Летучий корабль

Перед самым входом мне достается Бэрри, потому что, сидя у Северуса за пазухой, она затеяла нешуточную битву с его шарфом, а что ни говори, лорд Довилль не очень любит беспорядок, но, оказавшись у меня, она немедленно замирает. Паинька, просто мягкая игрушка, зажатая у меня подмышкой, и только движения чуткого черного носа да блеск хитрых честных глаз говорят о том, что это не совсем так. В магазинчике довольно много народу, у витрины толкутся человек пять, кто-то лопаточкой укладывает в коробку с эмблемой магазина печенья, набирает в кульки конфеты, но все внимание продавца отдано даме, выбирающей торт, в пальто чуть ли не до пят и высокой шляпе, украшенной лисьим хвостом. Я подхожу к огромной витрине с тортами, напоминающими мне замысловатые архитектурные сооружения, причем не обязательно Вавилонскую башню, и теряю пирата из виду. Бэрри, до этого смирно сидевшая у меня, видимо, считает, что это как-то неправильно: раз пришли вместе, нечего разбредаться по магазину. Так что она начинает отчаянно биться у меня в руках, стремясь немедленно обрести и второго хозяина. Я вынужден спустить ее на пол, она срывается с поводка…

– Северус, у меня Бэрри убежала, — ору я ему во все горло, не особо заботясь о том, что мы привлечем к себе излишнее внимание.

Вот, теперь я вижу и его — действительно, довольно далеко от меня, у противоположной витрины. Быстро наклоняется — все, поймал, и начинает протискиваться ко мне.

– Ну, выбрал?

И я как раз собираюсь показать ему приглянувшееся мне кондитерское великолепие, как вдруг с улицы до нас доносятся голоса:

– Женщине плохо, помогите, кто-нибудь! Тут женщина упала!

– Да откуда она? Вроде лицо знакомое…

Мы с пиратом одновременно толкаем дверь и оказываемся на крыльце, где пара пожилых волшебников с охами и вздохами склоняются над той самой дамой в шляпе с лисьим хвостом, только что покинувшей кондитерскую с огромным ореховым тортом, который теперь, после ее неудачного падения, наверное, превратился в месиво.

— Мы ее проводим, — кричу я им, ни о чем не задумываясь, потому что я знаю, где живет Эйлин Принс. И ловлю на себе пристальный, мгновенно ставший непроницаемым, взгляд лорда Довилля.

– Северус, отдай мне собаку, — говорю я тихо. — Я сейчас куплю такой же торт, и мы ее проводим.

– Да, конечно, — соглашается он, а сам уже склоняется над упавшей, проверяя, не расшибла ли она голову при падении.

Ты не бросишь свою мать на ступеньках, мысленно заклинаю я его, чтобы там у вас ни случилось — ты этого не сделаешь. Когда я через некоторое время вылетаю обратно на улицу, сжимая коробку с новым ореховым лакомством, Эйлин уже сидит, а пират трет ей виски и что-то говорит. Говорит, слава Мерлину… Хотя, чего я так боялся? Не мог же я всерьез думать, что он просто проверит, не убилась ли она, поможет ей подняться — и отойдет в сторону?

– Эйлин! — может быть, я и не вовремя, но, мне кажется, со мной Северусу будет проще. — Вы не ушиблись?

Она улыбается мне — так растерянно, беззащитно…Такая улыбка порой бывает и у ее сына, если застать его врасплох.

– Юэн…

Северус чуть заметно морщится, слыша мое ненастоящее имя из ее уст.

— Давайте, мы Вас проводим, — предлагаю я.

Она с ужасом смотрит на испорченный торт, коробка с которым все еще у нее в руках.

– Не переживайте, — говорю я, — у нас есть, чем его заменить.

И мы отправляемся в путь. Если бы я не тарахтел всю дорогу, как заведенный, это было бы весьма скорбное шествие, потому что Эйлин поначалу только плачет и, похоже, не помнит ни единого слова кроме имени собственного сына, который, кажется, вообще разучился разговаривать. А я успеваю сто раз извиниться за то, что исчез тогда весной, рассказываю, как это было ужасно — потерять магию. Я вообще плохо помню, что говорю еще, потому что на мои слова она хоть как-то отвлекается, да и пират поневоле втягивается в светскую беседу.

