Летучий корабль

Но он быстро приходит в себя, перекатывается на бок вместе со мной, все еще не выходя из моего тела, его ладони легко гладят меня по спине.

– Ты как,— спрашивает он, — все хорошо?

– Люблю тебя, — шепчу я, не в силах оторвать от него глаз.

И смотрю на него, смотрю, как он улыбается в неярком свете ночника, как чуть прикрывает глаза, не прекращая наблюдать за мной. И мне кажется, я так и засыпаю, продолжая видеть его во сне.

* * *

Какое-то движение… я так хочу спать, нет, еще рано, рано… спать, спать… тяжесть на моем плече… успокаивает, убаюкивает. Конечно, еще ведь даже не утро… Легкие теплые прикосновения — лоб, волосы — словно кто-то уговаривает меня не открывать глаза. Я не буду. Мне снится мир, лежащий далеко внизу, я не различаю ни зелени лесов, ни темных ручейков дорог и автострад, ни гор, ни морей — мир подо мной имеет вид географической карты, на которой пунктиром проложены маршруты. Нет, только их начало, будто несколько стежков, а дальше бесконечность — чистая страница с черными контурами материков.

Шорох… как будто бумага, но моя карта неподвижна. Легкий, почти неразличимый шелест. Открыть глаза и посмотреть, что там? Северус, стараясь не потревожить меня, осторожно перелистывает страницу, а моя голова у него на плече.

– Жалко, что здесь в августе не бывает дождей, — тихо говорю я.

– Почему?

– Представляешь: осень или лето, а мы с тобой где-то далеко-далеко, где никого нет, в каком-то доме, и там тепло, и за окном идет дождь — сильный, такой, что не выйти на улицу. Там бежит по стокам вода, собирается в ручейки, капли стучат по крышам, шуршат в кронах деревьев. Мокрые дорожки, трава… Можно было бы вообще не вставать.

Он скашивает на меня глаза и откладывает книгу, а моя рука, лежащая у него на груди, оказывается в его ладони

– Тебе и так не нужно. Ты просто устал, Гарри. После всего, что с тобой было.

Я пытаюсь возразить, но он продолжает:

– Да, быть может, ты считаешь, что в Загребе у тебя была обычная жизнь, но и это не совсем так: ты оказался совсем один в обстановке, для тебя совершенно непривычной — новый город, чужой язык, незнакомые люди, маггловский университет. А вместо того, чтобы отдохнуть в каникулы, ты решил…

Он не заканчивает начатую фразу, потому что дальше последует неминуемое упоминание беготни с тарелками и с подносами, а ему не хочется меня обижать.

– Ты давно проснулся? — спрашиваю я.

– Часа три назад. А ты все спишь и спишь. Даже Сэмюэль приходил — смотрел на меня с некоторым осуждением. Видимо, сделал совершенно правильный вывод о том, почему пациент спит, хотя время движется к полудню.

– А сейчас сколько?

– Час дня, наверное. Переживаешь, что пропустил врачебный осмотр? Он еще зайдет попозже. Будем завтракать или обедать? — он улыбается, касаясь губами моих волос.

– А ты не завтракал?

– Я хотел увидеть, как ты просыпаешься.

– Тебе еще надоест, Сев.

– Пока кажется, что нет.

Мне нравится лежать сейчас рядом с ним — за те дни, что я здесь, я все больше и больше привыкаю к мысли о том, что время, которое есть сейчас…его больше никто не отнимет. И нам не надо торопиться. А пирату, похоже, тоже нравится это нереальное чувство подаренной нам бесконечности — он продолжает удерживать меня, его пальцы по-прежнему гладят мою руку, лежащую у него на груди.

Но мне придется встать, вырваться из этого ласкового плена. Я даже боюсь себе представить, на что похожа сейчас кожа у меня на животе, да и в ряде других чувствительных мест после прошедшей ночи — ведь очищающие чары на меня не действуют.

– Ты чего дергаешься? — спрашивает пират.

– Я мыться пойду.

Он нехотя отпускает меня, я откидываю тонкий пододеяльник — спать под чем-либо более существенным в такую жару просто невозможно — и совершенно не понимаю, в чем дело: на моей коже нет ни следа вчерашних безумств. Как будто мне просто приснилось, но я же вижу по его глазам, что это не так.

