Литературоведческий журнал №40 / 2017

Особо надо отметить послание, исполненное любви к его первой жене – Елизавете Ивановне:

…любовь супругов так священна, Что быть должна от глаз нечистых сокровенна; Ей сердце – храм святой, свидетель – Бог, не свет; Ей счастье друг, не Феб, друг света и притворства.«К Эмилии» (1802).

А также исповедальное, написанное после ее смерти от родов и обращенное к Добродетели, олицетворявшей Божью волю:

Остаток радостей земных, Дочь милую, кропя слезами, В восторге нежных чувств моих К тебе дрожащими руками Подъемлю и молю: будь ей И горем здесь и утешеньем, Без счастья верным наслажденьем!«К Добродетели» (1802).

4

Неоднократно говорилось об освоении нашими поэтами того времени античных и западноевропейских литературно-художественных форм. Кроме од и посланий (эпистол, писем) самыми распространенными и привлекательными тогда были басни (притчи), эпиграммы, эпитафии и надписи. Не остался в стороне от процесса освоения этих форм и Карамзин.

Правда, он пишет только две басни – «Соловей, галки и вороны» (1793) и «Филины и соловей, или Просвещение» (1803). Первая о том, что соловью нет места «в лесочке», где

…поселился Хор галок и ворон. Они и день и ночь Кричат, усталости не знают. И слух людей (увы!) безжалостно терзают! Что ж делать соловью? – Лететь подале прочь! Жестокие врали и прозой и стихами! Какому соловью петь можно вместе с вами?

Вторая о том, что света Просвещения боятся только филины и воры, кого устраивает «царство нощи», где им

…так мило жить И сонных птиц давить Во мраке тихой рощи.

Да,

Сказал им соловей, – не нравится вам свет: Его боятся хищных взоры, –

потому, что

Злой мыслит о себе, а добрый обо всех; Злой любит мрак густой, а добрый просвещенье. К несчастью, должен я сказать вам в утешенье, Что в самый ясный день Для вас еще найдется тень!

Карамзин написал около 20 эпиграмм, с заглавиями и без, сатирических и прагматических, житейско-философских:

Ударил час – друзья, простите! Иду – куда, вы знать хотите? В стану покойников – зачем? Спросить там, для чего мы здесь, друзья, живем!«Прощание» (1795). Любовь тогда лишь нам полезна, Как с милой дружбою сходна; А дружба лишь тогда любезна, Когда с любовию равна.«Любовь и дружба» (1797). С печалью радость здесь едва ли не равна: Надежда с первою, с другой боязнь дана.«Печаль и радость» (1797). Что наша жизнь? Роман. – Кто автор? Аноним. Читаем по складам, смеемся, плачем… спим.1797. Что есть жизнь наша? – сказка. А что любовь? – ее завязка; Конец печальный иль смешной. Родись, люби – и Бог с тобой.1797. Как беден человек! нам страсти – горе, мука; Без страсти жизнь не жизнь, а скука: Люби – и слезы проливай; Покоен будь – и ввек зевай.«Страсти и бесстрастие» (1797). Что есть любить? Тужить. А равнодушным быть? Не жить.1799. Я знаю, для чего Крадон твердит всегда, Что свет наук есть зло: для вора свет беда.1799. Все мыслят жить, но не живут; Не мысля умереть, умрут.«Мыслят и не мыслят» (1799). Мы видим счастья тень в мечтах земного света; Есть счастье где-нибудь: нет тени без предмета.«Тень и предмет» (1820). Не сон ли жизнь и здешний свет? Но тот, кто видит сон, – живет.(1825).

К жанру эпитафии Карамзин обратился по просьбе «одной нежной матери», которая просила его «сочинить надгробную надпись для умершей двулетней дочери ее», и предложил ей на выбор пять эпитафий, из которых она, как он отметил, «выбрала последнюю»:

1

Небесная душа на небо возвратилась, К источнику всего, в объятия Отца. Пороком здесь она еще не омрачилась; Невинностью своей пленяла все сердца.

2

И на земле она, как ангел улыбалась: Что ж там, на небесах?

3

В объятиях земли покойся, милый прах! Небесная душа, ликуй на небесах!

4

Едва блеснула в ней небесная душа, И к солнцу всех миров поспешно возвратилась.

5

Покойся, милый прах, до радостного утра!1792.

Затем Карамзин пишет просто эпитафию, безотносительно к какому-то реально жившему и почившему человеку:

Он жил в сем мире для того, Чтоб жить – не зная для чего.1797.

А также как «Надгробие шарлатану» (1799):

Я пыль в глаза пускал; Теперь – я пылью стал.