Все-таки я неисправимый идиот! Зачем было тащиться в магический квартал! Я что, не понимал, чем это может обернуться? Мне захотелось торта! Как малолетке, прости Мерлин! Он же ясно сказал мне, что не собирается с ними встречаться! Я ведь не хотел ничего такого. Что теперь делать? Но он никогда не говорил о матери плохо, да нет, он вообще о ней не говорил. Сейчас мы доберемся до дома Принсев… Мы же не можем бросить ее на пороге, значит, придется заходить внутрь. А там сэр Арчибальд. Мерлин мой, Мерлин, что же мне делать? Я опять заварил кашу, которую мне же и расхлебывать. Все, к чему я прикасаюсь, выходит по-дурацки, абсолютно все! Будто бы я нарочно все это затеял…

Мы минуем арку квартала алхимиков, уже совсем недалеко, еще пара домов. Пират бросает на меня быстрый взгляд, не предвещающий ничего хорошего. Он что, собирается сбежать сейчас? Я только качаю головой, сжав губы. Так нельзя. Пусть потом я выслушаю от него все, что угодно, но сейчас мы все-таки войдем. Я тянусь к колокольчику, висящему у темной массивной двери.

– Здравствуйте, сэр Арчибальд, — говорю я возникшему перед нами на пороге старому алхимику. — Эйлин стало плохо на улице, и мы…

Но он уже видит стоящего за мной внука с дочерью, повисшей у того на руках, и молча отступает вглубь коридора, давая нам возможность войти.

– Сынок, пожалуйста, — тихо говорит Эйлин. Почти мольба.

– Я не уйду, мама. По крайней мере, не сейчас.

«Мама»… он все же сказал это…

Сэр Арчибальд смотрит на него, он, видимо, пытается что-то произнести, но я вижу только, как беззвучно шевелятся его губы. И высокий сухой грозный старик становится маленьким, словно на моих глазах превращается в гнома.

О, черт, а дальше начинается какая-то нелепая чехарда, потому что Эйлин уговаривает нас пройти в дом, дед мечется вокруг нее и Северуса, а потом вдруг переключается на меня и Бэрри, потому что родственные сцены с объятиями и слезами вряд ли в стиле старшего и младшего Принсев. Торт перекочевывает в руки сэра Арчибальда, он говорит что-то в духе «да что же мы тут стоим…», Бэрри бесстрашно летит вперед обследовать темный коридор и гостиную, Северус, видимо, тоже слегка ошалев от возни, поднявшейся вокруг нас, не успевает оказать должного сопротивления и оказывается усаженным за такой знакомый мне длинный стол с темной массивной столешницей. И невольно озирается, словно попал сюда впервые… он не бывал здесь с тех пор, как был ребенком. Боялся властного неприступного деда, скалящихся черепов на полках, темных гравюр на стенах, исполненных загадочного смысла. Ему только что исполнилось сорок пять, он не видел мать и деда почти тридцать лет… Они поссорились, когда ему было шестнадцать…

– Юэн, а Ваша собака…Что это за порода?

Я готов отдать им все свои воспоминания, выболтать все, что возможно и невозможно — только чтобы они не замолкали. И мне удается выстроить хоть какое-то подобие разговора, хотя он и движется неровными толчками: когда испуганно замолкают, задав неудобный вопрос или случайно упомянув имя, которое не должно было прозвучать. Что ты сидишь, как истукан, мысленно заклинаю я пирата, ну, скажи ты хоть что-нибудь! Ты же как-то вел переговоры, разъезжая по всему миру! Наверное, я чуть расслабляюсь, когда проходят первые минут десять — Северус начинает, пусть неохотно, но все же рассказывать о себе. Разумеется, далеко не все, но у него есть безопасная тема: карьера министра — вовсе не то, что скрывают от родственников. Почему он ушел в отставку? Ему стало неинтересно. А что делает сейчас? Просто живет… Сэр Арчибальд не может не бросить на меня весьма красноречивый взгляд. Мы скоро уезжаем во Францию — этого Северус тоже не скрывает.