Летучий корабль

– Уизли, — спрашивает (он же меня иначе и не называет), — случилось что-нибудь?

Знаешь, я же вообще был уверен, что он со мной разговаривать не станет, а тут вдруг что случилось? И я, представляешь, от избытка чувств взял и плюхнулся перед ним на колени, а вот что говорил — вообще не помню, хоть убей. Опомнился только, когда оказался у него в гостиной, сухой (я даже не заметил, как он на меня чары наложил), в кресле, а он мне бокал виски в руки сует. «Выпейте», — говорит, — «и успокойтесь. А потом попробуйте связно еще раз объяснить, что случилось с Вашей женой». И я, как под заклятием, и виски выпил, и весь разговор с доктором из Мунго ему пересказал, и начал извиняться за то, что в июне ему наговорил, но это он даже и слушать не стал. «Что же Вы», — говорит, — «взрослый маг, бывший аврор, имеющий хоть какие-то зачатки знаний по колодомедицине, не смогли понять еще неделю назад, что с Вашей женой что-то не так? Если бы она не пошла в университет, она могла бы просто умереть во сне через несколько дней». Когда он это сказал, я сам чуть не умер, но, все равно, сижу и повторяю: «Вы нам поможете, сэр?» И думаю, сейчас он скажет, мол, с какой стати я вам должен помогать. А еще понимаю, что вот сейчас и продам тебя со всеми потрохами, потому что деваться мне будет некуда. А он вдруг говорит:

– Конечно, я Вам помогу. Вы считаете, что я законченный изверг, что, имея возможность спасти и Вашу жену, и Вашего ребенка, возьму и выставлю Вас за дверь? Или думаете, что я потребую непомерную плату?

И посмотрел на меня так странно, а потом и говорит:

– Я с Вас ничего не потребую. Вы тут пытались за что-то извиняться, но и я по отношению к Вам и мисс Гр.., простите, миссис Уизли, не ангел. Так что будем считать, что мы с Вами квиты.

А потом и командует мне, чтоб я поднимался, потому что нам надо немедленно забрать ее из Мунго, пока тамошние «светила» не решили помочь ей по-своему. Я ему говорю, мол, не отпустят, да и ночь на дворе, а он мне: «Ничего, со мной отпустят».

Я даже понять толком ничего не успел — а мы уже с ним вдвоем стоим в приемной в Мунго, и его, представляешь, какая-то тамошняя колдоведьма пытается не пустить! Но он ей что-то сказал, она быстренько развернулась и убежала куда-то, а буквально через минуту примчалась обратно с тем самым докторишкой, который мне днем предлагал ребенка нашего… ну, того… И лорд Довилль ему тоже предложил… Во-первых, самому попить те зелья, которыми они тут пациентов пичкают, а, во-вторых, завязать себе свой поганый язык узлом, чтобы пореже им пользоваться, когда он разговаривает с впечатлительными мужьями беременных жен. И на меня смотрит и ухмыляется. А потом они меня оставили в этой приемной, а сами пошли за Гермионой, хотя доктор ему что-то пытался возразить, что ей нужен покой, особенно ночью. «Да», — говорит ему Довилль, — «с такими, как Вы, разве что вечный покой. Круглосуточно».

А Герми, знаешь, она и не спала даже. Вышла с ними вся заплаканная — она мне потом сказала, что поняла, что ее здесь залечат, так что их сонные зелья вылила в цветы, а сама сидела в палате и плакала, потому что, ну, она же не глупая, сама догадалась, что с ней происходит. Что они ее могут лишить ребенка, пока она спать будет. В общем, забрали мы (да, Довилль и я!) ее из Мунго, а аппарировать-то ей нельзя, так что мы на Гриммо ехали на маггловском такси. Уложили ее уже дома — он мне даже помог с ней по лестнице подняться, потому что она слабая совсем. Я и сейчас, как посмотрю на нее, так чуть не плачу, хотя он и сказал, что все обойдется.

А потом, когда мы с ним уже вниз спустились, он говорит мне:

– Камин для меня откройте.

– Что?

Я был настолько не в себе, что даже не понял, чего он хочет. А он спокойно так опять мне повторяет про камин, говорит, что сейчас принесет нам зелья, успокоительные, не такие, как в Мунго, и кровь у нее возьмет, чтобы сварить к утру то самое, которое ей нужно. И вернулся практически тут же, даже мне (представляешь!) бутылка виски от него досталась, сказал, что мне это, наверное, будет полезнее, чем зелья. Только вот когда он был у нас в доме, он все как-то странно озирался, будто искал что-то. Не знаю, может быть, думал, что мы тебя тут за дверью прячем?

Я всю ночь с Герми просидел, пока она засыпала, я все повторял, как идиот, что все хорошо будет, что мы нашего сына никому не отдадим, что раз даже Довилль нам помогает, значит, суждено ему родиться на свет. И смотрел на нее до утра… Пока этот демон не ворвался к нам спозаранку. «Все рыдаете, Уизли?» — вот чтоб ему хоть в такой момент не издеваться! Но он ей зелье сварил, представляешь? И будет варить пока каждый день, а когда станет лучше, наверное, можно будет и пореже. А потом и говорит мне, мол, оставьте нас с Вашей супругой на пару минут, мне надо ее осмотреть! Я, понятное дело, ни в какую! Что ему там осматривать? А он, как только понял, о чем я подумал — я ж сразу краснею, как рак — даже засмеялся. «Я», — говорит, — «не это имею в виду». И тут Гермиона меня сама выставила.

