Летящие дни

* * * В доме Орёлкиных На абхазской земле Мы пьем с Фазилем Вино виноградное. И южное солнце Сверкает в вине. И кажется: нету Минут отраднее. А Маргарита Нам подливает вино. Она прекрасна — Как Маргарита. И все печали Уходят на дно — В Черное море. И боль — забыта. И словно я не был Судьбою ранен. И словно нету Тревожных вех… Я — православный, Фазиль — мусульманин. Но Бог, как известно, Один для всех. Мы служим Богу Совести и добра. Но мы, однако, Всего лишь люди. Мы горько знаем, Что было вчера. Но мы не знаем, Что завтра будет… Жил бы всю жизнь В этой дивной стране, Где речь просторна, Душа — открыта, Где каждый Толк понимает в вине, Где у каждого Мастера — Маргарита. 1984 ПОДРАЖАНЬЕ СТАРИННОМУ ЖАНРУ (В альбом N) Излученье Ваших глаз И опасно, и приятно. Я опять смотрю на Вас. Вам, конечно, все понятно. Мне и время нипочем. Нет ни горя, ни потравы. Словно лазерным лучом Подожгли сухие травы. И пожар, пожар, пожар — Зыбкий, быстро проходящий. Ветерок разносит жар, Легкомысленно летящий. Я опять смотрю на Вас. И душа на все согласна. Излученье Ваших глаз И прекрасно, и опасно. Я опять на Вас смотрю. Вы беды не замечайте. Ничего, что я сгорю, — Облучайте, облучайте. Все равно огонь костра Не спасет от вечной доли. Лишь зола, зола, зола Прошуршит на снежном поле… 1985 ЭНЦИКЛОПЕДИЯ С. С. Аверинцеву Устаревают энциклопедии. Быстро меняются фарсы, комедии. Мир неустойчив, неясен и тесен. Даже «Брокгауз», простите, не честен. Там говорится для темного жителя Глухо про смерть Иоанна Крестителя. Сказано скупо: была, мол, интрига. Это, как вы понимаете, фига. Про Соломею ни слова единого В этом рассказе из тома старинного. Может, вы даже мне и не поверите. Что ж, загляните в словарь и проверьте. «Устаревают» любые трагедии. Заново пишутся энциклопедии. 1984 * * * Когда снится раннее детство, Думаю во сне по-украински. Когда вспоминается север, Слышится волынский диалект. Мови мoi рiднi! Як я мiж вами хвилююся Вже п'ятьдесят п'ять рокiв, Уже пятьдесят пять лет! А еще мне запомнилась песня — Старинная, горькая — Про якихось стрiльцiв, Шо з ворог'aми боролись колись.  И была эта песня Протяжная, гордая — Bci стрiльцi полягли — Не сдались. В Софии, в братском славянском застолье В прекрасном и древнем, Многострадальном краю, Когда кончились все Болгарские и русские песни, Я запел по-украински. И лучшей народной песней Признали — мою. 1984 ПРЕКРАСНАЯ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ Прекрасная специальность — Опытный вальщик леса. Если хороший напарник, Если пила остра. Если мороз не очень И звонко поет железо. Если найдется минута Покурить у костра. Тяжелая специальность, Если пила — ручная. Если норма большая И плохие харчи. Но обратись к восходу, Новый день начиная. И на судьбу земную Не сетуй и не ропщи. Опасная специальность, Если на снежном склоне Крутит колючий ветер, Не дает повалить сосну. Если в худых рукавицах До крови стерты ладони И нет никакой надежды, Что увидишь весну… Был вальщиком, стал поэтом, Не потерял интереса К тревожному шуму сосен, К дальним путям журавлей… Прекрасная специальность — Опытный вальщик леса, Надеюсь, не пригодится Больше в жизни моей. 1984 ПЕСЧАНЫЙ ЛОГ Воронеж Песчаный лог, Песчаный лог От выстрелов оглох. Здесь много сотен человек Врагом загублено навек — Друзей, соседей и родных И земляков моих. Здесь грохотал не божий гром В лихом сорок втором. Я видел их еще живых. Нас гнали мимо рва… Теперь здесь памятник стоит И буйная трава. И кровью видится окрест, Как давняя беда — Не знак Давида и не крест, А красная звезда. И не могу я сорок лет Прийти к былому рву. Там детский череп — бел, как мел, — Увижу сквозь траву. 1984 ПОБЕДА Даже тот, кто пришел На войну перед самым рейхстагом И мальчишкой безусым, По счастью, в бою не почил, Не успел проявить Свою волю, отвагу и храбрость,— Но одну — «За победу» — Законно медаль получил. А потом — Юбилейных и памятных — Много прибавилось к этой медали. Юбилейных и памятных — Желтых кружков дорогих. Сорок лет пронеслось После нашей Великой Победы, И медали чеканятся вновь На Московском Монетном дворе. Сорок лет пронеслось… Из одной — стало восемь наград. А у тех, кто навеки уснул На великой Российской равнине — Ни едной медали И льгот — никаких… Для них утешенье — Победа. 