглянул на этот платок, как на ворота, которые могли бы закрыть его и его баску-калеку от Зельну - только вот осечка вышла...

Когда Зельну обнажил клинок, а плебей прижался к забору, Анну не выдержал - слабак и сопляк, да.

– Слушай, - сказал он делано-фатовским тоном, - оставь его мне, брат.

На него все старшие братья посмотрели. И Нолу снова ухмыльнулся и сказал: "Ах, да, Анну пришла Пора". А мальчишка с баской, у которого лицо стало жёлтым, как воск, взглянул Анну в лицо и сказал: "Лучше убей", - и глаза у него показались вдвое больше от слёз. И Анну изо всех сил захотелось отпустить его домой... или сказать что-нибудь такое, что заставит его улыбнуться.

Но на Анну смотрели старшие братья, ему надо было показать, что он уже взрослый, что он - Львёнок, что он - воин... и всё уже решилось само. Зельну спросил мальчишку, где его дом - и мальчишка показал, где дом. Безразлично уже. Отстранённо. Как рабыня или оживший мертвец.

Анну заплатил его отцу. Честно. Выгреб из карманов всё, что нашёл - на десять, может, на одиннадцать "солнышек". Старый плебей кланялся и благодарил - а на мальчишку тоже смотрел, как на мертвеца. Старик так же понял - его сына больше не будет; он только радовался, что Анну заплатил - ведь мог бы взять и так, после истории с палкой-то...

Первая - и единственная личнаярабыня Анну. Вот такие дела.

Умерла от метаморфозы. Анну мог и не смотреть на тело: старая рабыня сказала утром: "Твоя девка умерла сегодня ночью, господин. Сейчас её закопают", - отлично обошлись бы и без него, но он пошёл и взглянул. Она уже окоченела. Не успела стать совсем женщиной.

Отец потом сказал: "Она была ещё девчонка, не совсем в Поре, наверно. Такие часто дохнут. Не огорчайся так, свет клином не сошёлся, у тебя будут и другие", - а Анну хотелось пойти и убить кого-нибудь, только он не знал, кого. Не понимал, кто виноват.

Брать её было... как убийство. И как после убийства Анну был в её крови, потом отмывался от её крови. Потом его клонило в сон, но надо было уйти, и он заставил себя подняться. Он думал, что рабыня без памяти - но она открыла глаза и ухватилась за его руку. Сказала: "Останься".

После всего этого - "останься"! Анну почувствовал злость, презрение, брезгливость... но и ещё что-то, чего не опишешь. Вырвал руку, ушёл, бросив девчонку старым рабыням - а хотелось остаться. Она заставила его захотеть - и надо было бежать, чтобы по-прежнему быть сильным, быть воином... А к ней пришла покалеченная баска. Лежала на груди и лизала. Анну потом заглядывал и видел - баска всё там.

Баска пропала, когда рабыня умерла. Анну её искал, но баска ушла совсем. Наверное, думала, что рабыня заступится за её детёнышей, а когда рабыня умерла, баске стало понятно, что ее баскочат утопят. Вот и ушла. Всё правильно.

У Анну всё это болело, наверное, год. Может, чуть больше. Потом прошло. У Анну были общие рабыни, были пленные и были девки. Та, которая сказала "останься", ушла куда-то в дальние закоулки снов, перестала мучить. Новых он презирал, брал и забывал - никогда не хотел оставить себе. Да никому из них и не пришло бы в голову звать его остаться - они были обычные рабыни. Чужие рабыни.

Это у северян есть множество слов, обозначающих рабыню. "Мать", "сестра", "женщина", "любимая", "подруга", "дама", "госпожа"... какой смысл? Родство - дело мужчин, товарищество - дело мужчин, война и власть - дела мужчин. Зачем для рабыни столько слов?

Рабыня, которая родила Анну... Сморщенная старуха, смотрит снизу вверх, глаза мокрые, руки трясутся. "Мой господи-иин!" Мать. Плебейское слово. Странное чувство. Стыд? Если бы Анну думал, что обошёлся без рабыни, появляясь на свет, если бы думал, что принадлежит только отцу - было бы легче.