Лихие. Депутат

Маховик набирал обороты, и лишь генералы из министерства обороны смотрели на меня волком, не понимая, что тут вообще происходит. Они уже спланировали свою маленькую победоносную войну, которая прольется водопадом из звезд на погоны и на грудь, позволит распилить огромные деньги и украсть вооружение на миллиарды долларов. Они чувствовали, что что-то идет не так, а я молчал, сохраняя загадочный вид. Я очень не хотел, чтобы кто-то умный сделал правильные выводы. Я ведь только что в новый дом переехал, Ленку замуж позвал. Жить ведь еще и жить…

Глава 16

Я снова лечу в город, где последний кусок земли продали в 12 веке, и где хрен чего построишь без разрешения короля. Наверное, поэтому он такой красивый. Некому загадить его ларьками и рекламными растяжками. Я лечу в тот самый город, где эсквайры считают говном работяг из Бирмингема, а те уже считают таковым всех, кто живет за пределами их ненаглядного острова. Я летел в Лондон. Этот относительно небольшой кусок земли, куда столетиями свозили все награбленное, вызывал у меня немалое уважение. Вот так и надо делать. Воровать ТАМ, и везти СЮДА. Мы же, по непонятной мне причине, поступали строго наоборот: воровали у себя и тащили к ним.

Большая часть знати из бывших колоний (а Россия стала именно ей), тащила прихватизированное честным трудом именно в Англию, считая, что уж лорды с километровой родословной не тронут их денег. Поразительная наивность. Я бы в жизни не доверил деньги тем, чье состояние основано на работорговле, ограблении Индии и опиуме, на который они подсадили весь Китай. Мне Йосик на эту тему целую лекцию прочел, после чего мысль о покупке замка на туманном Альбионе я отринул тут же, как совершенно бредовую. Я помнил по прошлой жизни, что у уважаемых людей тут проблемы с недвигой начались, но в подробности тогда не вдавался. А вот короткое знакомство с историей все поставило на свои места. Тут законы только для своих, а все чужие здесь — это подозрительные дикари, чьи денежки будут долго и тщательно проверять на предмет их чистоты. И то, что сейчас лондонский Сити — это самая большая прачечная мира, где отмывается добела любая грязь, лишь видимость. Пасть крокодила неизбежно захлопнется, и тогда наивные папуасы заплачут горькими слезами, объеденные до мослов. В общем, вывод был однозначен: от Британии надо бежать как черт от ладана!

Я решил: ничего я сюда привозить не буду, а вот вывозить очень даже. Ведь предметы искусства — это тоже актив, и он вырастет в цене так, что небу жарко станет. Пока еще никому не приходит в голову, что милая мазня Ван Гога может стоить сто миллионов долларов. Безумие какое-то! И русского антиквариата на Западе полно. Его вывозили из России и СССР эшелонами. Даже корону Романовых, помнится, только после войны выкупили. Есть знаковые вещи, такие, которых больше не будет никогда. И возвращение этих реликвий сделает подозрительного полубандита Серегу Хлыста национальным героем. Вот так надо бабки тратить, а не блядей в шампанским купать. Это мне Ленка подсказала (про блядей она ничего не знает), и я загорелся не на шутку. Так загорелся, что отложил дела по Чечне, бюджету и рванул в Лондон, где, как известно, базируются ведущие аукционные дома мира. Не просто рванул, а по наводке…

— Сто тысяч! — аукционист закудахтал от восторга, потому что я поднял два пальца вверх.

Сто тысяч долларов в самом начале торгов! И за что! За какой-то рубль с лысым мужиком, в котором серебра от силы на сорок фунтов стерлингов! Ну да, редкая штука, но и сумма немалая.

— Сто десять!

— Сто двадцать! Кто больше?

Я приподнялся на стуле и осмотрел зал аукционного дома Кристис. Плотненько сидим, конкурентов полно, и все явно набиты деньгами. А еще по периметру стоят дилеры с сотовыми телефонами. Сделку можно совершить и удаленно — не обязательно приезжать в Лондон. Но я не лох педальный, мне перед тем как выложить сотни тысяч долларов, надо все подержать в руках и внимательно рассмотреть…

— Сто пятьдесят? Великолепно! Вещь уникальная, господа! Две монеты находятся в российских музеях, одна в Смитсоновском институте в США, и всё…

Американцы тоже много чего поперли во время революции и разных войн из России. Не стеснялись, покупали задарма из музейных фондов, вывозили без разрешения отечественных властей дипломатической почтой. А уж сколько вывезли официально, даже не выговорить.