– Гарри, что такое? — он обеспокоено смотрит на меня. — Тебе больно?

Значит, все было, хоть это не показалось, с некоторым облегчением думаю я.

– Нет, все нормально.

Еще не хватает, чтобы лорд-пират считал себя изувером, особенно после всего, что он рассказал мне вчера.

– Нет, Северус, все хорошо, — вновь подтверждаю я, — просто… На меня же не действуют заклятия. Значит, и очищающие тоже. Я не понимаю…

Он на секунду задумывается.

– Знаешь, я даже не вспомнил об этом. Получается, все действовало. И не только очищающие.

Я начинаю краснеть.

– Гарри, — он смеется, — ты всегда так смущаешься… С ума сойти. Иди мойся и будем завтракать.

Но я буду стоять на своем. Хочешь отмахнуться от меня сейчас, сделать вид, будто я думаю о ничего не значащих мелочах? Как бы не так! Эта пустота, пустота, пришедшая вместо магии, той самой магии, которую я раньше постоянно ощущал, как часть себя… Эта пустота и сейчас со мной. Он не понимает этого, как любой маг, как любой маггл… Так же, как когда-то не понимал этого и я сам.

– Северус, послушай, это важно.

– Гарри, — мягко говорит он, — а почему ты так уверен, что на тебя не действуют чары?

– Давай проверим, — отвечаю я почти зло. — Сделай что-нибудь! Вот! — я показываю ему на небольшую чуть припухшую отметину, оставленную им на моем плече в пылу страсти. — Попробуй, убери, ну же!

Я знаю, что у него не выйдет. Он неохотно достает палочку: взмах, заклинание — и ничего. Я по-прежнему обладатель небольшого шрама, по форме напоминающего чьи-то зубы.

– Вот видишь, — тихо говорю я и иду в ванную.

Мне даже не обидно — я уже пережил это, тогда, в апреле.

Пока я стою под теплыми струями, я стараюсь не позволять себе даже думать о том, что во всей этой истории с чарами все же что-то не так. Просто мне не стоит питать ложные надежды. Быть супермагглом…. Я усмехаюсь, что ж, это даже почетно.

Северус совершенно неожиданно оказывается рядом со мной, когда я уже закутываюсь в полотенце, прижимает к себе.

– Послушай, — говорит он мне, — я чувствую тебя, как мага, с того момента, как увидел в ресторане. Я не могу обмануться. Твоя магия при тебе, она никуда не ушла. Я вообще не хотел говорить с тобой об этом. Пойми, так не бывает: если маг теряет магию, он становится сквибом — он может видеть волшебство, но сам не может творить его. Или он становится магглом — не может ни видеть, ни творить волшебства, но сам подвластен его воздействию. Того, что произошло с тобой — такого не может быть. Если честно, сегодня ночью я совершенно потерял голову…я просто забыл, что на тебя не действуют чары, поэтому делал все, как обычно. Все заклятия на тебя действовали. Мне кажется, ты тоже ни о чем не думал, поэтому все было в порядке. Ты сам блокируешь свою магию, Гарри, дело, скорее всего, именно в этом. Я чувствую ее и сейчас — ты нет. Я не знаю, что с этим делать. Если ты все еще злишься, — я слышу, как он усмехается за моей спиной, — здесь внизу, на камнях, немало морских ежей. Я отковыряю для тебя парочку — можешь использовать по назначению. Будем до вечера вытаскивать иголки.

Он наклоняется к моему плечу и прижимается губами к отметине, проводит языком, целует:

– Могу только так, — тихо говорит он, а я, только что пытавшийся разозлиться из-за не вернувшейся магии, вдруг передумываю это делать.

– Что ты вбил себе в голову: магия ушла, магия не вернется. Не думай об этом вообще.

Я улыбаюсь:

– Знаешь, Северус, в школе я знал одного профессора. Он все время повторял мне, что у меня нет мозгов. А то немногое, что есть, я использую явно не по назначению. И вот теперь тот же самый человек — ну, он, по крайней мере, как две капли воды похож на того профессора, постоянно говорит мне: «Не думай ни о чем». Как ты это объяснишь?