Летучий корабль

Порой я думал: если даже то, что я просто был где-то в твоей жизни, пусть и на расстоянии, так отравило ее — не стоит ли мне отказаться от тебя, позволить тебе действительно раствориться, исчезнуть? Я знал, что не смогу… Не смогу смириться с тем, что больше не увижу — о большем я и не думал… Хотя бы просто посмотреть на тебя, поговорить с тобой. То, что я в итоге и сделал, став для тебя Патриком Робертсом. Помнишь, как старый англичанин спросил тебя о том, был ли ты счастлив здесь? Когда ты ответил, что скорее да, чем нет… Знаешь, я был так рад… Хотя, если бы я услышал нет — я бы вряд ли так легко отступился. Когда я увидел тебя ночью на дороге, а ты сразу же сказал, что не нужен мне без магии… Я подумал, видимо, черти в аду в суматохе потеряли список моих грехов, Гарри. Скажешь, что я одержимый?

– Тогда и я тоже, — тихо говорю я, крепко сжимая его запястье.

* * *

Кому дано знать, сколь пространны те свитки, на которых собраны все наши прегрешения? Я хотел бы взглянуть на того, кто вправе казнить и миловать, отделять грешников от праведников, зерна от плевел. Тех, кто точно уверен, где тьма, а где свет. Я смотрю на того, кого люблю — он серьезен, почти неподвижен, только тень улыбки у него на губах. Той, что принадлежит мне. И мы, наверное, сидим так очень долго, и мне кажется, в той тишине, что сейчас окружает нас, я слышу, как отступает дневной зной, а ему на смену приходит мягкий вечер, ложась на небо розовыми мазками заката.

А потом пират медленно поднимается и проходит к шкафу в углу комнаты. И вернувшись, вкладывает мне в руку небольшой продолговатый предмет — темное старинное шероховатое дерево само ложится мне в ладонь, мои пальцы легко узнают контуры обезьянок на боках шкатулки, а, когда я открываю ее, я вижу каплю света на черном бархатном дне — сияющую жемчужину на цепочке с крупными звеньями.

50. С магией и без нее

Ночью я резко открываю глаза — я в первые секунды не могу понять, в чем дело: тьма и покой, шорох волн, набегающих на галечный пляж за окном. Ни голосов, ни шелеста шин по ночному асфальту, ни звуков моторов маленьких катеров, весь день носящихся по бухте. Но в тот момент, когда я пытаюсь уговорить себя спать, на меня вновь накатывает волна жара — да, именно это и заставило меня проснуться. Жар питает мое тело, вгрызается в кости, выкручивает мышцы. Я зажмуриваюсь — и понимаю, что все, я пропал. Потому что если я немедленно не повернусь, не коснусь того, кто сейчас спит со мной рядом, нет, не просто коснусь…У меня в ушах словно грохочет его шепот, пришедший из совсем другого лета…Гарри… пусть он дотронется до меня, нет, что там дотронется — нет, выпьет душу, кусая мои губы, сожжет тело, просто проводя по моей коже горячими ладонями. Пусть от меня останется кучка пепла, которую ветер унесет в открытое окно. Нет, пусть ничего не останется. Ну же, давай, повернись, протяни руку…

Его глаза — смотрит на меня. Мне плевать, что ты ночь за ночью кладешь покрывало так, чтобы наши тела не могли соприкоснуться даже случайно. Боишься за себя? За меня? К черту, мне плевать. Дотянуться до него… у меня рука дрожит, нет, все, вот мои пальцы уже касаются его предплечья, скользят выше.

– Сев… я…

Я не знаю слов.

– Гарри, ты… подумай…

Судя по тому, как срывается сейчас твой шепот, слово «подумай» и для тебя уже не имеет ни малейшего значения. Потому что ты одним движением откидываешь покрывало и притягиваешь меня к себе — твое тело не умеет лгать, как и мое. И когда мы соприкасаемся, нет, не просто каждой порой, каждой мышцей и клеточкой, я вновь ясно понимаю то, что знал, кажется, с начала времен — мы одно. Почему ты? Почему я? Глупый вопрос. Потому что ни тебя, ни меня нет, отдельно нет, а вот так, как сейчас, так, как будет всего через несколько минут — да. Но ты старше, и твоей выдержки еще хватит на то, чтобы попытаться задать мне совершенно ненужный вопрос:

– Тебе плохо не станет?

Я даже не буду отвечать, потому что твои губы всего в паре миллиметров от моих, твое дыхание на моей щеке. И все…ты уже стонешь, срываясь в пропасть, чуть ли не рычишь, когда твой язык врывается мне в рот, но на этот раз я тоже не сдаюсь, потому что хочу тебя не менее сильно, нет, гораздо больше. Сейчас мы оба хищники, мы оба — и жертва и добыча одновременно. Я не знаю, где мои руки, а где твои. Нет, твои там, где плавится кожа — значит, везде. Я не знаю, как мы оказываемся стоящими на коленях друг напротив друга — его рука сжимает наши члены, я невольно подаюсь вперед.

– Подожди, — хрипло говорит мне он, — просто держись за меня.

