Лестница в небо
Шрифт:
– Хорошо. Только знай, что это для всех невосполнимая потеря. И знай, что мы рядом с тобой. Ты не один, Рафаэль.
Сплинтер затянул узел на бинте и всмотрелся в рисунки. Его Рафаэль никогда не увлекался японской культурой, принимал ее как часть их жизни, в чем-то просто терпел, в чем-то пробовал оспаривать и раздвигать границы дозволенного сэнсэем. Отчего же теперь он вдруг пишет иероглифы на стенах своей комнаты, безжалостно раздирая раны на руках?
– Я их видел сегодня, – Раф провел пальцами по картинкам. – Глаза закрываю и вижу стены… и свет… Никто не понимает,
Сплинтер опустил голову, продолжая удерживать кисть Рафаэля в своих руках.
Он не знал, что сказать сейчас.
О том, что со временем все отболит – бесполезно.
О том, что есть ради чего и ради кого жить – сказано.
О чем? Как сейчас поддержать сына, который и в юные годы не очень-то нуждался в этом?
– Спасибо, Мастер, – кивнул Раф, словно услышав его мысли. – Вы не волнуйтесь за меня, отдыхайте. Я в петлю не полезу, понимаю же, что этого только всем тут и не хватало. Как его младший брат?
Черные глаза Учителя чуть прищурились, а губы досадливо дернулись.
– Дурной мальчик, – негромко сказал Мастер. – Много в нем от человека. Зависть, и гнев, и гордыня…
– Как у меня все, – Рафаэль невесело усмехнулся, но Сплинтер отрицательно качнул головой на это замечание.
– У тебя всегда была глубокая и сильная душа, – возразил он. – Часто споря и вспыхивая, ты никогда не забывал любить. А Миднайт любит лишь себя одного. Леонардо уверен, что ему можно помочь в память о Кадзэ, но в мальчике нет тепла к другим.
Раф ничего не ответил, устало упершись виском в борт кровати.
Кадзэ любил своего дурного брата вопреки всем гадостям, которые тот делал.
Кадзэ в него верил.
Неужто им не хватит сил и веры вывернуть Миднайта на хороший путь?
Он закрыл глаза и сморщился, втягивая ноздрями въевшийся в кожу запах огня пополам с запахом леса.
– Прощай.
Раф бережно целует висок под бинтами и дергает из земли заранее приготовленный факел.
– Люблю тебя, помни это.
Он еще минуту медлит, все всматриваясь в самое дорогое лицо под тонкими полосками ткани в безумной надежде, что все же… вот сейчас… вдруг хоть едва уловимо дрогнут веки…
А потом кладет факел на грубо сколоченный плот и идет прочь от берега, ведя его за собой.
Пропитанные маслом и керосином бревна вспыхивают жарко и дружно, обняв огнем покоящееся в центре плота тело.
«Ты просто в моих ладонях».
Раф закрывает глаза.
«Ты называл меня зверем, а еще любимым огнем. Это я, Кадзэ, это я обнимаю тебя сейчас. Пламя же не живет без ветра и воздуха…»
Он толкает плот по течению и еще долго стоит по грудь в воде, глядя ему вслед, пока высокий костер, ярко горящий в ночи, не исчезает за поворотом реки, и Раф не остается совершенно один в темной чужой воде и пустой звездной вселенной.
Да, на берегу ждет Лео, вопреки всему приехавший с ним и молчаливой тенью бродивший неподалеку. Да, Раф ему в этот момент безумно за это благодарен – иначе поплыл бы следом, наверное, все же проверить – вдруг задышал в огне…
Но он совершенно
один.– Мы постараемся, отец, – тихо произнес Рафаэль. – Мы сможем сберечь то, что было ему так дорого.
Кодама минуту стоял в дверях гостиной, а потом попятился, брезгливо сощурив глаза.
У дивана на полу сидел Майки, обнимавший за плечи Миднайта и что-то шептавший ему в ухо под кино на экране.
«Откуда он здесь?»
Горе, раскрасившее лицо бывшего приятеля в землисто-серый цвет, парнишку не тронуло совершенно, но в сердце заползла тревога.
Какие черти принесли Мида, и где все же дядя Раф? Что происходит в доме?..
– Кодама, – на плечи легли когтистые теплые руки Мастера, вынудив обернуться и отложить в сторону свое желание высказать Миду все в глаза.
Сплинтер улыбнулся, устало, но очень и очень тепло, как только у него получалось и еще у дяди Лео, словно обняв большим меховым пледом.
– Пойдем, малыш, помедитируем вместе сегодня. Я обещал рассказать тебе о легендарных самураях прошлых веков.
Кодама кивнул и последовал за ним.
В конце концов, Мид никуда не денется до ночи, а услышать от сэнсэя интересную историю очень хотелось.
– А где дядя Раф? – спросил он, уже закрывая дверь в комнату Мастера.
Сплинтер посмотрел на него очень внимательно и ласково.
– Спит.
– Я хочу к нему, – Кодама уселся на циновку и поднял взгляд, готовясь слушать историю. – У дяди Лео тоже хорошо, но в гамаке теплее.
– Ты им не нужен, – Караи щелкнула по экрану планшета, заставив запись остановиться. – Мастер прислал эти видеофайлы, чтобы ты, наконец, понял, что нет смысла ждать хоть чего-то хорошего от наших врагов. Ты был им удобен, не зная всей их подлости, но теперь – смотри. Никто не тоскует, никто не плачет о тебе. Тебя для них словно и не было – видишь, кино смотрят? Твое место здесь, и судьба в служении клану Фут.
Й’оку вдруг шевельнулся и перевел на нее взгляд.
Впервые за все время.
– Покажи еще раз, – неожиданно попросил он. – Я плохо вижу, но хочу рассмотреть.
Караи не смогла сдержать едва различимой улыбки.
Наконец-то! Заговорил!
– Я покажу, если ты обещаешь мне съесть весь ужин сам.
Й’оку кивнул, возвращаясь взглядом к экрану.
«Рафаэль… хочу увидеть твои глаза и убедиться, что ты и в самом деле забыл уже… и что позаботился о Ёдзи…»
====== По лунной дорожке ======
Ночная вода взорвалась фонтаном брызг, выпустив на поверхность залива голову в красной бандане.
Лунная дорожка лежала перед Рафом по-прежнему манко и ровно, уводя за горизонт.
И полностью утратив свой смысл.
«Куда мне по ней? И зачем?»
– Догоняй! – мимо проплыл Кодама. – Надо еще дальше!
«Надо, малыш… кому оно надо теперь-то?..»
Раф шумно выдохнул и нырнул на глубину, чтобы чернота ночной воды утопила в себе бессмысленную луну.
Он так и не нашел в себе силы сказать Кодаме, что по лунной дорожке они никуда не доплывут уже, потому что Кадзэ слишком далеко от них.