Летучий корабль
Шрифт:
И я, чтобы ощутить всю полноту избранного мной жизненного пути, открываю учебник по микроэкономике. А утром, как и обещала мне хозяйка квартиры, идет снег.
44. Сэр Арчибальд
А я и вправду не верил, что здесь бывает холодно. Мне казалось, мы так и будем вечно сидеть в открытых кафе под полосатыми зонтиками, ерзать на неудобных пластмассовых стульях, смотреть на очертания горы над городом. А потом эта вечная светлая осень под прозрачным голубым небом вновь станет летом — и так пребудет всегда. Тот край, где никогда не заходит солнце…
Но я выхожу утром на улицу — и на меня словно накидывают легкую сетку с белыми узелками. Я пойман в этой непрекращающейся круговерти, в мягком падении снежинок, стою и просто наблюдаю, как мир на моих глазах становится чистым, выбеленным, новым. Мне кажется,
А раз трамваи встали, мне бессмысленно ускорять шаг — я все равно не попадаю на первую пару. В тот день я впервые проспал, скорее всего, от того, что весь день накануне не находил себе места в ожидании письма от Рона, а потом еще долго не мог заснуть, почему-то представляя себе Довилля в доме на Гриммо, кажется, я даже слышал, как скрипят старые ступени под его быстрыми шагами, рисовал в воображении его пальцы, обхватившие перила лестницы. Мне хотелось бы увидеть его, стать на секунду Кричером, Роном или Герми, просто украсть у них пару секунд, в которые не их, а мои глаза могли бы смотреть на лорда-пирата. И я так и заснул, понимая, что ничего подобного уже никогда не произойдет, так что не было ничего удивительного в том, что мне приснился тот сон…
В нем не было ничего невероятного или неправдоподобного, наоборот, он был настолько будничен и реален, что, проснувшись, я долго не мог понять, почему же то, что я вижу вокруг, уже не является его продолжением. В моем сне я проснулся в просторной спальне, как-то вдумчиво и неторопливо одевался, причем мне вовсе не казалось странным, что на мне вещи, которых я себе сейчас не покупаю — дорогая рубашка, строгий стильный свитер, брюки из хорошей шерстяной ткани. Но там, во сне, меня все это не удивляет, я просто думаю, что у меня еще есть время спуститься на кухню и выпить кофе, аромат которого уже доносится снизу. Я оказываюсь на лестнице, ведущей в просторную современно обставленную гостиную с камином, сворачиваю налево и вижу его, с кофейной туркой в одной руке и еще незажженной сигарой в другой. Он кивает мне, стоя в пол оборота, а потом разливает кофе по чашкам и садится за стол напротив меня — немного заспанный и растрепанный, небритый, непостижимо домашний — такой, каким я его никогда не видел.
– Ты не опаздываешь? — спрашивает он, и в его улыбке прячутся наши общие ночные воспоминания. Я улыбаюсь ему в ответ:
– Даже если и опоздаю, что с того?
Мне так спокойно и тепло, что я даже не представляю себе, как я смогу променять уютный плен этого дома на беспросветную тоску, царящую в аудитории, на испещренные графиками и формулами доски, на притворяющиеся истиной в последней инстанции презентации и классификации…
– Ну, на правах старшего в нашем небольшом коллективе я как бы несу за тебя ответственность.
– Брось, Сев… — я никогда так не называл его. Даже на Кесе.
– А если меня вызовут в деканат?
Потягивается расслабленно, и в вырезе халата открывается бледная кожа, четко вырисованные ключицы. И я ужасно завидую, что ему сейчас не надо выходить на улицу, садиться на трамвай или в автобус…Хочется тоже смотреть на него. Бесконечно.
– На правах кого тебя вызовут?
Нам обоим становится смешно. И он просто наблюдает, как я пью кофе, изредка делает глоток из своей чашки, курит, разглядывает меня, не пытаясь скрывать, что ему это нравится.
И когда я просыпаюсь, я продолжаю улыбаться, слизывая с губ несуществующую кофейную пенку. Картинка настолько яркая, что несколько минут мне кажется, что все, что было со мной на самом деле — Лондон, переворот, мое бегство — что все это привиделось мне, а реально только это утро из моего сна. То, как мы пьем утренний кофе на кухне нашего дома. Я даже тороплюсь подняться, потому что уверен, что стоит мне спуститься вниз — и все именно так и будет. И только когда я натягиваю футболку, до меня доходит, что в том месте, где я живу, нет первого этажа с гостиной и камином… И у меня нет вещей, подобных тем, что были на мне во сне. И что если я спущусь вниз, то окажусь в подъезде, где в лучшем случае встречу кого-то из соседей.