И я кладу руки ему на плечи, а он, не прекращая целовать меня, начинает ровные ритмичные движения, окончательно делающие наши тела полностью синхронными. Нам не потребуется много времени — мне кажется, я кончил бы просто оттого, что ощущаю, как его плоть прижимается к моей. Ловлю аромат его кожи, мои демоны пируют, прикрывая глаза. Еще совсем чуть-чуть… как я мог жить без него… как я вообще мог жить… Я вскрикиваю, бьюсь в его руках, и в тот же момент ощущаю на коже тепло нашей смешавшейся спермы. И хочу вобрать ее всю, без остатка, чтоб она впиталась в меня … его пальцы скользят по моей груди, проводят по соскам — я ощущаю на них тягучую остро пахнущую влагу. И он тут же склоняется, слизывая ее, проводя языком длинные дорожки. А потом… мазок по моим губам…еще… целует меня. Он сумасшедший, я знаю…

– Еще — говорю я, а, он коротко смеется:

– Ты хоть дух переведи.

Его рваное дыхание, прерывающийся голос… вряд ли и он на этом остановится. А я… только пара глотков воздуха, мне не требуется большего. Нет, требуется, я хочу всего, я хочу видеть его, видеть его глаза, когда он склонится надо мной, жажду и голод, которые может утолить только мое тело. Мы лежим рядом, лицом к лицу, и, наверное, желание видеть друг друга настигает нас одновременно, потому что на столике у окна сам собой загорается ночник. Чуть прикрытые сейчас тяжелые веки пирата, крылья тонкого хищного носа, блестящие влажные губы, волосы, мокрые на висках. Я вновь целую его, провожу языком по деснам, вторгаюсь внутрь. И тут же ощущаю, как его ладонь скользит по моим ребрам, ниже, к бедру, дальше — пальцы чуть надавливают на крохотное отверстие ануса — пока просто намек, обещание того, что будет позже.

И я не знаю, что находит на меня — он сам раньше никогда не позволял мне ничего подобного, но я так хочу его, чувствовать его везде, мне мало вкуса его губ, мне мало… Я быстро, почти мгновенно, переворачиваюсь, чтобы он не успел остановить меня, и впервые касаюсь губами его члена, пытаюсь языком нарисовать круг у основания, чуть прихватываю губами тонкую кожу мошонки — он вновь возбуждается практически мгновенно, а я уже захватываю в плен головку, глубже, глубже — насколько хватит дыхания. Пусть я ничего не умею, какая разница… Его руки обхватывают меня за бедра, чуть разворачивают — и вот я и сам в таком же плену, только его прикосновения более умелые, дразнит меня, то чуть касаясь языком, то вбирая глубоко в рот, сжимая… И одновременно чуть раздвигает мне ягодицы — и вот уже его пальцы легко проскальзывают внутрь. Я же хотел… везде.

Я ничего не соображаю, мне не хватает воздуха, пытаюсь насаживаться на его пальцы, толкаюсь ему в рот…

– Гарри, — он отрывается от меня, — иди ко мне…

Я почему-то зажмуриваюсь, не знаю, мне кажется, вид его обнаженного тела обжигает меня — и впервые за все это время с того самого первого раза на Кесе опускаюсь на колени, роняя голову на руки, чувствую его цепкие пальцы на бедрах, осторожное, пока совсем легкое безболезненное давление. И полностью открываюсь, да, мне хочется сейчас оказаться вот так — полностью в его руках, беззащитным, уязвимым. Он входит в меня очень аккуратно, медленно, но я просто подаюсь ему навстречу. И из всех слов, существующих в мире, я сейчас помню только одно:

– Еще..

Его ладонь на моем животе — прижимает меня к себе крепко-крепко. Ну же, дотронься до меня, совсем чуть-чуть, просто проведи несколько раз рукой вверх и вниз — я же умру сейчас, разве ты не видишь? А каждое твое движение внутри меня раскручивает огненные спирали, колеса огня…Ты сам сказал, что я — пламя. И вот оно теперь пожирает меня изнутри. Еще…Капелька пота сбегает по моей шее, ты наклоняешься и сцеловываешь ее. А потом входишь до предела, крепко удерживая меня за бедра — наверное, мне могло бы быть больно, но мне мало. Еще…Я хочу тебе безумно, безмерно, я крепко сжимаю пальцы, чтобы не порвать наволочку. Потому что я хочу еще, потому что мне мало тебя — и я никогда не смогу насытиться. Твоя рука уверенно скользит по моему члену — ты не теряешь голову? Даже сейчас? Сейчас, когда весь мир раскачивается вместе с нами, все увеличивая амплитуду?

– Гарри, — я с трудом соображаю, что он говорит мне сейчас, — перевернись.

Но я и так понимаю — он хочет видеть мои глаза, хочет, чтобы я смотрел на него — так же, как и я — хочет все, сразу, немедленно, навсегда, бесконечно. Да, вот оно — жажда в его глазах, наслаждение, обладание. Он склоняется ко мне, целует шею, ключицы, чуть прикусывая кожу. Его пальцы на моих губах, я ловлю их, позволяя скользнуть глубже. Я же хотел — везде… «Мой», — шепчет он, — «мой, никогда тебя не отпущу…» И огонь, затаившийся во мне, вырывается на свободу, пожирает меня, не оставляя ничего — даже горстки пепла. Когда пират пару секунд спустя почти падает на меня, рыча мое имя, у меня нет сил даже обнять его. Меня нет.