О чем уж они там говорили — понятия не имею, только вот когда я к ней вошел, у нее глаза были на мокром месте. Я потом спрашивал, а она мне сказала, что он велел ей даже не думать об университете, потому что выходить никуда нельзя, вставать пока тоже нежелательно. В общем, лежи и читай дамские романы с хорошим концом, книжки по уходу за ребенком и наслаждайся. И он еще Кричеру полчаса объяснял, чем и когда ее кормить — у того аж уши опустились.

Так что теперь живем, как на пиратском острове — все по указке господина «капитана». И еще он сам будет являться к нам каждый день. Слушай, как думаешь, я же целый день в магазине — его одного с Герми оставлять можно? Я, конечно, понимаю, что он не по этой части (извини), но мне как-то боязно… А куда деваться?

В общем, брат, это чудо! Я напился все-таки его виски, так что сижу сейчас внизу — счастливый и изрядно пьяный! Чего и тебе желаю. Твой Рон.»

* * *

Да, Рон, если чудеса в магическом мире еще случаются, то сегодня ночью как раз такое имело место в твоей жизни. Кто бы мог подумать? Хотя, почему это кажется нам таким странным? Разве пиратский капитан не помог Драко и Кейт? А Лиз? Я же говорил, он всегда был удивительно добр, да-да, именно так, когда это касалось посторонних. Что ж, на этот раз его тяга к благотворительности сослужит добрую службу и моим друзьям.

Значит, вчера я все-таки оказался прав, и Рон готов был сдать меня в качестве платы за услуги… И за это я тоже не вправе его осуждать. Только вот это даже и не понадобилось, потому что лорд Довилль просто не спрашивал обо мне. Да и с чего бы ему было это делать, раз моя смерть официально признана всем магическим миром, подтверждена Авроратом, а дело закрыто лично сэром Энтони? Да нет, брось, чего ты хочешь? Уже полгода прошло — любой нормальный человек за это время должен был смириться и успокоиться, даже если и предположить, что я был ему не совсем безразличен. А я-то, дурак, вчера чуть ли не бежать собирался, сегодня вот даже в университет не пошел, потому что думал, что уже ни к чему… еще бы вещички запаковал. Не нужен ты ему, уймись уже наконец! Умер — значит, умер. Погоревали — и хватит. Не такое уж ты и сокровище.

А потом мне в голову приходит и еще одна мысль, ясная такая, отчетливая: он знает, что я жив. Нет, в первую минуту это кажется мне совершенно абсурдным, потому что… Потому что, мистер П… мистер Эванс, он не может этого не знать. Просто подумай хорошенько: он остался один на один с Гермионой, а после этого у нее глаза были заплаканные. С чего бы ей рыдать? Хорошо, предположим, это просто нервы или горе оттого, что ей придется опять бросить свою учебу. Только вот я ни за что не поверю, что молодая женщина, которой только что сказали, что точно спасут и ее, и ее нерожденного ребенка, станет оплакивать какой-то там университет. И потом, я же знаю Герми: она ни за что бы не приняла помощь человека, которого продолжала бы обманывать столь жестоким образом. Брать зелья из его рук и молчать о том, что тогда, в июне, Рон попросту солгал ему. Она не такая. Я бы тоже не смог. Значит, она, скорее всего, ему рассказала… А он после этого… черт, почему он тогда и словом не обмолвился Рону? Вот это на него не похоже! Да он бы снес ему голову, если бы Герми призналась, что моя смерть была инсценировкой! Получается, не сказала?

Что теперь гадать? Сказала, не сказала… Вчера ты боялся, что Рон выдаст тебя, а сегодня горюешь о том, что Довилль не мчится через всю Европу ловить беглого Поттера? Я же не могу спросить об этом в письме. Глупо было делать все, что я устроил, а после этого спрашивать, не осведомлялся ли обо мне лорд Довилль. А если нет, то почему он этого не сделал. На это и так есть очевидный ответ — ты никому не нужен, Поттер. Нет, не Поттер. Юэн Эванс тем более никому не нужен. Так что теперь ты будешь читать письма от Рона и Герми, знать, что они чуть ли не каждый день видят бывшего пирата, но ни за что не станут рассказывать тебе о нем, потому что считают, что, раз ты в свое время решил уйти, значит, для тебя так будет лучше. А ты не решишься даже задать вопрос. И твои демоны день за днем, ночь за ночью станут нашептывать тебе, какой же ты глупец… Но ты уже ничего не можешь изменить. Потому что ты сам так хотел. Потому что тебя нашли в Темзе в маггловском автомобиле. Потому что ты написал то предсмертное письмо. Знаешь, если ты сам столько наворотил, сиди и не высовывайся. Тебе же так хотелось этой маггловской жизни! Без магического мира, без магии, без Довилля! Вот и получай все сполна.