1984 ВАЖНЕЕ МЕДАЛИ 1 Я мальчишкой вытаскивал мины Из тяжелой весенней земли. А вдали розовели руины. И подснежники рядом цвели. Три взрывателя в каждой «кастрюле». Три чеки, три стальных проводка. И стальные — как шарики — пули. Чуть приплюснуты, сжаты бока. Надо в землю спокойно вглядеться, Каждый стебель проверить не раз. Вот и мина. Куда же ей деться От моих настороженных глаз. Как легко я тогда рисковал! Нынче вспомнишь — и сердце сожмется. Я стальные коробки вскрывал, И сияло на шариках солнце. Был я в метре от вечного сна. И цветы наклонялись прощально. Но была моя жизнь изначально Для чего-то другого нужна. 2 Если я не участник войны, Это, граждане, вовсе не значит, Что страдания мне не больны, От которых и взрослый заплачет. Я участник большого огня. Когда стены родные пылали. «Мессершмитты» стреляли в меня, Злые «юнкерсы» бомбы бросали. Я родился в тридцатом году. И годами для фронта не вышел. Но хлебнул фронтовую беду Среди белых воронежских вишен. Я частенько в больницах лежу — Крепко голову пуля задела. Я о мерзлых распадках пишу. Впрочем, это особое дело… Не смущайте вопросом меня, Почему мне медали не дали. Я участник большого огня. Это, может, важнее медали. 1984 СЕРЖАНТ РЫБАКОВ Осмотрено, мин не обнаружено. Сержант Рыбаков… Разминировано. Сержант Рыбаков. Надписи на руинах Воронежа, 1943 г. Был он юный, но очень серьезный. Понимал как сапер — изнутри, Над какою погибелью грозной Колдовал от зари до зари. Это мы понимали и сами, Рядовые мальчишьих полков. На три года всего с месяцами Был он старше, сержант Рыбаков. Но не страшно мне было нисколько. Он меня, словно старший мой брат, Называл по-ребячески: — Толька!— Я — по званью: — Товарищ сержант! Но тревожно мне было признаться, Слышать голос его ледяной: — Отойди-ка, брат, метров на двадцать Или спрячься за той вон стеной. Не случайна была с укоризной Строгость синих прищуренных глаз. Ведь сапер ошибается в жизни, Как известно, один только раз… И ушли они с фронтом на Запад. Но остался со мной навсегда Этот горький тротиловый запах, Этих лет горевая беда. Было много и крови, и жажды. И фугасных, И прочих силков… Если вы не ошиблись однажды, Отзовитесь, сержант Рыбаков! 1985 ОСВОБОДИТЕЛЯМ БЕЛГРАДА В этом парке белградском Я видел впервые, Как из разных столиц, Из далеких сторон Поклониться погибшим Спешили живые, Словно в горестный день Похорон. На рябинах алели Кровавые пятна. И притих в ожиданье Скорбящий народ. Вдруг сказали по-сербски, Но очень понятно: — Русских, русских Скорее вперед! И мы вышли вперед — Я и Лазарь Карелин. Лазарь здесь воевал, Я встречался с войной Вдалеке. Югославские розы, Как пламя, горели На колючем от хвои Венке. А над нами — солдат В нашей русской пилотке. Весь из белого мрамора, Словно в память По русским снегам. Мы к нему подошли По-военному четко И венок прислонили К его сапогам. И стояли минуту, А может, и больше, Подавая другим Этот скорбный пример. А потом подошли Делегаты из Польши, Представители Франции И ГДР… А потом в вышине Над землей необъятной Голосами турбин Горевал самолет. И звучало по-сербски, Но очень понятно: — Русских, русских Скорее вперед! 1985 ЧЕРНЫЙ ЧАС Памяти Есенина, Маяковского, Цветаевой… Я порой хочу себя убить. И никак мне это не забыть. И удавку делал, и петлю. А ведь жизнь — немыслимо люблю! Как это случается у нас, Что такой приходит черный час; Что такая настигает сеть: Где-то в ванной горестно висеть? Жаль, что мой бельгийский пистолет Потерялся где-то в мраке лет. Помню, помню холодок ствола. Юность ошалелая была… С пистолетом легче и верней Оборвать судьбу постылых дней. А с веревкой — невеселый стих — Передумать можно в крайний миг. Только поздно будет — вот беда. И слеза застынет, как слюда… Жаль, что мой бельгийский пистолет Потерялся где-то в мраке лет… 1985