— Сто восемьдесят! Потрясающе! Единственная монета из всех, что может быть продана! Двести! Двести сорок…

В общем, я этот константиновский рубль купил за триста сорок тысяч долларов. Монета с историей, да такой, что закачаешься. Когда бездетный царь Александр первый внезапно почил в бозе — это про него Пушкин написал «всю жизнь свою провёл в дороге, простыл и умер в Таганроге» — наследовать ему должен был старший брат Константин. Но тот еще до смерти Александра отрекся через тайный манифест в пользу Николая первого. Увы, народ ничего об этом не знал, как не знали разные декабристы. Случилась переприсяга, восстание на Сенатской… Пока получали еще одно отречение Константина из Варшавы, торопыги из Минфина и питерского монетного двора успели начеканить пробные рубли. Разумеется, с профилем Константина. Прогнулись, что называется… Каково же было их удивление, когда царем стал Николай! Разумеется, они начали быстро прятать следы, но несколько константиновских рублей все-таки уцелели, а после революции ушли на Запад. Этот рубль стал одной из самых раритетных монет в отечественной нумизматике. А ведь кроме нее есть еще живопись, скульптуры, иконы…

Я потер руки, когда объявили следующий лот. По мере накопления капиталов у наших олигархов, русское искусство взлетит ракетой и будет стоить немыслимых денег. Взять те же яйца Фаберже, которые сейчас считаются забавной игрушкой, украшенной с варварской роскошью. Взлет цен на них будет просто чудовищным. Их я куплю завтра. Тут выставляют целую коллекцию…

* * *

— Машка! Елки-палки! Да чтоб тебя! Отдай!

Моя не по годам резвая дочь подтащила к камину табуретку, залезла на нее, ухватила яйцо стоимостью в несколько московских квартир и потянула его в рот. Я бережно посадил ее на колени и попытался отобрать. Хрен там!

— Лен! — бессильно выкрикнул я. — Спасай! Она его сейчас съест!

— Машенька! Иди ко мне, солнышко!

Лена помахала у дочери перед носом пластмассовой машинкой и изъяла бесценное изделие из хищных детских лап. Уфф! Отлегло! Лена укоризненно посмотрел на меня и поставила яйца повыше.

— Сереж, нужно вывезти это отсюда. И рубль Константиновский — не та штука, чтобы его в прикроватной тумбочке держать. Я, когда папе об этом сказала, он чуть в обморок не упал. Хочет приехать, своими руками потрогать.

Я ничего не сказал. Мне, может, по приколу этот рубль перед сном в руках повертеть. Зачетная штука, да и лысина у мастера неплохо получилась. Сразу видно, старался. Хотя, откровенно говоря, я пытался рассмотреть в своей покупке хоть часть тех денег, что за них заплатил, и у меня это получалось с большим трудом.

— Папа! Папа! — тыкала Машка в огромную плазму, где я в записи давал интервью Листьеву.

— Скажите, Сергей Дмитриевич! — спросил Влад, который сегодня снова надел на эфир галстук-бабочку в горошек и цветастые подтяжки. — Куда вы денете те сокровища русской культуры, которые купили в Лондоне? Вы спрячете их в своем зарубежном сейфе, чтобы продать, когда вырастут цены? Среди московского бомонда превалирует именно эта мысль…

— Ни в коем случае! — ответил тот я, который выступал по телевизору. — Эти реликвии — достояние народа России, и я верну их людям! Не западный толстосум положит их в свой сейф! Они будут выставлены в музее, где любой школьник сможет их увидеть!

— Вы собираетесь передать пасхальные яйца и константиновский рубль в Эрмитаж? Или, может быть, в Русский музей?

— Зачем? Открою собственный. Это же не последние мои покупки. Планирую привезти в Россию и Рериха, и Брюллова. Идут переговоры насчет нескольких картин Марка Шагала.