Мы…никогда не были вместе по-настоящему. Уже никогда не будем, думаю я, торопливо бросая ложку Нескафе в чашку и заливая ее кипятком — какое отвратное
пойло! Почему я не переживал свой разрыв с Джинни Уизли? Просто не любил? Или потому, что те отношения все же были прожиты? А с ним… просто разом оборвали все нити, ниточки, веревки канаты. То, что только-только начало завязываться на Кесе. И он так и остался для меня нерешенной задачей…Глупости, мне не по силам такие системы уравнений.Я размешиваю коричневый порошок в чашке, достаю йогурт, гоняю по почти пустой пачке два последних печенья, прежде чем мне удается достать их. Неужели для меня с ним была бы возможна такая вот простая жизнь, в которой я бы просыпался утром, бежал в университет, а он бы никуда не торопился, может быть, варил свои зелья, отправлялся бы в лавочки магического квартала? Где и ему ничего не было бы нужно, где он согласился бы быть рядом с человеком, у которого «нет амбиций»? Где и он сам стал бы таким? При мысли об этом я встряхиваю головой, чтобы отогнать эту странную, только что пригрезившуюся мне домашнюю картину. Нет, конечно, даже не думай. Просто сон…
Но вот я уже бреду по улице, изредка останавливаюсь, подставляю ладонь, чтобы видеть, как на ней тают снежинки, разглядываю дома, в окнах которых все еще зажжен свет. Вероятно, потому что нам кажется, что он тоже может согреть и защитить от наступающей зимы. Просто круг от лампы… Маленькое домашнее солнце.
Сегодня город кажется мне не просто системой квадратов и прямоугольников домов, рассеченных широкими проспектами, нет, сегодня он стал зачарованным царством, и его улицы больше не выводят туда, куда я попадал раньше, нет, они уводят все дальше, в края, где все зыбко и призрачно, и стоит только захотеть — и окажешься где угодно. Дома обернутся избушками или пещерами троллей, старушка, выходящая из кондитерской напротив, протянет к тебе сморщенную ладонь, а на ней нежданно сверкнут яркие камни и жаркое золото. Только пожелай… Так и выходит, что в то утро ни один из переулков не знает дороги до университета, и я оказываюсь в той части города, где до этих пор не бывал ни разу. Но так как Загреб — город не очень большой и вполне обозримый, я продолжаю бездумно брести вперед, не сомневаясь, что рано или поздно дорога сама, без помощи волшебных клубочков, выведет меня на какую-нибудь знакомую площадь. Сражаюсь с зажигалкой, чуть ли не обжигаю пальцы, заслоняя крохотный огонек от ветра и ставшей почти непроницаемо густой снежной завесы, делаю еще несколько шагов и…
– Осторожнее, молодой человек!
Вот черт, пока я созерцал белый пух, стремительно покрывающий асфальт, и старался нанести этой сияющей красоте под ногами как можно меньший урон подошвами своих ботинок, я совсем забыл о том, что смотреть следует не только под ноги! И вот налетел на старика, только что вышедшего из небольшой аптеки — колокольчик, висящий на двери, все еще мелодично позвякивает, извещая о его уходе. А дед еще и поскользнулся, но, к счастью, удержался на ногах, так что теперь с ужасом взирает на многочисленные свертки, содержимое которых — упаковки с травами, какие-то баночки и никаких таблеток — уже живописно рассыпалось у нас под ногами. И продолжает прижимать к груди еще пару пакетов, наверное, в них самое дорогое. Интересно, как можно было накупить столько всего в маленькой маггловской аптеке?
– Простите, ради Бога, простите!
Я стремительно наклоняюсь и пытаюсь собрать его покупки обратно.
– Смотреть же надо! — не унимается он.
Голос такой… старческий, дребезжащий, но в то же время властный, не терпящий возражений. Ну да, наверное, домашний тиран… А может быть, и совсем наоборот. А говорит с акцентом. Не местный? Я поднимаю голову, чтобы рассмотреть его. Ах, не даром я размечтался о ведьмах и троллях, населяющих сегодня заснеженные улицы Загреба! Вот он — точно злой волшебник, насылающий порчу на стада, похищающий младенцев из деревень. А в огромном котле, стоящем в его хижине, уже булькает зелье, о назначении которого даже и подумать страшно. Это он насылает бури и ураганы, заставляет небеса затягиваться серыми тучами! Высокий сухощавый старик с длинными белыми волосами, морщинистое лицо, нос, больше похожий на клюв, черные глаза, сейчас неприязненно глядящие на меня. Брезгливо морщится, видя, как я ползаю у него под ногами и пытаюсь собрать рассыпавшиеся пакетики, коробочки и баночки обратно в пакеты. Мне даже становится смешно, потому что это выглядит как картина «Ученик колдуна». Ну, бывают такие сказки, где бедные родители вынуждены отдать своего единственного сына в ученики такому вот деревенскому чудовищу. И сейчас он точно превратит меня в ворона, а вот прекрасная девица, что сможет меня расколдовать, увы, не появится уже никогда.